С годами тяжелее ноша
И осторожнее шаги.
Не скроет ямину пороша,
В тени не спрячутся враги.
Смотрю я ближе,
Вижу дальше,
Не ослепит и яркий свет.
Я не лечу,
Как глупый вальдшнеп,
С открытым сердцем под дуплет.
Мне прозевать зарю —
Потеря,
Как летом полю —
Суховей.
Я, время на минуты меря,
Ничуть не становлюсь скупей.
И мера радости иная,
И горя мера уж не та.
Но Русь
Ржаная и стальная
Не канет в прошлые лета.
Иные у нее орбиты,
Но взлет ее у той межи,
Где у печальницы-ракиты,
Навылет пулями пробиты,
Солдаты держат рубежи.
Сюда слетались
Не впервые
Драчливые тетерева.
Им сосны нравились кривые
И прошлогодняя трава.
Слетались затемно,
Сходились
И славили весну и высь.
И сотней зорь они светились
И, как положено, —
Дрались.
Крыло в крыло —
Сшибались гулко,
Раскинув радугой хвосты…
И никла дедовская «тулка»,
Не смея тронуть красоты.
От света сказочного пьяный,
Сосновый покидаю кров,
И в честь меня
Дает поляна
Стозвонный залп тетеревов!
Давным-давно
Он бродит в одиночку,
Беду и радость
Делит сам с собой,
Осин промерзлых
Горестные почки
Жует неспешно замшевой губой.
У ельника в затишке
Греет тело
На предвесеннем солнышке скупом.
Но изморозь,
Что по хребту осела,
Не растопить и мартовским теплом.
И даже к шуму
Вовсе равнодушен:
Не слышит потревоженных сорок,
И грохота машинного дорог.
Он лишь безмолвью ельника
Послушен.
Стоит, жует…
И всё же сила сока,
Что бродит тайно в почках молодых,
Ударила по жилам
Жарким током
И заискрилась на боках крутых.
И вздрогнул лес
От радостного грома.
Пропала белка молнией в снегах.
Весенний зов,
Как солнышко, весомо
Сохатый нес
На вскинутых рогах.
Срывает листья
Осенний ветер,
Мечутся, рыжие, на планете.
В метелице знобкой
Такая тревога!..
Прилягу устало
У доброго стога.
Прилягу,
Озябшую спину согрею.
А листья куда-то —
Скорее, скорее…
Вот-вот закричат беспокойно,
Как птицы,
Над полем продрогшим
Начнут табуниться.
Но листья — не птицы,
Не сбиться им в стаи.
Куражится ветер,
Бездомных взметая.
А рыжим —
К земле бы холодной щекою,
Окутать огромную
Желтой тоскою!
И хочешь не хочешь,
И надо ль не надо —
Вбираешь душой
Маяту листопада.
Он жил, как все,
Законом стаи:
Бездумно шел за вожаком,
То к тучам весело взмывая
С гусиным звонким косяком,
То из-за туч,
Крыла смыкая,
Скользил за дальний косогор…
Гуляла,
Пела в небе стая,
И в сердце ликовал простор!
Ему бы петь и мчать бездумно,
Как прежде,
Вторить вожаку,
Когда бы там,
внизу,
не гумна
И не ударил гром в строку!
Взметнулась стая,
Строй нарушив,
Сомкнула поредевший ряд…
Предзимье люто веет в душу,
И раны под крылом
Горят.
Его болото приютило,
Озера грели
Как могли.
Но не вернулась крыльям сила,
Что отрывает от земли.
Подстерегают птицу страхи
За каждой кочкой и кустом.
И елка,
В старенькой рубахе,
Склонилась маковкой-крестом.
Не пойму я:
Поле или море?
Счастье впереди,
Глухое ль горе?
Но иду…
А мне сейчас бы — в сани
Под тулуп овчинный!
Гикнуть: «Н-о-о!»
И в родную хату,
К тетке Мане…
Не видались мы
Давным-давно!
Только теток на пути —
Не часто.
И скрипят,
Скрипят мои шаги
По разливу мартовского наста.
По волнам-сугробинам
Глазасто
Катятся зеленые круги.
Даже солнце смотрит
Неулыбкой,
Стынет
Незнакомою звездой.
Синь
Нависла ледяною глыбой,
Ждет,
Чтобы обрушиться бедой.
Не пойму я:
Поле или море?
Счастье впереди,
Глухое ль горе?
Но иду!
С годами
Мыслится и любится
Иначе:
Не властна тьма,
Не ослепляет свет.
И горькие былого неудачи
Становятся лишь суетой сует.
Награды нет,
И нету круглой даты.
Но и черта ведь
Не подведена.
И луч последний
Тихого заката
Звенит и греет сердце, как струна.
Сгущаются лиловые потемки,
Но где-то зреет новая заря!
И первый лед,
Задумчивый и ломкий,
Пока лишь —
Отголосок ноября.
Валентине и Николаю Буйловым
В далекую страну,
Как в старину,
Назад на тридцать
Или триста лет
Уводит незаметный след.
В полузабытой той стране
Идет мальчишка по стерне,
Идет, по колкой,
Босиком,
К отцу на пашню с узелком.
А в поле
В очи сорванца —
Улыбка добрая отца,
На пашне шумные скворцы
И скирды —
Скирды-близнецы.
В мальчишке том
И в той стране
Я узнаю себя
И Русь.
Я
К темной, выцветшей стерне
Всем сердцем снова прикоснусь!
Как в годы давние,
Меня
Отец посадит на коня:
И вновь придвинутся леса!
И что мне колкая стерня,
И августовская роса!
А мой отец смеется мне,
Придержит,
Если что не так.
Смеется солнце в вышине,
Не отставая ни на шаг.
Горят в отавах клеверов
Огни цветов, как светляки.
Деревня
В двадцать шесть дворов
Полощет вербы у реки.
Навстречу нам выходит мать,
Ласкает доброго коня…
Вот так же
Будут ли встречать
Еще когда-нибудь меня?!
О край родной,
Весенний гром!
Неужто там не ждут меня!..
Кипрей дымится над бугром,
Собой полнеба заслоня.
Но я не верю
Ни бугру,
Ни почерневшему кресту,
Я сам на ветреном юру
Веселой вишней прорасту!
«Под полою у красавицы зари…»
Под полою у красавицы зари
Отбивают косы косари:
Звонкие литовки, будто тетива,
Каждая по-своему поет.
Замирая,
Слушает трава,
Тянется,
На цыпочки встает.
Молоточки клювами стучат
И с ресниц у девонек-девчат
Склевывают звонко — чок, чок, чок! —
Золотинки — ласковые сны.
Месяц,
Раскаленный пятачок,
Стынет на ладони у сосны.
Дробным цокотом
Молчунья-тишина
Поразбужена,
Зарей подпалена.
По округе гул моторный
Вкривь и вкось
Перестуком крепко-накрепко прошит.
Спозаранку дело каждому нашлось,
Только, чур,
Коль веселиться — от души!
Видишь —
Зоренька откинула полу!..
Пригласила нас хозяюшка к столу,
На заречные луга с духмян-травой
Всей деревнею на праздник даровой.