«Дитя, не спрашивай с тоскою…»
Дитя, не спрашивай с тоскою,
зачем я плачу, отчего
не в силах я перед тобою
сказать признанья моего.
Что слово? — Мертвое мгновенье,
немых предчувствий смутный след,
усталый отблеск, отраженье…
В словах ни лжи, ни правды нет.
В словах — лишь тени и мерцанья
невыразимых, тайных снов.
Дитя, у счастья нет признанья,
и для молитв не надо слов.
Душа в часы блаженной муки
таит сокровища свои,
и в ней сливаются все звуки
в одно молчание любви.
И сердце, слов не зная вечных,
не выдает ее чудес.
Есть глубина у дум сердечных,
безмолвная как свод небес.
«Как странно… Когда я гляжу в небеса…»
Как странно… Когда я гляжу в небеса,
и скатится грустно звезда в вышине,
пугливо мерцая, — все кажется мне,
что где-то над нами упала слеза.
Как странно… Любуясь тобой, иногда
я вижу слезу в твоих грустных глазах.
И чудится мне: далеко в небесах
упала, дрожа, золотая звезда.
«В этом мире не случайно…»
В этом мире не случайно
ты меня нашла.
Нас одна связала тайна.
Нас судьба свела.
Нет, с тобою не впервые
мы забылись сном.
Мы от вечности родные.
Мы навек вдвоем.
Солнце дальнего рассвета
озарило нас.
Я с тобой встречался где-то,
может быть, не раз.
Счастье наше будет свято,
наша скорбь горда.
Я любил тебя когда-то.
Может быть, всегда.
«Не утро ты, ты не рассвет…»
Не утро ты, ты не рассвет, —
не полдень пламенно-мятежный,
не ночь — о нет!
Ты вечер нежный.
Ты — робкий призрак тишины,
рожденный сумраком печальным,
в тот час, когда лучом прощальным
озарены
дубровы сонные и нивы,
в тот час, когда
природа грезит молчаливо,
и загорается стыдливо
звезда.
Ты вся — вечерняя, чужая
дневным тревогам и страстям.
Как будто, из иного края
пришла ты к нам
и, на земле земли не зная,
тоскуешь, вспоминая.
Ты вся — унывная, твой взор
улыбкой светится закатной,
исполнен грусти непонятной
твой разговор.
Как вечер сны мои чаруя,
печалишь ты мечту мою,
и оттого тебя люблю я,
что вечер я люблю.
«Я знаю кладбище на острове зелёном…»
Я знаю кладбище на острове зелёном,
где зноем дышит день и ночь отрадой тьмы,
и тают в блеске зорь на небе золоченом
цветущие холмы.
Я знаю кладбище на берегу залива,
залива синего, как темная лазурь.
Высокая стена хранит его ревниво
от моря и от бурь.
Высокая стена вокруг него белеет,
и волны южные прерывисто журчат,
и ветер с берегов солёной влагой веет,
и зреет виноград.
На этом кладбище красиво и прохладно,
как в замке вековом… В нем пышно разрослись
и мирт, и олеандр; и грезит в нем отрадно
недвижный кипарис.
В нем есть часовенки с семейными гербами.
Повсюду, вдоль аллей, пестреют цветники.
И с ветром шепчутся под черными крестами
забытые венки.
«О, будь без стыда. Как природа, как боги…»
О, будь без стыда. Как природа, как боги
бесстыдною будь.
Забудь в эту ночь все слова, все тревоги,
всю ложь позабудь.
Есть только любовь. Нет греха и порока.
Есть только любовь.
Люби меня властно, ревниво, жестоко.
Возьми мою кровь.
В горячем плену наших долгих лобзаний —
весь трепетный зной,
всю боль ненасытных, усталых желаний
узнаем с тобой.
Будь нежной рабой, будь безумной царицей
на ложе любви.
Приди в эту ночь вдохновенною жрицей
в объятья мои.
«Любишь ты все, что волною туманною…»
Любишь ты все, что волною туманною,
сумрачным шепотом в сердце вливается,
все, что баюкает грёзою странною
и не сбывается.
Любишь ты все, что боится признания,
все невозможное, недостижимое,
вечно-неясное, необъяснимое,
грусть без названия.
«С первого взгляда, с первой же встречи…»
С первого взгляда, с первой же встречи
манят друг друга души родные,
в сумраке слышат речи немые,
тайные речи.
Чарам безмолвий слова не надо,
сердце без слова знает и любит,
пытка желаний медленно губит
с первого взгляда.
Пусть мы не верим тихому чуду,
тщетно пытаясь верить забвенью.
Призрак желанный вещею тенью —
с нами повсюду;
знойное пламя властного яда
мысли сжигает больно и нежно.
Все — невозвратно, все — неизбежно
с первого взгляда.
«Льется мелодия странная…»
Льется мелодия странная,
точно мольба несказанная
вдаль отошедшего дня.
Тени давно пережитого,
призраки мира забытого
веют, чаруя меня.
Что это тихо-зовущее?
Горе ли, горе грядущее
или печаль о былом?
Счастье смеется ли вешнее,
или страданье нездешнее
плачет о счастье земном?
Я люблю, пока мечтаю,
я в мечтах любить умею.
Но, любя, я не желаю и не смею.
Я люблю, пока мне снится,
что нездешний сон люблю я.
Но любовь моя боится поцелуя.
Я люблю как люди любят —
всею мукой сладострастья.
Но мои объятья губят грёзу счастья.
Кто мне сердце отуманит,
кто любить меня принудит?
Все что манит, то обманет и не будет.
«Не знаю я, кого напрасно…»
Не знаю я, кого напрасно
в мире я ищу,
о ком так страстно и неясно
в сумраке грущу.
Но знаю, вся она желанна,
вся — как сон любви,
и к ней одной влекутся странно
помыслы мои.
Но знаю, с нею где-то, где-то
в царстве тихой тьмы
словами вечного обета
обручились мы, —
словами, полными глубокой
грусти бытия.
Но этих слов любви далекой
не запомнил я.
«Будь юной, дерзкою царицей…»
Будь юной, дерзкою царицей,
завороженной красотой,
с тяжелой, сонною ресницей
и с властной наготой.
О, будь как ночь греха тревожна.
Мучений, ласки не жалей,
и дай мне все, что дать возможно
на празднике страстей.
Будь львицей хитрой и проворной…
Дитя коварства и огня!
Тебе любовью непокорной
не покорить меня.
Будь ясно-тихой и печальной,
как зори раннею весной,
с душой прозрачной, нежно-дальней,
как сумрак голубой.
Будь робким сказочным созданьем,
стыдливой лилией полей.
Томи мечтательным признаньем
нерадостных очей.
Покорной будь и будь призывной,
живи любя, люби во сне…
Покорности, о призрак дивный,
не надо мне!
«Темно над рекою. Сердито шумит…»