состояниях космоса, ну и с ними обойдёмся так же. Есть версия расширяющейся вселенной – опять то же самое. И заложим добытое в реестр. Навеки. Имеется видимость работы, но от такой вот топорности многие простые, но очень важные вещи до сих пор не получили вразумительных объяснений. Что, например, из себя представляет этика, область, которая словно обручем стягивает нас всех вместе, в которой мы живём постоянно? Учебники твердят о каком-то понимании добра, зла, справедливости. Но эти категории трещат по швам уже века. Паникует церковь: забыли бога. Существо же этики так и остаётся нераскрытым. А – свобода? Кто только ни бормочет об этом предмете. Понятных же объяснений не наберётся на жалкую меру. Записанные в диссертациях, монографиях и рефератах определения заведомо ложны и недостаточны. Им не верят ни законодатели, ни простые граждане.
Сотни других вещей пребывают в состояниях такой же необъяснённости. Отсюда – один шаг к признанию философии несостоятельной, мёртвой. На что и указала уже главнейшая в России академия. Но указала не как центр большой и мудрой науки, а всего лишь как жалкий клуб ветеранов-тусовочников.
Вопреки академическому демаршу философия продолжает-таки жить. Но уже как неуправляемая, без руля и ветрил. В условиях нынешней суррогатной свободы, в том числе суррогатной свободы слова профессиональным философам, что называется, по-крупному повезло: они пользуются неограниченной вольностью в истолкованиях как истории, окружающей действительности, так и собственных восприятий. Например, учёному, если он философ, ничего не стоит заявить, что у солнца есть разум, такой же, как у нас с вами. Или – что вселенная есть бог. И с такой чепухой, уподобляясь шаманам и колдунам, лезут ведь не куда-нибудь, а к вузовской молодёжи, устраивают коллоквиумы. Чуть же что не так, не по-ихнему, в момент осаживают: то-то, дескать, и то – не философия как научный предмет, а её бледное подобие – философствование.
Единственное, что можно отсюда извлечь, так это то, что философия больна, давно и тяжело. По этой причине она уже не в состоянии служить людям, оставаясь осколком запутавшейся науки. По-прежнему всяк понимает её на свой лад. Но не знает, как и к чему её можно бы применить. Утрачен сам смысл философии. Не кто иные как профессионалы сделали её бесполезной, втащили в тупик и теперь там и сидят со своим скарбом, часто размениваясь на мелочи, не достойные ничьего серьёзного внимания.
Из этого ряда кое-что можно было почувствовать, находясь на четвёртом российском философском конгрессе. Публикуя о нём реплику, газета «Поиск» с горечью констатировала, что этот представительный научный форум, где много рассуждали о возможностях прогнозирования с помощью философского знания, продемонстрировал губительную замкнутость: кроме информации, размещённой на одном из интернет-порталов и в одной из газет, нигде больше сведений о том, что он состоялся, не появилось. Как было очевидно, учёные и не желали афиш. Их устраивали скучные словесные пассажи в давно избитых темах, так что самое тревожное, что там говорилось, принадлежало даже не им, а изумлённым «штатным» гостям. Одним из таковых был политолог Третьяков. Мыслители, обеспокоенные будущим цивилизации, по его словам, поделились мнениями только друг с другом. Выступавший назвал этот факт скандально шокирующим, чем, собственно, лишь ненадолго разбудил спящих. Следом на трибуне побывал ещё один такой же откровенный сторонний оратор. Он сослался на опыт запада, где, по его наблюдениям, сейчас происходит философский бум. Там философы не замкнуты в своём сообществе, к их аргументам прислушиваются политики и общественность, их книги издаются огромными тиражами, а интерес к выступлениям мыслителей сравним с ажиотажем вокруг шоу-звёзд…
Стало быть, приходится вести речь об умирании предмета философии не вообще, не в масштабе земли, а только пока внутри нашего отечества. В этой связи нелишне, полагаю, коснуться проблемы и в ряде местных её аспектов.
На базе Мордовского университета регулярно устраиваются философские чтения – всероссийские научно-практические конференции. Название звучное, на самом же деле тут всё скромнее. Участники представлены немногочисленной саранской научной и аспирантской публикой да малюсенькой группой приезжих учёных, в основном из Москвы и Нижнего Новгорода. Организационная сторона при этом любопытна не менее самой сути мероприятия. Совсем ещё недавно проходившие очередные такие чтения свелись к одному пленарному заседанию, длившемуся ровно час. Сильно урезанной оказалась и программа в целом: не было отдельных объявлявшихся выступлений, секционных занятий; в стиле короткой беседы-междусобойчика всего четырёх «штатных» фигурантов мероприятия и ещё меньшего числа представителей «фоновой» публики прошло заседание «круглого стола» по теме «Русская философия сегодня». Конференцию не почтили присутствием наиболее ответственные работники органов хотя бы региональной власти и научно-образовательных учреждений. Не предусматривалось приглашать широкую прессу.
Что же до круга обсуждавшихся проблем, то здесь происходило идентичное с тем, чем «отличился» упомянутый четвёртый конгресс. Было достаточно слов о философской традиции, о русской философии. Даже прозвучало вполне здравое утверждение, что мир нашей жизни без философии невозможен и был бы неполным. С явным удовольствием учёные «растекались по древу», уходя от тематики своих рефератов, демонстрируя начитанность, углублённость. Однако оригинального или просто свежего сообщено не было ничего. «Смирение – это желание совершенства». «Свобода – естественное стремление к высшему постижению православных ценностей». «Философия сегодня – поиск истины». «Анормальным явлениям придаётся легитимный статус». «Подводные лодки и культура – в единстве это и есть наша национальная идея». И прочее в том же духе. Полное ощущение затхлого тупика, обочины жизни, ухода от сложной и тревожной современности. И в то же время отсутствие желания из тупика убежать или хотя бы высунуться.
Впрямь: если к такой блудящей философии люди глубоко равнодушны, то вовсе не без причин.
Когда «круглому столу» был задан вопрос, считать ли философом Веллера, человека с завидным творческим кругозором, независимого, искушённого в полемике, частого гостя радио– и телестудий и в шестнадцати томах издавшего недавно полное собрание своей публицистики и других трудов, то мнение учёных сразу оказалось единым и не в его пользу. Конечно – нет! Что, мол, он выражает? Что у него? Но, к примеру, если взять Розанова, о котором фигуранты чтений отзывались подчёркнуто уважительно, то для своего времени он ведь также оставался не больше как публицистом, не сделавшим великих открытий. Однако он неустанно теребил публику своей просвещённой позицией, будоражил умы, звал к осознанию общественных коллизий, чем так или иначе освежалась и философия в её тогдашнем уровне. Разве не тем же привлекателен и популярен сейчас Веллер – несмотря на его амбициозное стремление спорной версией порушить омертвелый философский академизм? Или, может, ещё рано признавать его или хотя бы присматриваться к нему, поскольку он не состоит в
