«Так волна смывает след…»
Так волна смывает след
Женщины на диком пляже:
Взмах-другой, и больше нет,
И никто не вспомнит даже.
Так поземка, в пику дню
На рассвете завитая,
Слабо тянется, лыжню
Постепенно заметая.
Так под высью голубой,
Где дрожащая осина,
Над бедовой головой
Гибло сходится трясина.
Так природы естество
Без особенного пыла
Хочет только одного:
Чтобы все как прежде было.
Опять суета
Вас крепко трепала.
Опять занята
Душа чем попало.
Опять все не то,
И жизнь молодая
Как сквозь решето
Течет, пропадая.
Отбросьте тщету,
Побудьте немного
На лучшем счету
У Господа Бога.
…Напасть на старого
Или на малого,
Приблизившегося к окну,
Напасть на слабого
И на усталого
Или на женщину одну;
Напасть на спящего
Или на голого,
Купающегося в реке,
И на скорбящего,
И на веселого,
Который пел невдалеке;
Напасть без риска —
Вот действительно
Позорно, низко,
Отвратительно…
Луг позабыл о косьбе.
Двор аж по щиколку залит.
Грустно в просторной избе,
Где уже нету хозяев.
Вспахана ветром река,
И при рассеянном свете
Видятся издалека
Длинные борозды эти.
И только дождик в окне,
Что моросит поневоле,
Может засеять вполне
Это текущее поле.
«Опять прохладой тянет от реки…»
Опять прохладой тянет от реки.
О жизни думать — нужно быть суровым,
О смерти думать — нужно быть здоровым,
Логическим законам вопреки.
«Пасечник, пахнущий дымом…»
Пасечник, пахнущий дымом,
Горьким, но необходимым.
С вечным подобием флюсов —
Метой пчелиных укусов.
Лечится медом и ядом.
Эти понятия рядом.
Вечер заступил в ночную смену…
Странный звук.
Это смачно шмякнулся о стену
Майский жук.
Всей своею тяжестью тупою,
При звезде.
А мальчишки маленькой толпою:
Где он? Где?
Но уже другой вдоль старой дачи
Мимо прет,
И его сбивают при удаче.
Кепкой, влет.
— Майский жук — законченный вредитель,
Гад, кретин! —
Говорит заждавшийся водитель
«М-1».
…Принадлежность дачного уюта —
В окнах свет.
И своя охотничья минута —
Слаще нет.
Погода серая
С утра и до темна.
Система стерео
Играет из окна.
Вот так в тридцатые,
И тоже из окон,
Хрипел, досадуя
На что-то, патефон.
Свет, словно оспины,
Тревожил тротуар.
Похожий, собственно,
Звучал репертуар.
И те же маечки
И кофточки в окне.
И те же мальчики
И девочки — вполне.
Как скрепкой сколоты
С судьбою эти дни,
Где были молоды,—
Но мы, а не они.
Мимо двух спаренных средних школ,
Замерших в летний зной,
Я не спеша по тропинке шел.
Кто-то шагал за мной.
Я посмотрел — никого кругом,
И тишина в домах.
Но словно кто-то взмахнул крылом,
И я услышал взмах.
Не затрудняя собой богов,
Я кое-что открыл:
Думал, что это шум шагов,
А это шелест крыл.
Иду в театр. Шумит Москва —
Не по булыжнику карета.
Давно разобраны места.
Напрасно люди ждут билета.
Перестроенья голубей
В передвечернем сером небе.
Мир виден четче и грубей,
Чем при Петре или при нэпе.
Престижный театральный зал.
Бурлят восторги и азарты…
Да, правда — все, что ты сказал.
Беда в другом — не все сказал ты.
«Москва расходилась кругами…»
Москва расходилась кругами,
Свои утверждая дела,
В негромком строительном гаме
Все дальше от центра текла,
Вбирая деревни, усадьбы
Подобьем древесных колец,
И дальше, и дальше — узнать бы,
Когда будет виден конец.
Знакомые с детства платформы
И дачные эти места,
Пожалуй, скорей для проформы —
Давно уже тоже Москва.
Приняв несуразную долю,
Где рядом троллейбус и лось,
Все это по белому полю
Широким пятном растеклось.
Над нашим Солнцем выброс
В сто тысяч километров высотой,
Как будто кто-то вытряс
Там половик, весь темно-золотой.
Простой протуберанец,
Сводящий лишь доверчивых с ума,
Но об него поранясь,
Поморщилась Вселенная сама.
Явившийся спонтанно,
Он, затихая, медленно померк.
От этого фонтана
По всей системе множество помех.
Разумному противясь,
Сложившиеся правила круша,
Внезапная активность
Не всякий раз бывает хороша.
Вышли с Инной.
Не работает асфальтовый завод.
Просто синий
Простирается над нами небосвод.
Воскресенье?
Иль отныне будет так уже всегда
И под сенью
Леса — чистая проклюнется вода?
Как терпели
Мы до этого — ума не приложу,
Словно к цели
Приближаясь к роковому рубежу!
Эй, дождик, полей
По высшему праву
И зелень полей,
И эту дубраву.
Ты слабый, и все ж
Смочи эти травы,
Коль им не несешь
Ты новой отравы.
Успокоения искал
И не нашел его.
Здесь лишь собачий белый кал
И больше ничего.
Вверху — ворон картавых речь.
Снежок, почти готовый лечь.
Да средь осенней пустоты —
Свистящие кусты.
Тоскуй или даже болей,
Излечит, живая доныне,
Раскрытая книга полей
С ложбинкою посередине.
Сегодня, а также потом
Не станем ее сторониться,
А сызнова мы перечтем
Знакомые сердцу страницы.
Куда бы пути ни вели,
Склон видеться будет отлогий
И эти березки вдали —
Участницы всех антологий.
В растерянности у окна
Стояла женщина с ребенком.
— Как быть? Ведь я же не одна,
И не привычна к этим гонкам.
— Досюда немец не дойдет! —
Сказал сосед.— Не думай даже.
Ведь каждый дом, и каждый дот,
И каждый куст уже на страже…
Второй внезапно заорал:
— Не слушай этого кретина!
Уматывайте за Урал.
Худая видится картина…
Всего лишь день на сборы дан.
В случайных туфлях, в платье тонком
Бросала вещи в чемодан,
Уже не разбирая толком.
С младенцем села в эшелон,
Замаскированный листвою.
И только зной со всех сторон…
А провожали эти двое.
…Палило солнцем с высоты
Начало первого этапа…
Им предстояло рвать мосты
И умереть потом в гестапо.
Сказка?.. Лес. Трясина
Торфяных болот.
У отца — три сына,
Им продолжить род.
Гнилью пахнет тина.
Выпь кричит порой.
Старший был детина
Умный. И второй.
От родного тына
Смотрят в полумрак.
Младший был детина
Тоже не дурак.
Славные ребята.
Стоя у ворот,
Слушают три брата
Лебединый лет.
…Выхлопы бензина.
Фронтовая пыль.
Сгинули три сына.
Вот какая быль.
