class="title1">
Изъясняюсь сухо и пространно
Изъясняюсь сухо и пространно -
я напевность речи потерял.
Растранжирив легкость ресторана,
тяжело тяну словесный трал.
А улова нету -
только камень
тянет в преисподнюю на дно,
где душе, ожегшейся о пламень,
углем сохранить меня дано.
Может быть, пройдут тысячелетья -
темным антрацитовым куском
буду не в камине чьем-то тлеть я,
а дам жару огненным мазком.
Я – потомок Огня
и его Повелитель.
Искры давних костров обогрели меня,
приобщая сегодня к энергоэлите,
той, которой нельзя,
не хочу изменять.
Электрический свет,
звездный блеск затмевая,
нам несет отголоски тех каменных эр,
где энергия -
времени грань теневая -
заполняла земной бесконечный размер.
И прессуя пространство и время собою,
концентрируясь в угольных черных пластах,
сила солнца
с трудом отдавалась в забое
тем,
кто привкус столетий
хранил на устах.
«На-гора» – антрацит,
под землею – пустоты.
И клокочет огонь в рукотворных котлах,
что гораздо мощней, чем военные доты,
выжигающие все дотла.
Обуздать эту силу, увы, как непросто,
но и это сумел-одолел человек,
подчинив электричество правилам ГОСТа,
осветив им маршрут в наступающий век.
Время тащится мимо волоком,
все пространство съежилось в куб,
я – не зверь, но уже и не облако,
а скорее – распятый дуб.
От земли оскудевшей – не бегаю,
где посажен – там и расту.
В зной людей одаряю негою,
а зимой – уподоблюсь костру.
Я взмахну опаленными ветками,
в небо кинув охапки звезд.
После
угли черными метками
обозначат мой бывший рост.
Пусть сгорит мой ствол и дупло -
лишь бы было всем нам
тепло.
Судьба есть то, что я – могу,
а воля – то, чего желаю.
Но от себя – не убегу,
сценарий жизни – разыграю
как мне завещано творцом -
отцом и всею родословной;
я в маму, кажется, лицом,
подстать душе немногословной.
Но что-то свыше мне дано -
возможность слышать третье время,
быть разом с прошлым заодно,
неся грядущего беремя.
Я все, что мыслимо, вмещу
в свою вместительную душу,
пускай потом не все сыщу,
но пред неведомым – не струшу.
Мне все известно наперед
и даже то, что не случится.
Перехожу я стрежень вброд,
и подо мной вода лучится
сияньем северной луны,
а сзади нет прилипшей тени.
И горных высей валуны
покрыты мхом былых растений.
Я – не ведом, я сам иду
любым возможностям навстречу,
и не в раю и не в аду
меня земной застанет вечер.
Нет, в паутине страстных мук
я не запутаюсь бесславно,
а разорву порочный круг,
чтобы пройти тропою главной.
Пусть на феномены скупа -
душа, внутри меня пылая,
влечет, куда велит судьба,
куда я сам того желаю.
Ветер по крышам зубами скрежещет
Ветер по крышам зубами скрежещет,
дождь по лицу
как пощечиной хлещет,
мозг будоражат неясные вещи,
в скрипе деревьев -
два голоса вещих.
Первый пророчит грядущую осень,
мокрое небо, забытую просинь
и в наказанье, что бога забросил,
вечный покой у подножия сосен.
С ним не согласный -
второй мне пророчит
белую трепетность свадебной ночи,
беглую россыпь задиристых строчек
и … наваждение мартовских почек.
Что Истина? -
Не плод ума,
не дар духовных размышлений.
Она -
мой посох и сума,
и бытие труда и лени.
Приобретения -
тюрьма,
взведенная до совершенства.
О, расточительство ума –
не знаю большего блаженства.
Звезда – путеводитель по Вселенной,
мое второе – в этом мире – Я.
И музыкой неслышной и нетленной
звучит в душе космический рояль.
Год назад
в такой же душный вечер
я глядел в закрытое окно,
как на небе вспыхивали свечи
грозового дерзкого кино.
Столько было страсти в той картине,
столько неподдельного огня,
что виденье то живет поныне
на сетчатке глаза у меня.
Что – случайность
иль закономерность:
в тот же день и даже в тот же час
небо год спустя опять разверзлось,
фейерверками молний облачась.
Мечутся запаленные стрелы
в грозогласной суете огня,
возвращая к ранам застарелым,
возвращая к прошлому меня.
Снова та же мысль сжимает лоб мне,
чудится: еще, еще чуть-чуть,
голова не выдержит и лопнет,
и оттуда вывалится Чудь
в родовом кровавом облаченьи,
новою Палладой становясь —
и утратит Зевс свое значенье,
и прервется временная связь.
Повторюсь ли я судьбой иною,
чтобы в сонме замыслов и сил
смог допеть оборванные мною
в этот час грозы
фа, соль, ля, си.
06.06.95 г.
Не убий, не лги, не укради,
не прелюбодействуй, не завидуй.
Да хоть сотню «не…» нагороди,
не они мою составят свиту.
Я нещадно годы воровал,
врал себе, что впереди их много,
всех красивых женщин ревновал,
бесхребетно плавал как минога.
Не был богомольцем и святым,
никогда ни в чем не знал запрета,
жил разнообразьем суеты,
вторя алогичности Парето.
Лишь теперь, итожа жизни круг,
чаще-мысля,
поступая – реже,
понимаю:
все – не вдруг,
в хаосе всегда есть стрежень.
Мне солнце щекочет закрытые очи
и ветер забытость сметает с ушей,
я весь обескровлен,
я весь обесточен,
свинцовой пластинкой —
экран на душе.
Но кровью наполнены гроздья рябины,
и сок свежеструйно по жилам течет;
в глазах полыхают живые рубины,
и жизнь -
то ли «нечет»,
но более «чет».
Зачем к тому скоплению стихов
Зачем к тому скоплению стихов,
которых больше чем на солнце пятен,
еще мои.
Без слов
я каждому понятен.
И все же труд писать стихи
мне тяжек, но приятен.
Мне было 20 лет когда-то,
я плыл как «облако в штанах»,
но явно было маловато
мне неба в четырех стенах.
То нарывался на закаты,
в рассветы тыкался впотьмах,
то звезды прятались в томах
стихов моей «Махабхараты».
Прошли года. Я стал взрослее,
умней, практичнее и
