И каждый в кулаке раздавит
Сосуд стеклянный и пустой.
И боль из пальцев потечет,
И кровь по коже заструится,
И долго будет песня длиться,
И кто-то вспомнит и прочтет…
Пускай не наши имена
На полированном базальте.
Вот пьедестал. Кто смел – влезайте!
Давно ждет гения страна.
Молчит пластмассовая сволочь
Молчит пластмассовая сволочь
На полированном столе,
И за спиною встала полночь
С печатью скорби на челе.
Как до расстрела, до рассвета,
Не больше часа длится год.
Кто ведал, что дорога в лето
В печальный город приведет?
Семь цифр, набранных на диске,
И двухминутный разговор…
Отсюда до вокзала близко,
Но страшно выходить во двор.
Поезда, поезда —
Укрощенные черти земли.
Вы зачем, поезда,
В круглый город меня привезли?
Здесь чужая звезда,
И больное обидой жилье,
И дожди, словно режут живьем.
Опоздал.
Все живые уйдут,
Оставляя детей и стихи.
Гордецы на беду
Замолить не успели грехи.
Правда, грех не велик —
Не умели просить и прощать.
Прячу тело под кожу плаща,
Украдут.
Укажи наугад —
Обязательно в боль попадешь.
Каждый первый не рад,
Каждый третий продался за грош.
Я же вечно второй,
Только выйду – дожди и ветра.
Подожди, не тревожь до утра,
Листопад.
Ты меня извини,
Я сегодня ужасно устал.
Было много возни,
Даже брился, но лучше не стал.
Впереди пустяки и пропахший разлукой вокзал.
Всё, что мог, я уже рассказал,
Позвони.
Где воздух насыщен медлительной влагой
Из мощной реки, из дождей, Океана,
Глотаю простор, будто воду из фляги,
Легко превращаясь в подобье стакана.
И раненое сердце, прозрачное тело,
Душа растворилась в литой оболочке.
Ах, как я старался, ах, как мне хотелось
Поставить на странствиях тяжкую точку!
Но в городе, полном скабрезного гвалта,
Липучего солнца, суетной тревоги,
Я предощутил нетерпение галлов,
Ступивших на плиты Имперской дороги.
И то ли знакомая, то ли сестрица
От бед увела переулком глубоким.
Мне завтра лохматое небо приснится,
Амурская даль, человек синеокий.
На юге России – простор для кочевья,
На юге России – в полнеба заря,
А мне, постороннему, снятся деревья
В огне украинского октября.
И низкое небо в картинках созвездий,
И копь белогривый, и черт на трубе…
И я, посторонний, в уютном подъезде,
Покорный погоде, любви и судьбе.
Украина, Украина,
ты – печаль моя святая.
И твое больное сердце
бьется в атомной грязи.
В славном городе Ростове
я черновики листаю
И слежу, как мимо дома
ночь разбойная скользит.
Я вошел бы, Украина,
в тень лесов твоих бродяжьих,
И испил бы, Украина,
из озер твоих и рек…
Сохрани нас, Украина,
осени крылом лебяжьим,
Схорони нас, Украина,
если мы уснём навек.
Смерть похожа на причуду
доброй бабушки-природы,
Смерть похожа на улыбку
нестерпимой красоты.
Как жена дозиметриста,
Смерть в былинах черных бродит
И сажает вдоль дороги
темно-красные цветы,
Белогривый конь хохочет
над моим полночным страхом,
Хитрый черт упрямо щурит
свои рыжие глаза,
И в конце пути земного
пьедестал торчит, как плаха,
Словно Ленина автограф,
в тучах – молнии зигзаг.
Повертайся, моя радiсть,
ясним днем, чi темной нiчью,
Подивись на юну вроду
моiх лагiдних дiвчат.
Журавель жовтневим ранком
твое сердце в небо кличе,
Та береза бiля церкви
догорае мов свiча.
Я б вернулся, Украина,
да темны мои дороги.
Я б вернулся, Украина.
да не помню ничего.
Стану и лицом к закату,
поклонюсь тебе я в ноги…
Помолись же, Украина, за поэта своего.
Внезапна смерть, любовь и города.
Когда толкнет к неведомому жажда.
Шагнем из дома за порог однажды.
Простим и не вернемся никогда.
Недолог путь, и годы коротки.
Судьбе спасибо – судьи наши строги.
Все города стояли у реки.
Но только этот – на моей дороге.
Посвящается Львову
До поворота – тысяча шагов.
Желание рождает нетерпенье.
Кивают вслед раздвоенные тени
Под тиканье прирученных часов.
И каждый переулок уведет
В глухие тупики и подворотни,
Где желтый страх под фонарями ждет,
Никто не спит, не плачет, не поет.
Бежать собрался? Досчитай до сотни.
И каждый переулок отворит
Высокие доверчивые двери, —
Там тяжело седой собор стоит,
Над крышами твоя звезда горит
И лижут руки каменные звери.
Вдоль улицы крадется тишина,
Каштаны чутко сторожат аллею.
Сегодня завтра небом заболею —
Глаз не спускает белая луна.
Любимая, довольно простоты,
Не сердце – ночь мои ломает ребра.
Едва закат за стройками остыл,
Бессонница швыряет камень пробный
И горячо глядит из пустоты.
Легка походка – восемнадцать лет.
Чужд сожалений разум беззаботный.
Дешевым алкоголем разогрет,
Не по сезону зимнему одет,
Врага и друга обниму охотно.
Держусь поближе к середине дня,
Толпа смешит дешевую игрушку.
К любой красивой подойду, не струшу,
Шепну нахально в шелковое ушко, —
Веселый нужен? Полюби меня.
Почетный житель площадей дневных,
Ночной хозяин мокрых переулков…
Когда бы не истрепанный мой стих,
Я и теперь не вспомнил бы о них,
Всегда на завтрак получая булку.
Валяются приметы на пути.
Еще вчера я мог бы догадаться,
Что мне давно минуло восемнадцать,
Сумел бы над собою посмеяться,
Захлопнуть ночь – ни выйти, ни войти.
Наука впрок. И не о чем жалеть.
Какие песни пели за столами!
Желания исполнятся на треть —
Хватило б силы отодвинуть смерть,
Когда она посмеет… между нами.
Зайду погреться в тесный полумрак.
Две кружки пива – ровно по карману.
Погаснет снег, стемнеет кое-как.
Я обхожу прохожих и собак —
Весь предвкушепье нового обмана.
Изгиб пространства предопределен
Загадками живого воплощенья
Непонятых, недвижимых времен
Истории – потомкам в утешенье.
Всё в камне, в переулке, во дворе —
Умен читать магическую книгу.
Умей терпеть, не поддавайся крику —
Так чернят осень в позднем ноябре.
Замри вот здесь, напротив старых стен.
Замри, как есть – от боли до улыбки.
Мгновения соеднненья зыбки,
Легко спугнуть начало перемен.
Я сам ни разу не определил
Секундомером узкий промежуток…
Вдруг древний город вздрогнул и застыл.
Неузнаваем. Независим. Жуток.
Сгустилась в человека чья-то тень,
И морда льва осклабилась клыкасто,
Сигнальный факел заметался часто,
И я поставил ногу на ступень…
ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ. Стражник.
Подъем, в бойнице – узкая звезда,
За лесом свет какого-то пожара.
Врагу придется повернуть назад-
По всей округе сожжены амбары.
Стою один на каменной стене.
Давно привык, над крышами не страшно.
Иное дело – выжить в рукопашной
И бой закончить на чужом коне.
Бывает, ловко отведешь удар,
Уже другой свистит в лихом замахе.
И будь ты трижды млад иль трижды стар —
Живое тело под стальной рубахой.
И сильных протыкают ни за грош,
И слабых убивают в беспорядке.
Едва Марин "Аве" пропоешь,
Едва украдкой дух переведешь,
Глядишь, а смерть уже хватает пятки.
Дай Бог нам счастья. Горожане спят,
Луна идет – бессменный Стражник ночи.
Недавно кости выбросил на "пять",
И мне партнер несчастье напророчил.
Кому-то нужно города беречь.
Не стены – люди лучшая защита.
На будущей войне не все убиты,
Поскольку честно выкован мой меч.
Да, девушка! И девушка была.
Стройна, конечно, неглупа, красива.
Я пил портвейн молдавского разлива,
Все остальное осень приплела:
Дожди, туманы, лунные глаза…
Прижала блажь. Откуда столько пыла?
Она меня за скромность не любила,
Но я себе ни в чем не отказал.
Всё помнится, цветы, Гоген, Амур,
Небрежный локон, тонкое колено.
Индийский чай, влечение… Но – чур!
Борюсь с похмельем, как топор с поленом.
Конец один: диплом. Работа. Муж.
Я избежал страдания и боя,
Кружил вокруг поэзии, женщин, луж
И ветра ждал, и неба под собою.
И блажь уже, казалось, позади —
Она внизу, спиной ко мне и птицам.
Еще Любовям суждено случиться,
