Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Три тысячи долгих лет
На надежду одет скелет,
на сомнения и мольбы
у потрескавшейся судьбы,
под хитином и тростником,
под дрожащим от крови виском,
вне закона летящих сфер
от Помпеи до СССР,
клинописью от Иштар,
под гитару и под сатар,
как удар барабанных фраз,
как пустыни засохший глас,
рассыпающийся во снах
предрешённый рассвет и крах,
налегке идущий вовне
на большой звуковой волне,
вечно бегущий за
всё съедающие глаза,
утопающий под дождём
в час, когда не живём,
без пяти веков человек,
без пяти минут ацтек
в Марианской впадине дум,
на песке марсианских сумм…

На ненависти страну не построишь.
Предательство братьев – грех.
Господин с лоснящейся рожей
оправдал садистов смех.

Поедая смерть на ужин,
улыбаясь кривым зеркалам,
животу своему послужит,
превращая жизни в хлам.

Увидеть можно сквозь стены.
Узнать, не глядя в лицо.
Не простят нам деды измены.
Позор – умирать падлецом.

Вспарываю животы сомненьям,
достаю из них чемоданы,
бегу в самолёт и в воздух,
на остров ветров и вулканов.

Неоперившаяся земля,
земля вулканической лавы,
корабль уносит меня
не в бездну и не за славой.

Корабль уносит свечу,
дымящиеся тени
туда, куда я хочу,
где океан осенний.

Где ждёт меня синий кит,
где быстро плывут дельфины,
где дух мой с простором слит
и воля неистребима.

Жёны с шиньонами,
дома и дети,
горы с каньонами
в призрачном свете.

Лёгкой походочкой
сходят лавины,
камни под корочкой,
словно пингвины.

Не были замужем
скалы прибрежные,
в мире отчаянья
лучики нежные.

Сцена, актёры,
мёрзлые скалы,
гордые птицы,
снег после бала.

Мысли рассеяны
дамскими шляпками,
ветры осенние,
листья лампадками.

Торсами крепкими
вечность футболили,
дикими ветками
дней обездоленных.

Четверо бредили
счастьем непуганым,
белые лебеди
плыли с подругами.

Сны камнепадами
город обрушили,
ночи фасадные
с мёртвыми душами.

Тьма васильковая
бредит восходами,
белыми совами,
красными сводами.

Мёдом из вереска
пчёлы богатые,
снежный и перистый
воздух квадратами.

И стояла она у причала,
пропуская в глаза корабли.
Время строил не кто попало,
и в коня его запрягли.

И жилище её обветшало:
мох на стенах, внутри – ковыли.
Ничего просто так не пропало.
Солнце – лучший земле ювелир.

Пять голубей на веточке длинной.
Страсти людские в литейном чугуне.
Вспышка, щелчок. Мы на острове-льдине,
в городе эльфов – Голубой лагуне.

Взрыхлённая лава покрыта мхами,
тучи похожи на синих китов.
Растут ветра, как атланты, за нами
без одеяний и лишних слов.

В озере солнца видение мутное.
Трава, словно шёлковые пряди.
Сагами викингов просторы дутые,
тени воинов плетутся сзади.

Природа сильна, человек – песок.
Волна на ветру теряет голову.
В долине пепла я – островок.
Вершины вулканов сверкают оловом.

Машину сносит стихия в обрывы.
Наш курс на капище Зодиак.
Здесь точку энергий планетной жилы
когда-то отметил древнейший маг.

Алмазный червь вскопал гряду.
В большом разломе – дух Парламента.
Лошадки смиренно стоят на льду,
овечки пушистые, словно шарики.

Ветер доходит до самых костей.
Волны прыгают с криком: «На помощь!»
Киты грассируют разных мастей.
Погода изменится ровно в полночь.

Кордова – лабиринт вечности незрячей
в каменном пространстве многолюдном.
Кордова – остров на пути у плача
в необъятном море беспробудном.

Медленное смешение жёлтых цветов.
Кордову затягивает в многоголосье.
В Гвадалквивир опускает свечи мостов,
в кибитку ночи бросает костью.

Засыхали цари на груди апельсиновой,
А в плену у гордыни пестрели князья.
Надрывались рабы, что её не покинули.
Медину, в которой укрыться нельзя.

Беспамятству ты скармливаешь древность,
ушедшим путникам – коричневый покой,
любовь, свободу, бешеную трезвость —
философам за шахматной доской.

Традиции, одетые степенно,
быки в стихии древних сил,
фламенко дочерей мгновенья,
разрыв тоски седоголовых зим.

Кричу и топаю, когда амиго-ветер
кудрявит волны песней-простыней.
Очнётся день и говорлив, и светел.
Увижу вновь я радужных коней.

Тени бегут в отпечатки небесных сфер.
Горы трубят в ритуальный свинцовый рог.
Плащ океана трясётся, как раненый нерв.
Солнце впилось руками в небесный пирог.

Не совладать нам со стаей летящих фигур,
не оценить красоту ледниковых дворцов,
не осязать нам свечение скальных фактур,
бархатный воздух и правду небесных отцов.

Дева – луна безысходные вести шлёт.
В глаза ветрам глядеть не смей – лишь в спину.
В пропастях тролли хранят синеющий лёд.
Древние воины гор сплетают тугие лавины.

Люди крыльями машут, не улетая в воздух,
Ноги вьются клубком, мешая проходу,
Небо хохочет, прищурил глазницы космос,
китам неуютно – они уходят под воду.

Стихия неба – незыблемый белый парус.
Упрямец – ветер ломает деревьям руки.
Грешил я, Отче, сегодня, я снова каюсь,
реши уравнение, вставь моё сердце в звуки.

Стою близ открытой реки плывущего Рождества:
молекулы снов, видения прошлого в картинках.
Всё отражается в омутах красного, живого костра,
я существую одновременно везде. Я – невидимка.

Размытый берег плавно исчезает за поворотом.
Тот ли это мир, который я ежедневно спасаю?
Лица, поступки, спрятанные за космическим ботом.
Я зависаю у края реки, я зависаю.

Каждый день я сбрасываю прошлое шелухой семени,
Заглядываю в себя – этот мир мною придуман.
Двигаюсь по своей орбите в океане времени,
подгоняемый ветром и мистическим гулом.

Эмоции овладевают мной, заставляя вибрировать
планеты и океаны, укрытые молоком сознания,
внедрённого в мои волосы, пальцы, в кровать
моего вчерашнего дня и завтрашнего созерцания.

В лавке древностей – на ветру, она жива!
Мучительное блаженство бегущей воды,
нарезанные длинными полосками мои слова
улетают на белых ракетах и оставляют следы

на коже созвездий, увлекаемых вечерней игрой,
в смерть и в понимание непрерывности жизни.
Дорогами подвижных морщин, знающих строй
каждого поступка, кровоточащего солёной тризной.

Я, в отрицании живущий, плыву по реке.
Я, в муках рождённый, протестую против боли.
Я – лишь шальная комета в небесной строке,
моё сердце на гребне бушующей воли.

В долине лавы
город эльфов
дышит ветрами.

Разноцветные лошадки
от восходящего солнца
жмурят ресницы.

Ни одного деревца,
ни одной травинки
среди чёрного камня.

Забытый кратер
глядит в небо
единственным глазом.

Эльфийская ладья
собирает команду
на затерянный остров.

Тишина в посёлке,
чистое небо,
рыбаки в море.

Многих коснулась грубая старость.
Другие с мечтами своими расстались.
С дождём я остался один на один.
Не хлебом единым наш мир един.
Говорят, мои слова тяжеловесны.
Наполнены дождями мои пьесы.
Всем нам солнышка не хватает.
Всегда так жила Русь Святая.
Сквозь туманы улыбаемся друг другу,
как с креста снятые в тайном круге.
Дожди проникают глубоко в нас.
У наших женщин льют из глаз.
Многие мужчины теперь водянисты,
в системе дождливой падают низко.
В целом, конечно, не всё так плохо.
Дожди кончаются радостным вздохом.