* * *
В моей мелодии минор,
Который все сильней с годами.
За речкой лес глухонемой,
Река, придавленная льдами.
Такая тишь. В ушах звенит
Тугая тетива пространства.
Под темной елью лось стоит,
Большой, таинственный, прекрасный.
Я вижу, что и он другой,
Чем был в июне. Как печально,
Зверь, в сущности немолодой,
Один в лесу рассвет встречает.
Синичка выронила: — Пинь! —
И прянул великан ушами
И в снежную лесную стынь
Пошел широкими шагами.
Куда ты? Ничего в ответ.
И нет его в одно мгновенье.
И пролилась на свежий след
Мелодия исчезновенья.
О молодость!
Ты многокрыла, как стая.
О молодость!
Ты многорука, как боги.
Бывало, любимой
Коснешься устами,
И сердце, как колокол,
В сладкой тревоге.
Свечение звезд
И шумление сена,
Два сильных,
Два юных,
Любовь как арена.
И ты в ней не раб,
А хозяин всевластный,
Самсон-богатырь
И царевич прекрасный!
О, если б вернуться
На старые трассы!
Увы! Невозможно,
Порывы напрасны.
И горькая мудрость
Глаголет чуть слышно:
— Для мертвых готова
Сосновая крышка!
И все же
Не надо мне схимы смиренья,
Поставьте на скатерть
Цветущей сирени.
Да здравствует море
У мыса Пицунды,
Да здравствует жизнь
До последней секунды!
Иконописная такая,
Владимирская с ног до головы,
Кокетничая и лукавя,
Коснулась пятками травы.
Пошла в березовую рощу,
Открыто парня позвала.
Вот посмотреть бы, что за теща
Такую девку родила!
Нежность во мне растет,
Поливай ее солнцем и лаской,
Не согруби, не задень ее
Словом обидным!
Не урони — тонкий хрусталь разобьется,
Не затопчи — трава на лугу беззащитна,
Нежность мою береги,
Это твой и мой заповедник!
Мне нравятся подвески бересклета,
Горящие в осенний холод, в стынь.
Такие же носила ты все лето,
Идешь, бывало, а они: динь-динь!
Динь-динь! — звенят так нежно, невесомо,
Как тихая синичка в сентябре.
Я так люблю рассматривать их дома,
Когда густеет сумрак на дворе.
Я иногда прошу тебя: — Померяй! —
Ты к зеркалу, и там твое лицо.
Оно горит вечернею Венерой
И послано ко мне самим творцом.
В лесу осеннем невозможно грустно,
Сквозь сизый мрак намечен солнца диск,
И так пустынно, дико, захолустно,
И невозможно грустен чей-то писк.
Качаются сережки бересклета,
Дрозды рябину яростно клюют.
Знакомая осенняя примета
Мне говорит: — Спеши домой, там ждут!
Глаза твои степные, заполошные
Зеленою порошей припорошены,
Ты — трепетный и гибкий тополек,
Ты — вся порыв, и ты зовешь в полет.
В тебе живет большое милосердие,
И в то же время ты насквозь весенняя,
И музыкой персты твои наполнены,
И в них звучит знакомая мелодия.
Откуда ты? И кем, скажи, ты послана?
Не надо! Не ищи во мне апостола,
Я просто лирик и певец любви,
Мне откровенье — нежности твои.
Побудь со мной! Мне так легко, раскованно,
Я птицей пролетаю над просторами,
На полный мах расправлены крыла…
Как хорошо, что ты со мной была!
Мне сегодня не спалось,
Не вздремнул секунды малой.
Водопад твоих волос
Низвергался Ниагарой.
Тетива твоих бровей
То звенела, то смеялась.
В тонкой талии твоей
Нежность девичья скрывалась.
Ты стояла, прислонясь,
Как береза Подмосковья,
Заразительно смеясь,
Каждый жест твой был раскован.
Любовался я тобой —
И разрезом глаз, и статью,
Нежно льющейся волной
По сиреневому платью.
Ты была как сердолик,
Оттененный аметистом,
И светился гордый лик
На лице твоем пречистом.
Благословенный дождь умыл асфальт,
Трава пробилась в каменные трещины.
Окно открыто, и волшебный альт
Летит из уст великолепной женщины.
Грудная нота глубока, томна,
Она не знает слова несмыкание.
Певица и красива и умна,
Какое сочетанье уникальное!
Рояль чуть-чуть приглушен, влажен звук,
Он к сердцу льнет доверчиво и ласково.
И кажется, певица с белых рук,
Как мать ребенка, кормит птицу райскую!
Молодо-зелено —
Это везение,
Это удача,
Победа большая.
Молодо-зелено —
Это резервное
Качество,
Что чудеса совершает.
Молодо-зелено,
Молодо-велено,
Молодо-сделано,
Молодо-быстро.
Молодо — это запас,
Это золото,
Это зерно,
Что в муку не измолото,
Первозапальная,
Чистая искра.
Молодо-зелено —
Это весеннее
И половодье,
И прорастанье,
И пробужденье
Природы прекрасное,
И удивленье,
Простое и ясное,
И восклицанье:
— А снег-то — растаял!
Чем хороша вода из родника?
Она чиста, естественна, целебна,
В ней отстоялись дальние века,
В ней слышится звучание молебна.
Родник как журавлиный крик воды,
Плач только что рожденного младенца,
Он исцеляет от любой беды.
Мой друг, подай мне полотенце!
Умоюсь и напьюсь и сяду в тень,
Я не вельможа, не умру от лени.
Благослови, родник, мой новый день,
Я встану пред тобою на колени.
Зима — кружевница —
Заметил народ.
Дай ей приземлиться,
Работу найдет.
Зима — мастерица —
Я должен сказать,
Она не боится
Ни шить, ни вязать.
Умеет и может
Белить полотно,
Чуть синьки положит,
Синит заодно.
Синицам подкинет
Зима овсеца.
Какую картину
Я вижу с крыльца:
У бора густого,
Став грудью вперед,
Из белого стога
Лось сено берет.
В глазах его черных
Надежда и грусть.
Грустит-то о чем он?
Сказать не берусь.
Жила-была Марьюшка,
Милая Море́вна.
Величали Марьюшку:
— Ты у нас царевна! —
Собиралась Марьюшка
К Ва́нюшке родному,
Белою лебедушкой
Плавала по дому.
Косы мыла щелоком,
Туго заплетала,
Русого Иванушку
Крепко завлекала.
Целовала, тешилась,
Скажет слово — кстати,
И на шею вешалась
К Ване, словно к тяте.
В косыньки неслышимо
Оседали росы.
Спрашивала Марьюшка:
— Ты меня не бросишь?
— Как возможно, милая?!
Будет все по чести.
Если даже вздумаю,
Провалюсь на месте. —
Там, где целовалися
Марьюшка с Иваном,
Луг покрылся маревом,
Голубым туманом.
Угольями жаркими
В сумерки комарьи,
Как воспоминания,
Цвет иван-да-марьи.
Часто Марья Ва́нюшке
Шепчет на рассвете:
— Посмотри на цветики,
Это наши дети!
