«Я стою в самом сердце пустыни…»
Я стою в самом сердце пустыни.
Не осталось со мной ни одной звезды.
Мне не скажет ни слова ветер отныне,
и песок заметет мои следы.
«Те, кто ко мне являются во сне —…»
Те, кто ко мне являются во сне —
они меня почти не замечают.
Присядут на крыльцо, не обратясь ко мне,
и сразу же уходят, не прощаясь.
Мы с ними повстречаемся потом,
когда умрем.
И тех, кто приходил ко мне во сне,
по знаку я узнаю в тишине.
Пусть всем известно: суши нет в помине.
Пусть всем понятно: звездам не сиять.
Корабль мой тонет в серых дней пустыне,
своих посланцев Бог забыл опять.
И все ж, как летний ливень долгожданный,
как страсть внезапная, что правит без руля,
я вдруг явлюсь к брегам твоим желанным,
к их лону припаду, о, новая земля!
Ты жди, – мне никуда теперь не деться,
ведь есть одна тропа в лесу твоем…
Комета разрывает ночи сердце.
Я завтра буду твой, мне никуда не деться,
моя Америка, скитание мое…
Дождь больше не вернется. Облака,
как мертвые свидетели, висят.
И, успокоенные на века,
выходят горожане в тихий сад.
Ты сотни братьев распознала в них.
Им довелось на смерть зари смотреть.
Но все забыто – ведь должны ж они
хоть как-нибудь существовать и впредь.
Дождь не придет. И почва, как во сне,
покорно отказалась от него.
Она привыкла к жажде, к тишине,
к беззвучию рыданья твоего.
Дождь не придет. Все в прошлом. Позабудь.
Теперь попробуй обойтись без бурь.
И, если б не ветра хохот утробный,
то мы б услыхали свой голос – и знали,
какой в нашем сердце ужас огромный,
какие утро несет нам печали.
Но ветер умчится и ветер примчится,
все звуки уносит он в дальние дали,
и, если б не бледность на наших лицах,
то мы бы пути его различали.
И ныне солнце есть в сиянии небесном —
вам это подтвердит любой мудрец.
За тучами, за дождевой завесой —
не будет Свету никогда грозить конец.
Все мудрецы расскажут вам о том.
И все ж в глазах детей —
лишь молнии и гром.
«Над той горою, далеко —…»
Над той горою, далеко —
оранжевая птица там летает,
та, имени которой я не знаю.
Но с ней знакомо дерево,
и ветер с ней знаком,
и он поет ей:
«Здесь твой дом!»
В глазах девчонки
в переулке деревенском
летит оранжевая птица —
ее мне имя неизвестно.
«Ты видела ливень? Здесь царствует тишь…»
Ты видела ливень? Здесь царствует тишь.
Три Ангела древней истории той
идут меж дерев среди мокнущих крыш.
Тут все, как и прежде. Лишь капли стучат
о камни на улице этой пустой.
Они не спешат, подошли и молчат —
три Ангела древней истории той.
Распахнута дверь. Накрывается стол.
И чудо свершилось, и ливень прошел.
Из сборника «С этой ночью»
С этой ночью,
со всею ее тишиной,
с этой ночью, —
с тремя огонькам с небес, —
их укрыл в себе лес
вместе с ветром ночным.
С этим ветром,
который собрался внимать
полноте тишины, —
с этой ночью,
с тремя огоньками в ветвях,
с этим ветром ночным.
«Я плыла с кораблями, стояла с мостами…»
Я плыла с кораблями, стояла с мостами,
я лежала в пыли
с опадающими листами.
Были осени дни моими,
и моим было яркое облако
рядом с черной трубою.
И еще я имела странное имя, —
ни один человек не сможет дознаться – какое.
Я – у небесных врат.
Их стражник сторожит.
Никто из тех палат
навстречу не спешит.
Ведь во дворце твоем
и так полно гостей,
и нету места в нем
для остальных друзей.
Тебя и на покой
сопровождал другой.
Меня ж ты не вписал
в парадный список свой.
«Десять лет прошло, как ты в вечность ушел…»
Десять лет прошло, как ты в вечность ушел.
Я признаюсь: люблю тебя всей душой.
Или: десять лет, как я в сплю вечным сном.
Ты признайся: меня ты забыл давно.
Из памяти вещи простые не стерты,
а вписаны в Книгу Мертвых.
Не как цветок
на глади вод,
не как венок
на глади вод, —
как камень, что пошел ко дну
и утонул.
И три круга лишь
на водной глади:
я,
моя любовь,
мое проклятье.
Это не море – то, что меж нами,
это не бездна – то, что меж нами,
это не время – то, что меж нами.
Это мы сами
встали меж нами.
Я город не любила —
мне хорошо в нем было.
Я город полюбила —
но мне в нем плохо было.
Это – чудный град,
он имеет семь врат.
Память входит, выходит,
с ней – то солнце, то град.
У меня нет ничего,
потому что тебя нет.
Дерева нет,
нет листа от него, —
потому что тебя нет.
У меня нету слов.
Даже краткое слово «нет» —
и оно от меня ушло.
Кому его молвлю в ответ?
Стихотворения, не вошедшие в сборники
«Этот дом давно уже пуст…»
Этот дом давно уже пуст,
и в очаге – зола.
Хозяин к нему позабыл тропу,
хозяйка его ушла.
На каменную ступень
присяду я отдохнуть,
и будет ветер мне песни петь
про утро и про весну.
И вновь нам облака несут
воспоминанья о Потопе. Облака,
что лишь вчера казалось – их пасут
в лугах, и мирны те луга.
Как будто праведник возник из тьмы времен,
вернулся Ной, и снова видит он:
развратны дочери и пьяны сыновья,
и почернели облаков края.
«И снова в сердца пламень и пожар…»
И снова в сердца пламень и пожар,
и лишь одна молитва: прекратить!
Но что же делать, если сей великий дар
я не посмела попросить?
Лишь по ночам, в каком-то полусне
издалека я видела порой,
как дерево чернеет при луне.
Но сердце все ж напоминало мне:
зеленым дерево становится с зарей.
«Здесь, в одиночестве этой ночи…»
Здесь, в одиночестве этой ночи,
где белые звезды шлют лучи,
дрожат в небесах заиндевелых, —
в одиночестве всей этой ночи целой,
накрывающей все, что видно глазам —
жизнь и год, расписанный по часам, —
в хрустале этой ночи, в черноте без дна
время скрыло следы.
Так чем
отличается эта ночь одна
от всех остальных ночей?
Вот мы воскресли.
Все по-прежнему идет.
Ничто здесь не успело измениться.
Вот только лишь часы ушли на час вперед,
и равнодушней стали близких лица.
Ночью вагоны прошли, но что я могла понять,
что разглядеть при мелькнувших огнях,
что ушли навсегда?
Ведь догадаться нетрудно: подобные поезда
на полустанках не станут стоять…
«Я не в пустыне. Ведь там нет часов…»
Я не в пустыне. Ведь там нет часов,
а здесь – есть. Я боюсь опоздать.
Ветер швыряет мне листья в лицо,
листья летят на мое крыльцо.
Разве здесь – пустота?
В небесах колесница и семь звезд.
И на небе,
как и на земле пока еще,
никто никогда не слушал всерьез
ни злодея,
ни праведника,
ни раскаявшегося.
Десять раз,
может быть, двадцать раз
мне сопутствовала удача.
Только кто сказал,
что и в этот раз
мне сопутствовать будет удача?
И вот стало ясно мне,
что я не нужна никому,
ни тропинки во всей стране
не ведет к крыльцу моему,
и я осознала вполне:
я не нужна никому —
и тогда упали, застлали свет
одиночество и печаль.
Если б плакать могла я – что же,
в одиночестве плачут тоже,
только как мне смеяться, если в ответ
даже эхо будет молчать?
На том месте, где дерево это растет,
мы вместе мечтали тогда.
На том месте, где дерево это растет,
в те дни бродили стада.
Здесь черные козы бродили в тот вечер,
а нынче здесь дерево – вместо стада,
и в окошке рядом
зажигают субботние свечи.
