Монфор-Ламори, 18 августа 1959 г.
Звезды(«Безумец только может, — в этот век…»)
Безумец только может, — в этот век
отвергших славу жизни вышней,
скопцов душой, умом растленных злобой хищной
калек, —
молиться словом солнцу и луне
и звездам, нас как будто знающим,
и радоваться им, наш мир благословляющим,
во сне.
Не видят больше нас. Нездешний свет
угас в веках земной печали.
Рассудком звездные повержены скрижали.
Их нет!
И на земле родник любви иссох.
Живую душу люди вынули
из мира своего. И боги нас покинули,
и Бог.
Давно уж звезды говорят не то,
что прежде звезды говорили,
Лишь дети малые их любят, как любили,
и то…
Но что же делать мне-то, мне — когда,
чем я старей, тем безнадежнее
они со мною, те же… Нет — другие, прежние,
всегда…
7 сентября 1961 г.
Осень(«Когда прикроют ватной шапкой…»)
Когда прикроют ватной шапкой
простор окрестный облака,
и в нерешительности зыбкой
предзимняя тоска,
и вкруг лесные дали серы
и, как седые пустыри,
посохлые жнивья без меры,
куда ни посмотри.
Тогда — что грай вороний, зовы
времен, отшедших навсегда:
и все напомнит сердцу снова —
года, года, года…
Зимнее(«На землю сумрак зимний…»)
На землю сумрак зимний,
что день, угрюмей сходит,
и в стынущей природе —
дух темнее, дымней.
Уводят к далям тайным
древесные завесы.
Вкруг частоколы леса
— кладбищем бескрайним…
До рассвета(«Дорассветный лес туманно-темен…»)
Дорассветный лес туманно-темен,
еле мреет очерк тополей
и над ними — купол так огромен,
так прозрачно-нем и все светлей.
Звезд уж нет на этом раннем своде,
волны листьев сумрачно-тихи…
Междуцарствие в лесной природе!
Ни заря, ни ночь. И где-то — петухи.
Смутно все. Лишь облачка над садом
заалела чуть волнистая кайма…
И не знаешь, рада иль не рада
солнцу утренняя полутьма.
Снились небу в ночь такие дали,
тайна звездная таких чудес,
о которых люди не гадали,
о которой помнит только лес.
И душа — пусть на-свету незряча,
трудному служенью отдана, —
в этой полутьме поет и плачет,
словно помнит что-то и она.
Отчего, когда природа,
от земли до небосвода,
мне таинственно близка
и, как обещанье рая,
мир земной благословляя,
к небу тянется рука,
Отчего — что это значит? —
сердце не поет, а плачет,
и о чем его печаль?
Отчего, землей любуясь,
этой боли повинуюсь? —
Отчего мне землю жаль?
Отчего? И нет ответа.
Только знаю, рана эта
призрачная — глубока…
Красоте земной созвучна,
с красотою неотлучна —
безответная тоска.
Монфор-Ламори, 1960 г.
Другу («Проходит все почти бесследно…»)
Проходит все почти бесследно,
все может человек стерпеть, —
смотря в глаза Горгоны бледной
он может и не умереть.
Но есть одно… Над гробом друга
нельзя на небо не восстать.
От жалости, любви, испуга —
нельзя, нельзя смириться… Знать,
что землю вовсе он покинул,
что дух единственный его
куда-то канул, скрылся, сгинул…
Был человек — и ничего!
Уснул и больше не проснется,
загробной взятый тишиной —
на боль живых не отзовется
и не поделится со мной
своею болью… Боже мой!
1959 г.
«Увидеть, осязать нельзя…»
Увидеть, осязать нельзя,
нельзя услышать слухом, —
уводит тайная стезя
в мир, озаренный духом.
И свет не свет, и тьма не тьма,
земля, но неземная.
Небес голубизна — нема
и говорит о рае.
От светоносной немоты,
от нерожденных звуков
пьянея, сердце с высоты
внимает песне духов.
«Нет! Этого не может быть…»
Нет! Этого не может быть,
его очарованье не обманет, —
свет не погаснет, не порвется нить,
любить душа не перестанет.
О, нет! Когда бы сном моим
он только грезился, душе созвучным,
не предстоял бы чудом неземным
со мной навеки неразлучным.
Промчится жизнь, пройдут года,
Земное, временное скоротечно…
Но вечен дух, все живо навсегда
и каждое мгновенье вечно.
«Не спрашивай у жизни много…»
Не спрашивай у жизни много,
но бойся Божьего суда.
Жизнь — это узкая дорога
в непостижимое Туда.
О бывшем не тоскуй напрасно
и смертью вечность не зови.
Она с тобой, в тебе всевластно
нездешней правдою любви.
Любовь, к себе годами строже,
ты целью вышней назовешь.
Мир видимый, — прости мне, Боже!
он или призрак, или ложь?
«Он был ли некогда, иль не был…»
Он был ли некогда, иль не был
и снится только — некий день,
навеки обручивший небу
мою заблудшуюся тень?
О, тишина лесной державы,
сквозишь ты вечностью земной
И вечность запредельной славы
приоткрываешь предо мной.
Словами я боюсь нарушить
с тобой нездешнее родство…
Все только бы молчать и слушать
глагол безмолвья твоего.
Мне кажется порой
мучительно — невольно,
что всей вселенной строй,
от выси неземной
до нашей тьмы юдольной,
лишь силы гнет безвольной,
ни мертвой, ни живой.
О, Жизнь, времен поток,
ты, вечности итог,
ты, вихрь слепорожденный,
в столетьях повторенный,
как заданный урок!
Но иногда… Взгляну
на небо, рощи, поле, —
в природе потону
и слышу тишину,
вверяясь вышней воле…
И мыслю: — не спеши
узнать о чем бормочут
ручьи и камыши,
и что в лесной глуши
безмолвие пророчит…
Молчи! Господь не хочет
всеведенья души.
«Он был ли некогда, иль не был…»
О, Господи, смиренье дай
пред силою Твоей безмерной —
мне, предвосхитившему рай
тоской о красоте неверной.
О, Господи, смиренье дай
пред силами природы косной,
и да разверзнет двери в рай
бесстрашье воли богоносной.
О, Господи, смиренье дай
великое — душе печальной,
коль уготован ей не рай,
а бездна тьмы первоначальной.
Рамбуйе, 19 июля 1959 г.
Зодиак(«Неисчерпаема отрада…»)
Неисчерпаема отрада
твоей всесущей красоты.
Поверить чудесам не надо:
и без того чудесна ты.
И знаки огненных скрижалей,
глашатаи небесных сил,
ко мне, в меня — из вещих далей
лучи бесчисленных светил!
«Уверенно: «Я знаю» — говорим…»(Фрагмент)
