в их понимании, выше их прежние роли. Несмотря на всю их тяжеленную бесполезность, пустоту и даже вред. О том, чтобы обеспечить себя понадёжнее, они позаботились ещё при смене власти. Была продекларирована как бы особая, многополезная степень их вклада в действие государственной машины. Тогда же был решён и вопрос об их особом пенсионном обеспечении. В результате пенсий у них почти, наверное, у каждого две. Одну именуют чуть ли не персональной, другая обычная, «народная». Первая намного существеннее второй, а в целом – народу на зависть. Сумели за себя постоять! Нюанс, однако, в том, что в правах на пособия эта публика распадается на две категории. В нынешнем эквиваленте разница – в несколько тысяч рублей. У тех, кто их лишён, серьёзнейший повод обижаться больше, рассуждать об ущемлении, о недооценке…
Даже поверженные, посрамлённые, они незримо возвышаются над обыденным. В таком ореоле им уже сам господь велит вслед за узнаванием главного для себя порасспрашивать друг друга о здоровье, о родне, о покровителях, излить нахлынувшие эмоции насчёт непутёвого рынка с его глупостями и с глупой же демократией, от души посмеяться над современными преступниками и романтиками. Чем не жизнь! Она у них, как ни посмотреть, всё же имеется. Об этом приходится говорить без тени насмешки. Ведь своей немалой массой поколение незадачливых перевёртывателей мира на долгий срок вошло и задержалось уже в другом, теперешнем обществе. Вымирая, оно не только испытывает определённые ущемления, но и влияет на новые отечественные генерации. В ряде случаев закрепился его выбор. Особенно по части приобретательства, мошенничества, плетения интриг, стяжания, коррупции.
Смешение времён ещё никогда не имело концом «чистого» результата.
ФИЛОСОФСКИЕ ИГРЫ В ПОДДАВКИ
В Мордовском университете, посетив одну уважаемую кафедру, я стал свидетелем сдачи-приёма экзамена по философии. Солидно погоняв студента по избранной им теме и убедившись, что познания у того довольно слабы, преподаватель, желая бедняге только добра, попросил его дать определение, что такое философия. «Любомудрие», – тут же выпалил студент. Таков перевод словосочетания с давнего греческого. Ответ обкатан стократно, и для его получения студентам столько же задают одну и ту же задачу воспитатели. Это – своеобразная игра в поддавки.
Не ставя такой задачи, педагог лишается иногда последней возможности вытащить балбеса из ямы и тем доказать положительную статистику своей работы. В свою очередь, студент хорошо знает, что кроме него предметом не владеют ещё человек с десяток из одной группы; отвечая как от него хотят, он, хитрец, выручает и себя, и преподавателя-визави.
Наблюдение за такой игрой даёт забавный эффект. Непременно улыбнёшься, вспоминая, что когда-то и сам в ней участвовал. Тоже ведь отвечал: «Любомудрие»! Но в этот раз я был вынужден не только улыбнуться, но и осмотреться. «Как же так?» – задавал я себе вопросы. – «Ведь философия умерла. Нужно ли её преподавать в вузе? Может, оттого, что она мертва, теперь столь просто, почти фамильярно с нею обходятся при её изучении? А и в самом деле – какие тут ещё требуются деликатности? Но – с другой стороны – для чего вообще потеют над ней, возятся с нею?»
По своей изначальной сути философия – это предмет, в котором должны обмысливаться все происходящие с нами и вокруг нас явления и события. «Этого» так много, что не перечесть и не объять. Как управиться? Может, не стоит и браться? Раз явления и события происходят с нами со всеми и вокруг нас, всех без исключения, то они, стало быть, не могут считаться непонятными, по крайней мере – для подавляющего большинства. Все знают, что к чему. А тогда какого лешего разводить то самое – обмысливание? Серьёзной науке делать тут совершенно нечего. Пошли домой!
Наверное, никто не мог не испытывать в себе таких или подобных переоценок, когда читал в одном из номеров журнала «Вопросы философии» обстоятельный отчёт со сходки, где обсуждалась проблема с умиранием. Этого именно. Философии как предмета. Сходка была не простой, а научной. И не где-нибудь, а в Российской академии наук, в центре передовых знаний. Обыватель может удивиться: неужели такое возможно? И тем не менее – что есть, то есть. Учёные мужи, блиставшие разного рода званиями и наградами, весомо и не без тревоги дёргали друг друга свежайшими доводами и посылами насчёт того, следует ли философию воспринимать как ещё живую или же лучше не оттягивать и признать её умершей. А за стенами академии многие часто говорят, что ничего, мол, интересного ни в нашей стране, ни в мире уже не происходит! Ошибаются! Надо лишь не переставать хоть понемногу вглядываться в окружающее.
Почему в академии затеяли дискуссию? Да как раз потому, что философия в самом деле вещь понятная и близкая всем. Это умники придумали, что в ней скрывается труднопостижимое, что без подготовки соваться в неё как нарушать этикет рыцарского стола. С древности философией могла восприниматься любая умная беседа, как – у Сократа. Предполагающая знание прежде всего своей современности. А кто из нас, ныне живущих, не знает её до мелочей, до счёта, поступившего из ЖКХ? С этим важным обстоятельством не хотят никак мириться люди, для которых философия является профессией. Им, для того, чтобы жить и состоять в философии, нужно иное и, собственно, не всегда то, что является философией. Такие люди часто не понимали, с чем имеют дело. В этом месте Энгельс, например, взял и поставил точку классической немецкой философии, иначе говоря – окончательно умертвил её. И, кажется, был в высшей степени прав. Сейчас, перелопачивая труды Канта, Шеллинга, Гегеля, заранее соглашаешься: старики хоть и пытались раскачать дремлющее сознание, но к себе могли возбудить только неприязнь. То, о чём они говорили, – в жизни, в истории – всё не так! Не лучший имидж и у других. Декарт – неисправимый схематик. Это он придумал «толчок», будто бы сдвинувший мир с точки покоя. Спиноза пытался доказать этику через геометрию. И так – до Бердяева, до самых новейших подвижников.
Учёные-философы, отойдя от житейского понимания философии, изобрели те рамки, в которых философией обозначается то, что составляет более-менее компетентный комментарий достижений науки, существующей как профессиональная сфера. Загляните в любой учебник по философии, и вам станет ясно, что за эту химеру профессиональные философы готовы жизнь отдать, но не отступиться от неё. Было в истории рабство – давайте объясним его. Предложен закон тяготения – опять наше почтение. Установлены некие флуктуации в
