Все надежды, слышишь, он тебе надышит Дождь бессонный, шелестящий в ночи. Плеск оваций в зале, или губ касанье Губ касанье можно в нем различить.
И пока над нами голубое пламя Неизвестной, нас хранящей звезды. Будет как и прежде сердце греть надежда, Унося нас далеко от беды.
Мы однажды… (Клячкин)
Am Мы однажды вместе с Васей
Отдыхали на турбазе A7 Я из Волги не вылазил
Dm Я с-утрашки долбанул
Что нам рифы, что нам мели Am Отдыхали как хотели
E Возмужали, загорели
Am Вот только Васька утонул
Через полчаса с турбазы Притащили водолаза Разбудили, но не сразу Он глаза открыл, икнул И «Тройного» влил в аорту Сразу видно — парень тертый Спец, отличник, мастер спорта Вот только тоже утонул
Прибежал директор базы: Не видали водолаза Все духи украл, зараза Всю похмелку умыкнул Эх, найду, — кричит, и в катер, И с разбегу дернул стартер И умчался на фарватер Где, конечно, утонул
В общем, ставлю рубль — ставьте стольник Здесь бермудский треугольник За покойником покойник Я как крикну "Караул!" Из кустов в одном погоне Весь в ремнях и в самогоне Прибежал полковник Пронин Ну, этот сразу утонул
А потом тонули ходко Врач и повар с пьяной теткой Рыбнадзор — тот вместе с лодкой Ну а к вечеру вообще Два директора завода Все туристы с парохода И главно, канули как в воду Ни привета, ни вещей
К ночи сторож появился Тот совсем не удивился Говорит — ты че сбесился? Глянь на Волгу — вон она Там намедни посередке Потонула баржа с водкой Может, сплаваем в охотку? И нырнул. И тишина.
Не гляди назад. А.Зиф
Am Dm E7 Am Не гляди назад, не гляди, просрто имена перестявь.
Dm G7 C A7 Спят в твоих глазах спят дожди. Ты не для меня их оставь.
Dm G7 C /H A7/C# Перевесь подальше ключи, адрес поменяй, поменяй.
Dm E7 Am А теперь подольше молчи — это для меня.
Мне так все равно, все равно. Я уговорю сам себя. Видно все за нас решено, видно все ворует судьба. Только ты не веришь в судьбу. Значит просто выбрось ключи. Я к тебе в окошко войду. А теперь молчи.
Псков.
Петь в Em
3/4 E7 Dm G C Edim Помнишь этот город, вписаннныйй в квадратк неба,
Dm G C Edim Как белый островок на синем,
Dm G C E7 И странные углы косые… D E7 Am E7 Жаль одно — что я там был тогда, как буд-то не был!
Помнишь церковь, что легко взбежала на пригорок, И улеглась на нем свободно, Отббросив руку с колокольней, Как лежал бы человек, спокойнно глядя в небо.
Ветерок относит тени и друзей и женщин Что ж, разве это не прекрасно, Что верить до конца опасно!.. Неужели ты чего-нибудь другого хочешь?
Две свечи в ногах, а сами встанут в изголовье. Вот — фотография прекрасна, И время над тобой невластно. Слава богу, та с косою нас еще не ловит.
Стены этих храмов по глаза укрылись в землю, И добрые седые брови, И в желтых бородах улыбки!.. Неужели ты в ответ не хочешь улыбнуться?
Камни нас в лицо узнают и запомнят — камни. Ну разве нам с тобой не ясно, Что все устроено прекрасно? Лица их в морщинах, тяжкие тела их помни!
Так лежал бы человек, спокойно глядя в небо…
Пилигримы сл. И.Бродского
Am E Am Am E Am Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров,
Dm G C Мимо роскошных кладбищ, мимо больших базаров Am E Am A7 Dm Мира и горя мимо, мимо, Мекки и Рима, Dm Am H7 E Am Синим солнцем палимы идут по земле пилигримы.
Убоги они, горбаты, голодны, полуодеты, Глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. Над ними грохочут ливни, вспыхивают зарницы, Звездный пожар над ними, и хрипло кричат им птицы.
А мир останется прежним. Да мир останется прежним. Ослепительно снежным, и сомнительно нежным. Мир останется лживым, Мир останется вечным. Может быть, постижимым, Но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка От веры в себя да в бога, И, значит, остались только Иллюзии и дорога. И быть на Земле закатам, И быть на Земле рассветам. Удобрить ее солдатам, Одобрить ее поэтам.
От веры в себя отдам бога. И значит осталось только — иллюзия и дорога.
* * *
— Ботиночки дырявые, от сырости дрожу
Ботиночки дырявые, от сырости дрожу и пальцами корявыми узоры вывожу. Ого-го-го, да на асфальте.
Тихонько дождик сыпется за шиворот ко мне, троллейбус не торопится, а капли на спине, ого-го-го, уже согрелись.
Я сам себя баюкаю: "Хорошенький ты мой. Нельзя же всё с наукою, шагал бы ты домой, ого-го-го, с одной из этих."
Но с этой не получится, а дома есть обед, но дома нет попутчицы а здесь обеда нет! Ого-го-го, как надоело… О, пришёл троллейбус…
2/4 * * *
— Возвращение
6/8 Осенний город погрузился в дым и горожан, как будто, размело. Здесь не о чем и незачем двоим мне одному и пусто и светло.
Вот, кажется, знакомый поворот, зачем я оказался за углом? Скрипит калитка крашеных ворот, и вот передо мною отчий дом.
Я, сквозь асфальт, булыжник узнаю и дровяные склады над травой, я поднимаюсь в комнату мою, твоё лицо мерцает надо мной.
Ах, ради бога, просьба не вставать, не прерывать из-за меня дела. Скрипучая железная кровать я точно помню где она была.
Ну, здравствуй, мама, что там наш буфет? Отец на фронте, в доме тишина, и печь как лёд и хлеба тоже нет, да-да, конечно, это всё — война.
Ты плачешь, мама: малдший сын седой, ну, что же плакать, внучке в институт. Лишь ты одна осталась молодой, ну а для нас, живых — года идут.
Я помню год, и месяц, даже день, твоё лицо, сухое как пустырь, из нас в живых остаться мог один, и этот выбор совершила ты.
Я должен знать, свой провожая век, и черпая из твоего огня. Что прожил эту жизнь как человек и что тебе не стыдно за меня.
Вы говорите — длинный разговор, я понимаю — вам пора ко сну. Да-да, конечно, проходя во двор я непременно эту дверь замкну.
Вечерний город зажигает свет, блокадный мальчик смотрит из окна, в моей руке любительский портрет, и год на нём, когда была война.
— Вы извините эти вольности,
Вы извините эти вольности, я не могу на «ты» как прежде. «Ты» — боль моя, а «вы» уходите но это «вы» — почти надежда. Не «ты» а «вы» и всё покажется опять бегущим от начала, «вы» — значит всё что было кажется умней и лучше чем сказала.
Тот день, так и не ставшим вечером, и миг несущий эти строки, вы упоительно забывчивы, очаровательно жестоки. Перемежая солнце тенями, вы так легко меняли маски оранжерейное растение из сочинённой вами сказки.
И снег и пыль всё мимо падало, но вот холодное коснулось ах, вам ли думать и разгадывать, вы просто жалобно свернулись. О, век несытого количества когда излишество не в моде, вы — безусловное излишество, вы, как цветок на огороде.
— Грустная цыганочка
Что любить когда кругом потери Остается жить без веры веря Что родные люди все кого мы любим Вечно рядом с нами будут.
Ты не шути когда судьба поманит Не гшрусти когда она обманет И комки глотая снова жизнь латая Истина поймешь простая.
Все что еще вчера из бетона Нынче ступи хоть шаг, ноги тонут Там, где еще вчера плыл твой плотик Нынче пузыри в болоте.
Что любить, — да только то, что близко Полюби дружок себя без риска Да не дрогнет пламя перед зеркалами Где твое лицо как в раме.
Полюби стекло, металл и камень Погуби своими же руками Те живые звезды, что нас так тревожат Погуби пока не поздно.
Да брат, легко сказать-"это правда" Плюнуть и растоптать-вся то радость Что брат, не хватит сил-и не надо Так живи как жил не падай.
Мертвым отдай покой-это точно Ты же пока живой-кровоточишь Прочих ответов нет и не будет Так устроен свет и люди.
Что любить когда кругом потери Что любить когда кругом потери Что любить когда кругом потери.
(снято с магнитозаписи концерта 1979 г. в г. Днепропетровск)
— Жестокая цыганочка
Ах, загадали нам загадку Не сыскать названия Словно в сказке для порядка Дали три желания.
Три, а как одно похожи Словно в омут головой И мурашками по коже Под водою ледяной.
И ничего, не до не после Время года не узнать Может быть еще не осень Ну уж точно не весна.
Через страсть перешагнули И любовь нам не дана Поцелуи словно пули Разрываю сердце нам.
И слова как камни тонут Комната качается Начинается со стонов Стонами кончается.
Время каркнет по вороньи И едва замрет в тиши К узникам приговоренным В эту комнату спешим.
И конца нет этим встречам Как и песне нет конца Вот опять спустился вечер Комната качается.
(снято с магнитозаписи концерта 1979 г. в г. Днепропетровск)
— Ехали евреи…
Одна из последних песен Евгения Клячкина
написанная в Израиле.
Ехали евреи из России прочь, Где росли, старели, коротали день да ночь. Но «мамою» не называли, Все пинка от мамы ждали, А дождались — стало им не в мочь.
Ехали евреи в начале кто куда, Думали: "Успеем на любые поезда." Но Америка накрылась, Xоть Германия открылась, В общем, оказалось всем сюда.
Ехали евреи на родине осесть, — Косточки погреем, будем сладко пить да есть. Родину не выбирают, Дома стены помогают Если только эти стены есть.
