Словацкому поэту-партизану
Милошу Крно,
переводчику моих стихов
Ты видел жизнь. Ты воевал.
Ты сыновей прекрасных вырастил.
Высоты жизни с бою брал,
Не дожидаясь чьей-то милости.
В твоей душе звенит Дунай
Своими гусельными струнами.
И слышит твой татранский край,
Как Волга-речка плещет струями.
Дунай и Волга — цель одна,
Реальная, не плод фантастики.
Кропила кровью нас война
И угрожала тенью свастики.
Мы выжили! И враг разбит,
При нем Словакия в грязи была.
Социализм — теперь наш быт,
И жизненность его незыблема.
Мой брат, мой спутник, мой поэт,
Мой голубь, взмывший в небо синее,
Я шлю тебе, мой друг, привет,
Прими и приласкай стихи мои!
Листья сгребают,
Лужи осенние стынут.
Ветер пеньковым кнутом
Хлопает в спину.
Мокрый асфальт,
Холодно, нет отопленья,
Люди идут и надеются
На потепленье.
Солнце во мгле,
Скачут сороки-воровки,
Клочья тумана
Сохнут бельем на веревке.
Осень опять
Клоуном рыжим на ринге.
Много опят,
Много калины на рынке.
Кончился год,
Птицы готовы к отлету.
С полной авоськой забот
Люди идут на работу.
Я среди них
Радугой встал бесполезной,
Вечный жених
Вечной невесты — поэзии!
Мне Маяковский близок, и понятен,
И чем-то дорог, как никто другой.
Поэзия — не для пустых занятий,
Она не побрякушки под дугой.
Поэзия, она у самых ребер,
У самых труб фабрично-заводских,
Поэзия, она не частный ропот —
Кипенье океана душ людских.
Рабочего любимец класса,
Он тишине предпочитал набат.
Его строка — не рядовой запаса,
А призванный служить солдат.
Шаги его поэзии саженьи
Не замерли, я чутко слышу их.
Они звучат, они всегда в сраженье,
В шеренгах наших самых боевых!
Белая береза дошла до Братиславы!
Белая береза дошла до Сахалина!
Девичьи косы стричь не решилась,
Белое личико сохранила.
Заговорил с ней: — Здравствуй, землячка!
Вот и я теперь за Дунаем!
Нам за отлучку не извиняться,
Мы с тобой Родину не забываем.
Сестры родные твои попросили,
Чтобы я тебе поклонился.
От берез белоствольной России,
От деревни, в которой родился.
Мать, бывало, березе молилась,
Видела в ней чистоту, непорочность,
А березка стояла, прямилась,
Нежилась в белой прекрасной сорочке.
Что в тебе есть? Чем ты сердце волнуешь,
Слезы накатывая на очи?
Ты только синее небо целуешь
Или кого-то еще между прочим?
Как тебе, милая, здесь шумится?
Ты не боишься осенних прогнозов?
Поле убрано. Сжата пшеница.
Недалеко до снегов и морозов.
Все ощутимее золото листьев,
Все оголенней сквозят расстоянья.
Вот и кончается время туристов,
Время тружеников — постоянно.
Жалуются струны за стеною,
У соседа нелады с женою,
В музыку уходит мой сосед,
Ближе и дороже друга нет.
А жена залечивает рану
Тем, что обращается к экрану,
После фильма, бедная, она
Поздно возвращается одна.
И гитара сразу умолкает,
В комнате затишье наступает,
Кажется жильцам со стороны —
Там стоят два гроба тишины!
Итак — разлука! Час пробил,
Стоим в полыни у кювета.
Нет! Я тебя не разлюбил,
И мне страшна разлука эта.
Страдальчески вослед гляжу,
Навзрыд вдогонку повторяю:
— Я ничего не нахожу,
Когда тебя, мой друг, теряю!
Все меньше, меньше твой платок,
Растет меж нами расстоянье,
И вот уже ты как цветок,
Как точка белая в тумане.
Мне остается повторять,
Взвалив свою печаль на плечи:
— О, только бы не потерять,
О, только бы дождаться встречи!
Из тьмы ночной выходят двое,
Плащами мокрыми дымя.
И все пространство мировое
Сегодня занято двумя.
Целуются! Прекрасно это.
Она — любима. Он — любим.
Таким же точно было лето
И у меня — дай бог и им!
Свернули в темный закоулок,
За лопухи, на тот конец.
В росе и звездах затонуло
Хмельное счастье двух сердец.
Под небом матери-Отчизны,
За поворотом, где-то тут,
Два юных в вечном храме жизни
В царь-колокол надежды бьют!
Стоит моя деревня за лесами,
За дымчатою, сизою стеной.
Она теперь засыпана снегами,
Забвением и горькой тишиной.
Она, моя деревня, как легенда,
Возникшая среди лесных холмов.
Она, моя деревня, поредела,
Да так, что не хватает ста домов!
Поднять бы из могилы деда с бабкой,
Спросить у них: — А где ваш дом родной? —
Завыли бы они, как та собака,
Которую хозяин пнул ногой.
Твержу теперь с навязчивостью бреда,
На прошлое настроившись волной:
— Проснись во мне, дух земледельца-деда,
Иначе я рассыплюсь в прах пустой!
Снег как белая скатерка,
Как дворцы и терема.
Кто-то выпустил котенка,
А на улице зима.
Мерзнет, жмется этот серый
И пушистенький комок
И с наивной, детской верой
У моих мурлычет ног.
Подыму я замерзайку,
Под полой согрею нос
И обрадую хозяйку:
— Вот кого я в дом принес!
Молочка ему поставлю,
Да можайского притом,
Пусть котенок вырастает
И становится котом.
Пусть резвится мой котенок,
Только так тому и быть,
Потому что он ребенок,
А детей нельзя губить!
Падают яблоки,
Бьются под деревом глухо,
Не успеваешь их с яблони рвать —
Вот проруха!
Ходишь,
Под обувью хруст,
Как в руках костоправа.
Яблони стонут:
— За что же такая расправа?!
Пахнут сараи в садах
Антоновкой и боровинкой.
— Сколько гниет! —
Сокрушается женщина.
— Не говорите!
Вечером
Ветер вчера налетел
Хулиганский.
Крыша гремела от яблок,
Как бубен цыганский.
Яблоки! Яблоки! Яблоки!
В сумках, в корзинах, в авоськах,
Как коробейники,
Возим и носим.
Кормим
Знакомых, родных, сослуживцев.
Падают. Падают. Бьются.
Спать-то
Можно спокойно ложиться?!
Нет! Не умеем
Осваивать мы изобилья,
К бедности пропривыкали,
Богатства забыли!
