«В поисках деревянного слона»
Увы, где прошлогодний снег!
Франсуа Вийон
Уж так устроен мир – не отмотать столетья.
Обратно в облака тот прошлогодний снег
Не всыпать.
И рубец не лечат той же плетью.
И сколько ни шагай против теченья рек,
А не отыщешь...
Прав был некий древний грек!
Но кто нам объяснит теперь, что время – странно?
Что каждому лицу найдётся антипод:
Во встречных зеркалах Лукреция – и Жанна.
А кто из них есть кто, сам чёрт не разберёт –
Как мысль невнятная, Река Времён туманна,
В любой излучине – событий разворот:
Звенит калейдоскоп по берегам Луары,
То светлых башен лес, то из деревьев лес,
Скользит квадратом тень от паруса габары
По отражению бесцветных, низких, старых
Не южных, но ведь и – не северных – небес…
А между тем вся медь с каштанов облетела,
На кучку злых руин, не ждущих перемен,
В Шинон, где восковым фигурам надоело:
Когда же, наконец, – штурм орлеанских стен?..
Анжер высокой неприступностью морочит
Мушкетов, алебард и пушек кутерьму,
Он – толстых башен строй, он кучкой чёрных бочек,
Шестьсот весёлых лет топочет по холму.
Вот быстрый узкий Шер затерян в низкой чаще,
Парк Шенонсо зарос (тут фея – ни при чем!),
Дворец шести принцесс (не говоря о спящей),
Взлетает над рекой и замком и мостом.
В аркадах шум воды, и рваными кругами
Пороги пенятся, играя с берегами.
Так гулкость галерей резвится на мосту,
Что ветер, суетясь и цветники ругая,
С платанов сдув листву, взлетает в пустоту:
А в небе – Амбуаз, и над водой так низко,
Вдруг тучку пронесёт, в расстеленном огне:
Мелькнёт закатом тень летящего Франциска
На сером в облаках (и в яблоках) коне.
И контур островка вдруг исказит бескровный
Над жёлтой над водой слегка скользнувший свет,
Минуя холм крутой с возвышенной часовней
Где Леонардо… (Впрочем, может быть, и нет?)
Запутался в кустах и в мелколесье вздора,
На отмелях шурша, столетий мутный вал,
И в глубине лесов, где ноет мандрагора,
Вдруг – шахматный паркет гранёного Шамбора,
Вертлявых башенок бессонный карнавал.
В прозрачной вышине – аркады и колонны.
Над желтой крутизной взлетающий Блуа –
И шпилей тонкий взлёт, и первый взлёт Вийона,
И где-то хлопанье крыл спугнутой вороны,
И рифмой ко всему – король Гаргантюа.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Безвестный кабачок на склоне пожелтелом,
Где римский акведук над старицей висит –
Тут подают всегда к столу речную мелочь
Зажаренную так, что на зубах хрустит...
8-10 декабря 2005
Люпины желты.
Татарник лилов,
Распахнуты рты
У несказанных слов...
Но это – мимо:
Над белокаменными но мрачными ризами Иерусалима –
Накрылась Голгофа, как муха стаканом.
И – весь из кусков –
поделенный храм,
(Конфессия тут, конфессия там...)
Жужжит постоянно:
Тут же и одежду Его поделили, разыграли в кости.
Так вот:
Человек Сыну Человеческому и поныне
Злом за добро воздаёт…
Люпины жестки.
И венок тернов.
Утоплено Слово в бряканье слов...
Без передыху его продают,
Да так, как не снилось десятку иуд:
По кусочкам, по дозам…
Вдохновенно, как в лавке,
Испанка на коленях крестится до упаду:
Так надо…
Какая-то русская лижет пустую могилу,
Сникает подгнившая роза,
И бьёт монотонно поклоны чёрный грек в камилавке.
Люпины жестки,
Терновник суров,
Разменяно Слово по мелочи слов…
Был бы и вправду живым – взял бы кнут,
Да и выгнал из храма всех тех, что его продают!
Но – не может он – громом, не может – кнутом,
И не в силах смахнуть их, как мух, обсевших желтое тело…
Надоело!
Всё желтее люпины ...
(Пить!!!)
И колюч ореол терновый вокруг...
Это Он
Теми, кто идола из него не устаёт мастерить,
На Голгофе жить обречён!
Но ведь нельзя на Голгофе жить.
На Голгофе можно лишь умереть…
И разменянное на мелкую медь
На тысячелетия растянуто умиранье.
(Нет, даже моя покойная собака была счастливей:
Ей никто не мешал по-человечески…)
А сойти с креста и по-человечески умереть.
Не дают человеку бесчеловечные христиане...
В ночь всех святых. 31 октября 2005 г.
Шартрский собор,
На порталах святые, –
Такими их видели в 11 столетье:
Лица мучительно живые,
А руки – плетью.
Сумма безволий. Распады. Сумма историй.
Это -
По близорукости мы превращаем закаты в рассветы,
Сочащиеся сквозь паутину витражей, которые…
Легенда о потерянном рае противоречит созданию мира из хаоса?
(В стрельчатом чётком порядке нависли своды – соты).
Значит – не было хаоса,
А было всеобщее единое что-то.
И кто-то разбил, расколол, разорвал, рассыпал мозаику цельного мира?
Словно были роскошные апартаменты,
и вот – коммунальная квартира!
А всё, что с тех пор мы творим –
Все сказки, все статуи, все книги за тысячи лет –
Только попытка вернуться из хаоса в первозданную структуру,
Рассыпанные стекляшки калейдоскопа
сделать опять витражами,
которых давно нет,
Россыпи смальты вернуть в мозаику,
которую сами же раскидали сдуру.
А вместо этого,– сотворяем всё больше и больше хаоса,
Уступая короткому разрушающему практическому уму.
Так может, надо каждому, кто видел этот собор,
хоть что-нибудь вылепить, нарисовать, написать,
или хотя бы просто жить радостно?
Радостно… Вопреки всему.
«Морское сраженье» – помпейская фреска.
(На синем – движенье особенно резко!)
И длинные узкие вёсла триремы
Рассеяли пену по волнам Тиррены…
А город – лишь фон описаний в романе:
И нынешним утром – всё в том же тумане...
(отрывок)
...И вот – переплелись мечта и шарлатанство,
И святость с подлостью гуляли по земле
В обнимку – не разнять! – как ханжество и пьянство,
Как свиньи в небесах, и агнец на столе…
И вот – нашёлся тот, кто (запросто ли?) сможет
На завтра и вчера со стороны взглянуть,
Кто истину, враньё, и парадоксы сложит
Все вместе, какова бы ни была их суть!
Кто «он»?
Да, мой двойник.
Он призрак персонажа,
Которого никто не произвёл на свет,
Он может быть шутом, матросом, стряпчим, пажем,
Художником… Или – трактирщиком… (Но нет:
Трактирщик не пройдёт). Пусть будет чёртом даже,
Монахом, наконец – он всё равно – поэт…
Сквозь стены, сквозь тряпьё он наблюдает время,
А сам – вне времени – зато повсюду вхож,
И сущность смеха он, и мусор всех полемик,
Он всех религий бред, всех философий ложь!
Он их – из рукава – как фокусник – и мимо:
Ведь он переживёт их все, в конце концов,
А с ним – Бокаччио, шутник неутомимый,
И Микельанджело, не слазящий с лесов,
Где тряпки всех сивилл, и всех пророков рожи,
В капелле с потолка копчёного висят,
Где в том углу «Суда», чёрт (на меня похожий!)
Из лодки грешников веслом сгоняет в ад.
А если выпала свободная минута,
Он, в меру вездесущ, мастеровит и лих,
Льёт бронзу в мастерской с лукавым Бенвенутто,
Лоренцо Пышному нашёптывает стих,
И в траттории он сидит с Маккиавелли,
И хлещет кубками иронию: ведь он
Знал, что «Властитель» есть издёвка, в самом деле
Вполне пригодная для будущих времён.
Теперь мы скажем «стёб»...
9 января 2006
Никуда не хочу. Взять собаку – и в лес.
Все столицы не стоят парадов и месс.
Не пойду, даже если там кто-то воскрес,
