в которых художник будто бы успел выразиться, написав за годы своего творчества что-то свыше семисот полотен. Бывало, конечно, и более, и писались картины чаще. Например, огромное количество работ у Гога; из-под кисти у него выходило иногда сверх одной за день. Количество, как известно, кое в чём способно переходить в качество. Посчитали, что эту великую закономерность можно прилагать и к Сафронову.
При последнем показе его творчества в музее им. Эрьзи у пиарщиков уже не хватало, кажется, слов, какие бы соответствовали его имиджу. Он и авангардист, и символист, и сюрреалист, и кубист, и звезда, и один из самых дорогих, самых популярных, самых психологичных, рыцарь культуры и проч. В данной тематике так же любопытны сообщения официального толка. Были смачно и удальски перечислены должности и звания государственных мужей, чиновников и людей от искусства и просто личностей, без которых устройство экспозиции, наверное, могло бы хоть кому-нибудь показаться мероприятием заурядным или даже худосочным. Допускать подобный просчёт у нас как-то не принято. И чтобы всё тут выглядело максимально гладко, не следовало жалеть ни прыти, ни времени. И – не жалели.
Так вот, сделав своё, репортёры покинули одну сцену, перейдя к следующей. Когда выставка закрывалась, они, правда, вернулись, но, как и в начальном акте, каждый спешил оттянуться первее. Это уже, если хотите, иной тон. И, естественно, в появившихся писаниях, в эфире и на экранах также вообще ничего не могло быть нового. Опять же скажем – нового по существу.
Что в итоге? Экспозицию можно считать проваленной? Или – успешной? И кого на самом деле выставляли? Имеющиеся оценки за пределами средств массовой информации красноречивее всяких осторожных слов. Журнал отзывов, заполнявшийся посетителями, не в пример ковбойским стараниям папарацци, отразил похвальную обширную амплитуду восприятий качества картин заезжего живописца. Вот отдельные мнения:
«Лабуда, не очень-то и за душу берёт, но это массово, грандиозно и брутально!»
«Замечательная идея музея – привлечь одного гламурного художника, чтобы посетители – мимоходом! – заглянули и на постоянную экспозицию. Посмотрели. Сравнили. И сделали вывод: наши-то лучше!»
«…портреты хороши, особенно потрясли рамы».
«…от работ веет… синтезом истории и современности».
«…художник … объединил столько стилей в одном мире!»
«Единственная польза от Ваших картин – это возможность лишний раз прийти в музей и посмотреть на Сычкова и Эрьзю».
«…убедились в том, что Вы являетесь в современности лучшим из импрессионистов».
«…с поразительной … математической точностью Вы прорабатывали каждый штрих».
«Ваше «творчество» на уровне художественного училища. Ничего личного!»
«Вы нашему Сычкову в подмётки не годитесь!».
«Как художник художнику: хотя б пропорции соблюдал…»
«…работы Сафронова отнести к произведениям искусства сложно. …администрации музея стоит более тщательно подходить к отбору экспозиций и ориентироваться прежде всего не на модные имена, а на художественную ценность произведений».
Кроме таких замечаний, в журнале оказалось и много чисто положительных. Там выражались пафосное одобрение и светлые восторги. Но даже если бы похвал набралось больше в десятки раз, нельзя было бы не замечать рациональных и строгих. И, пожалуй, в первую очередь на их-то основе нужно бы выводить выставке окончательную оценку. И уже её разносить по разным отчётам. Именно к тому обязывало уважение настоящего искусства, образцы которого, в том числе мировые, кажется, пока не окончательно забыты в наше торопливое время.
Были, однако, большие сомнения, что показанное, а это лишь небольшая часть от сотворённого художником, могло получить справедливую и точную оценку. В отношении последней надо сказать, что её не может быть в принципе. Это ведь то искусство, где эстетическое подано исключительно в безмерном и почти в статике. Его можно одобрить или забраковать, но в полной мере высказать о нём точку зрения не дано никому. Виновница тут природа наших с вами чувств. Хоть они и велики, но в целом нейтральны: у них нет способности к самодвижению. Чувства «подталкиваются» и развиваются только под воздействием потока мыслей и ощущений. Когда в картине отсутствует чувственное, то и развивать суждения, собственно, не из чего и некуда. Значит, не будет и эстетического, того, в чём мы нуждаемся в наибольшей степени, когда перед нами то или иное художественное произведение.
Что до оценки по справедливости, то здесь также не всё просто. По какой шкале тут вести отсчёт? Легко поддаться уже готовым восприятиям, кем-то сформулированным на стороне.
Люди издавна с опаской относились к такой методе. И хотя это так, в жизни, бывает, иного предложить нечего. Особенно, если в игру вступают официальные власти. Посмотрите: рывок на Запад, в свою популярность, Сафронов сделал главным образом на эротизме. Помогло ещё и то, что любые амбиции, исходившие в своё время из Империи Зла, Запад старательно одевал в политические одёжки. Там пригревали не только гениальных, вроде Нуриева, но и неталантливых, неспособных, а то и просто бездарных. Когда к ним приходило ощущение полной свободы, то естественным было и вскипание их творческой энергии. Возомнивший себя гением горазд был доказывать свой уровень прежде всего, разумеется, количеством работы. Давайте подумаем: не то же ли самое произошло с Сафроновым?
Другой аспект официальной игры вызревал уже на родной почве. Перестроечные судороги России сопровождались прямым угодничеством перед Западом. И раз там кого-то из наших признавали, а затем и превозносили, то и мы, будучи униженными, чтобы выглядеть импозантнее, принимали мину «как все», иначе говоря – и признавали, и превозносили уже по совершённым фактам. Если же так вели себя власти, то не могло быть по-другому и с ими учреждёнными средствами информации. Сюда скоро примкнули и СМИ жёлтого или бульварного цвета, каковых в России пруд пруди. Пиарные шабаши вокруг искусства теперь, что называется, норма и нашей политики, и нашей жизни. И что особенно горько – такие действия больно бьют в первую очередь по тому, что хотело бы вырасти и подняться даже без чьей-то поддержки. В результате по-настоящему ценное в художественном творчестве не так уж редко обречено гибнуть. Предпочтения-то отдаются призракам, за которые кто-нибудь больше платит.
А что же с Сафроновым? Как и любой художник, он имеет право быть честным прежде всего перед самим собой. Если мастер воспринимает свободу по общепринятой шкале, он может легко отойти от любой модели. Другой вопрос – какую модель он для себя искал, нашёл, выбрал и в ней себя выражает. Если чему-нибудь подражать, то в искусстве это значит не быть свободным. Ни больше, ни меньше. Рассматривая картины Сафронова, нельзя не поразиться их однообразию. То есть – как полотна именно этого художника они легко узнаваемы. Но тогда почему
