«Ты спать на радость людям захотела,
Предоставляя право победить
Уставшему в бессоннице бродить».
Он сам вздремнул, собрал сушняк в лесу,
Сбивая телом стылую росу.
Под треск и гоготание костра
Пришла надежда, радости сестра.
Герой, каливший стрелы добела,
Махнул рукой – была иль не была!
Всю ненависть вложил в свои слова,
Пока стрелу тянула тетива:
– Проснись, поганка! Времени в обрез!
Прими на завтрак мой деликатес!
И эхо повторило много раз
Обрывки слов, звучавших, как приказ.
Проснулась гидра в силу громких слов,
И девять злых, пугающих голов,
Гераклу обещая кучу бед,
Под солнцем жмурясь, выползли на свет.
Когда же тетива струной запела,
Калёные выталкивая стрелы,
Летящие со свистом чередой,
И гидра в ранах скрылась под водой,
Геракл, глядевший на пещеры лаз,
Не отводя своих прекрасных глаз,
Поверил, наконец, вздохнув устало,
Что подвига свидетельства не стало,
И сказывай, не сказывай про то,
А подвиг без свидетельства – ничто!
Он прочь ушёл, с досады багровея,
Ругая и себя, и Эврисфея.
«Нет подвига… Но, вправду – был таков!..»
Геракл сделал несколько шагов
И тут же понял, что ушёл напрасно,
Увидев то, что было так ужасно!..
В сверкнувших молнией крутых изломах тела
Разгневанная гидра подлетела,
И, опершись на мускулистый хвост
(Ей неудобен был Гераклов рост),
Злодейка изготовилась к атаке,
Желая победить в кровавой драке.
Не различая в ней живот и спину,
Геракл ударил в тела середину,
И палица, нарушив тишину,
Скользнула, как по мокрому бревну.
Поняв, что гидру не проймёшь ударом,
Он, дабы время не потратить даром,
Подпрыгнул вверх, как птица на крыле,
Всем весом пригвоздив её к земле.
В бездействии глухом побыв немного,
Она хвостом ему стянула ноги
И, проявив немыслимую прыть,
Геракла норовила повалить:
Толкала, била, дёргала со зла,
Но он стоял надёжно, как скала!
И мерзкое свидетельство живое
Кусаться стало каждой головою
Из девяти целёхоньких голов.
Он палицей взмахнул без лишних слов —
Удар!.. И головы одной не стало,
Но две на том же месте отрастало!
В ответ на все Геракловы удары
Из рваных шей опять рождались пары
Огромных, злобой дышащих голов,
Герою руки искусавших в кровь.
Как силою его пренебрегли —
Он молотил их, а они росли!..
К тому же гидра кликнула подмогу —
Верзила-рак герою впился в ногу,
Клешнями непомерными сверля,
Как будто шевелиться не веля.
Устал Геракл! Но, победить желая,
Себе в подмогу кликнул Иолая.
Примчался Иолай:
– Вот это дра-а-ка!..
И камнем сбил с ноги героя рака,
Разгрёб костёр, калёной головешкой
Поджёг деревья, крикнул:
– Бей!.. Не мешкай!
И бил Геракл (куда усталость делась?),
Рука его, как мельница вертелась,
А Иолай, на выдумки хитёр,
Часть рощи ближней превратил в костёр
И жёг концом пылающих стволов
Те шеи, что остались без голов.
И вот одна осталась голова,
Но гидра, что была ещё жива,
В неистовстве вошла в такую ярость,
Что сам Геракл от смерти был на малость!
Ударил всё же силою инертной:
– Она была… последней… и бессмертной…
Бессмертной голове глаза закрыли,
На глубину немалую зарыли,
А чтоб она не выбралась на свет,
Не натворила много новых бед,
Герой её оставил на колу
И навалил громадную скалу.
Затем рассёк проклятой гидры тело
И в желчь, что с ядом, погружая стрелы,
Смерть приручил и уложил в колчан,
Забыв про боль неизлечимых ран,
Что человека делает несчастным,
Про то, что сам он может быть причастным
К подобному, хоть сам и сотворил
Деяние без прав и без мерил.
У сына Зевса сила не иссякла —
Всем ведомо о подвиге Геракла!
И только царь, тщедушный Эврисфей,
Боясь героя, не щадит, не славит,
А понукает, как конём, и правит
(Всё чаще – не туда!):
– Ступай, Копрей!..
Скажи Гераклу, нечего гордиться!..
Пусть чистит перья стимфалийской птице!
Стимфалийские птицы (Третий подвиг)
В Аркадию направился Геракл,
Как царь велел: под городом Стимфалом
Злодейки-птицы повалили валом
Неведомо с каких краёв, и так
Они всему живому досадили,
Когда почти в пустыню обратили
Цветущий край и мирный быт людей,
Пасущих там быков и лошадей.
У этих птиц, невиданных на свете,
В груди не песня – злоба клокотала.
Их клювы были кованы из меди
И когти из такого же металла.
Повадки птиц страшили всё живое,
Спасало только небо грозовое
Да ночи мрак (до утренних зарниц),
Что укрощали стимфалийских птиц.
Но самым страшным были перья птицы
Из твёрдой бронзы – тяжелы и крепки —
Когда роняли их на стимфалийцев,
Леса и рощи превращались в щепки.
Тогда кричали птицы оголтело
И перья-стрелы прошивали тело
Несчастных жертв, что падали, и тут же
В Аида царство уносились души.
Когда Геракл, глазам своим не веря,
Глядел вокруг, от злости багровея,
Не обнаружив ни людей, ни зверя,
Он тут же с грустью вспомнил Эврисфея:
«Прости мне, царь, столь быстрое решенье,
Но в этот раз я обойду сраженье.
Нет, я не трус!.. И сила не иссякла —
Здесь быть не может подвига Геракла!»
И в этот миг почувствовал герой,
Как будто кто-то дланью тронул спину,
И обомлел, увидев пред собой
Воительницу гордую, Афину.
– Богиня!..
– Не богиня, а сестра!
Не евши бродишь с самого утра!
От этого и мысли оскудели!
Раскис!.. А ты каков на самом деле???
Надёжен и умён!.. Силён, как бык!..
Сдаёшься, будто к славе не привык…
Афина брата с нежностью журила,
Как самая обычная сестра:
– Не паникуй! Чини свои ветрила —
И снова в путь! Немедленно, с утра!
И, если честно, есть на то причина…
Из глиняного древнего кувшина
Струился мятой пахнущий нектар.
Геракл подумал: «Вот он, божий дар…»
Афина и Геракл, Роспись донышка килика. Около 480 г. до н. э.
– Ты пей и слушай, всё запоминая:
Сражаться надо, а не падать ниц!
Да! Будет битва, но совсем иная,
И ты осилишь стимфалийских птиц!
Я принесла тимпаны от Гефеста
– Сам выковал– и укажу то место,
Где птицы эти ночью в гнёздах спят
(Ведь я тебе сестра, а ты мне брат!).
Гляди на холм, что вздыбился над лесом, —
Вот то и есть кровавой битвы поле! —
Геракл молчал и слушал с интересом,
Подпитывая мускулы и волю.
– Взойдёшь на холм с зарёю ранним – рано,
Ударишь в эти медные тимпаны,
Спугнёшь, как громом, злую птичью рать —
И сможешь, как цыплят, перестрелять.
Всё так и было. Встал Геракл чуть свет
Во весь свой рост на меченом холме,
Вскричав: «На кучу бед – один ответ!»,
В тимпаны бил, как не в своём уме,
А так как был он силою неплох,
Казалось, мир от грохота оглох,
Качнулись в небе гроздья блеклых звёзд,
И птицы в гневе выбрались из гнёзд.
Они кричали сонно и устало,
Выискивая в зарослях врагов,
Геракл глядел на отблески металла
И ненависть рекой из берегов
Вниз изливалась, погасив неверье,
Туда, где птицы сбрасывали перья
На собственных беспомощных птенцов,
Что в мир теней ушли, в конце концов.
Он тут же бросил в сторону тимпаны
И натянул тугую тетиву —
И стрелы рьяно наносили раны,
И птицы с криком падали в траву.
А те, что оставались в здравом теле,
На Понт Эвксинский [10] в страхе улетели,
Оставив Грецию в покое. А герой
Испил росы и двинулся домой.
Керинейская лань (Четвёртый подвиг)
Бесспорно, ведал Эврисфей,
Что лань, которой нет резвей,
Давно в Аркадии жила,
Творя недобрые дела,
Сады, поля опустошая,
Лишая землю урожая.
Он знал прекрасно и о том,
(Не мудрено – он был царём!),
Что эту лань при всём сознанье
Послала людям в наказанье
Особа, хрупкая на вид,
В которой власть и сила спит.
Богиня эта – дочь Латоны,
Сестра родная Аполлона,
Так своенравна и горда,
Что не прощает никогда,
Лицом не подавая виду,
Не то что явную обиду,
А тень намёка на неё.
И предвкушение своё
Великой стычки созерцанья,
Той, где оружия бряцанья
И быть не может, Эврисфей
Ускорил выдумкой своей.
«Задача будет непростая!..»
К герою ненависть питая,
Призвал посланника:
– Копрей!..
Ступай к Гераклу, да скорей!..
Пусть эту лань, что беды правит,
Ко мне целёхонькой доставит.
Артемида с ланью. С античной статуи. Париж, Лувр.
Геракл, надеждами согрет,
Выходит из дому чуть свет,
Спешит, усталости не зная,
Туда, где носится, сминая
Едва созревший урожай,
Лань нерадивая.
«Решай,
Геракл, прикрывшийся туманом,
Осилишь лаской иль обманом
Как вихрь несущуюся лань,
Но только стрелами не рань!..»
– Ах, друг Копрей, я помню это!..
Впервые ль царь даёт запреты?!
