ДУМЫ
Теснятся грустные мысли
в душе моей одинокой,
И я тяжело вздыхаю, -
скорбь моя нарастает.
Тянутся долгие думы,
как вьющиеся тропинки,
Ночная моя досада
кажется бесконечной.
Унылый осенний ветер
качает деревья и травы
И, достигая неба,
тучи мешает в вихре.
Зачем ароматный ирис *
гневается постоянно,
Зачем он мне ранит сердце
и причиняет горе?
Хотелось бы убежать мне
куда-нибудь на чужбину,
Увидеть горе народа
и стойкости научиться.
И я обнажаю в строках
скрытые свои чувства
И долго стихи слагаю,
чтоб поднести их князю.
Когда-то ты, государь мой,
был искренен и сердечен,
Часто ты говорил мне:
"Встретимся на закате".
Но посреди дороги
вдруг повернул обратно
И от меня отвернулся
к мелким и льстивым людям.
Твоя доброта былая
теперь перешла в надменность,
Лучшие твои мысли
выглядят похвальбою.
Тому, что ты говоришь мне,
уже невозможно верить,
И сердишься ты напрасно
и гневаешься бесцельно.
Мечтаю, чтоб на досуге
ты заглянул в свою душу,
Чтоб дрогнуло твое сердце,
оценивая поступки.
Не знаю, на что решиться,
мечтаю тебя увидеть,
Душа, объятая горем,
тревожится непрерывно.
Пытаюсь стихи слагать я,
чтобы открыть свою душу,
Но ты глухим притворился,
ты слушать меня не хочешь.
Я знаю: прямое слово
не сыщет расположенья,
И выгляжу я, наверно,
бельмом на глазу у свиты.
К словам моим и советам
прислушивались когда-то,
Ужели же безвозвратно
все позабыто ныне?
Поверь, что столь откровенно
я говорю с тобою,
Желая тебе достигнуть
высшего совершенства.
Три вана и пять гегемонов *
пусть служат тебе примером,
Как мне образцом для жизни
мудрый Пэн Сянь * послужит.
Ведь если вместе с тобою
мы будем к добру стремиться,
Славе нашей бесспорно
не будет предела в мире.
Добро само не приходит -
оно в наших душах скрыто,
И слава сама не приходит -
ее не добыть в безделье.
Не оказав услуги,
не жди благодарных взглядов,
Не жди урожая, если
ты ничего не сеял.
(Тихо пою.)
Сколько ни обращаюсь
я к своему государю,
Дни и ночи проходят,
но не убедить его мне.
Прежняя благосклонность
теперь перешла в надменность,
Для честных стихов и песен
уши его закрыты.
(Пою громко.)
Вижу странницу-птицу -
она прилетела с юга
И опустилась тихо
на берегу Ханьшуя.
Ее красота прелестна,
но так она одинока,
Так она сиротлива
на севере неприглядном.
Нет у нее здесь друга,
доброго нет соседа,
К дому - длинна дорога,
дома ее забыли.
Хочет назад вернуться -
нет ей пути-дороги,
Молча глядит на север
и проливает слезы.
Летняя ночь должна быть
быстрою и короткой,
Что же уж год как будто
я не дождусь рассвета?
Путь до родной столицы
долог, тяжел и труден,
Только во сне сумею
я побывать повсюду.
Пусть эта дорога будет
извилистой или прямою,
Но, по луне и звездам,
надо стремиться к югу.
Прямо хочу идти я -
сил моих не хватает,
Сердце мое больное
устало среди скитаний.
О, почему настолько
прям у меня характер,
Мысли мои и чувства
люди не разделяют?
Те, кто со мною, - слабы,
мне они не помогут -
Думают: почему же
медлю я с возвращеньем!
Стремятся речные волны
на мелкие перекаты,
Плыву по волнам я против
стремительного теченья.
Окидываю взглядом
южный далекий берег,
И кажется мне, как будто
на время печаль проходит.
Громады камней могучих
причудливо громоздятся,
Скалистой своей стеною
дорогу мне преграждая.
И, напрягая силы,
приходится обходить их,
Трудно вперед стремиться,
труден и путь обратный.
Колеблюсь и не решаюсь -
и снова остановился,
Снова ночным приютом
мне будет северный берег.
Чувства мои и мысли
спутались, как в тумане,
Все, что скопил я прежде,
тонет в грязи болотной.
И от тоски и скорби
вздыхаю я поневоле,
Мысли далеко к югу
душу мою уносят.
Равнина кругом пустынна,
и далеко до юга,
Кто за меня расскажет
о горе моем великом?
Опять собираю думы,
опять я стихи слагаю,
Хочу, хотя бы на время,
сердце свое утешить.
Но грустные мои мысли
рассеять я не умею
И никому на свете
их не могу поведать.
Прекрасен тихий день в начале лета,
Зазеленели травы и деревья.
Лишь я один тоскую и печалюсь
И ухожу все дальше-дальше к югу.
Все беспредельно пусто предо мною,
Все тишиной глубокою укрыто.
Тоскливые меня терзают мысли,
И скорбь изгнанья угнетает душу.
Я чувства сдерживаю и скрываю,
Но разве должен я скрывать обиду?
Ты можешь обтесать бревно, как хочешь.
Но свойства дерева в нем сохранятся.
Кто благороден, тот от злой обиды
Своим не изменяет убежденьям.
Нам надо помнить о заветах предков
И следовать их мудрости старинной.
Богатство духа, прямоту и честность -
Вот что великие ценили люди.
И если б Чуй искусный не работал *,
То кто бы знал, как мудр он и способен.
Когда мудрец живет в уединенье,
Его глупцом слепые называют.
Когда прищуривал глаза Ли Лоу *,
Незрячие слепым его считали.
И те, кто белое считают черным
И смешивают низкое с высоким,
Кто думает, что феникс заперт в клетке,
А куры - высоко летают в небе;
Кто с яшмой спутает простые камни,
Не отличает преданность от лести, -
Те, знаю я, завистливы и грубы,
И помыслы мои им непонятны.
Суровый груз ответственности тяжкой
Меня в болотную трясину тянет.
Владею драгоценными камнями,
Но некому на свете показать их.
Обычно деревенские собаки
Встречают злобным лаем незнакомца.
Чернить людей, талантом одаренных, -
Вот свойство подлое людей ничтожных.
Во мне глубоко скрыто дарованье,
Никто не знает о его значенье.
Способен я к искусству и наукам,
Но никому об этом не известно.
Я утверждать стараюсь справедливость,
Я знаю, честность у меня в почете.
Но Чун-хуа * не встретится со мною,
И не оценит он моих поступков.
О, почему на свете так ведется,
Что мудрецы рождаются столь редко?
Чэн Тан и Юй из старины глубокой
Не подают ни голоса, ни вести.
Стараюсь избегать воспоминаний
И сдерживать нахлынувшие чувства.
Терплю обиды я, но верен долгу,
Чтобы служить примером для потомков.
Я ухожу, гостиницу покинув,
В последний путь под заходящим солнцем.
И скорбь свою и горе изливая,
К границе смерти быстро приближаюсь.
Юань и Сян * раскинулись шир_о_ко
И катят бурные, седые волны.
Ночною мглой окутана дорога,
И даль закрыта мутной пеленою.
Я неизменно искренен и честен,
Но никому об этом не известно.
Бо Лэ * давно уже лежит в могиле,
И кто коней оценит быстроногих?
Жизнь каждого судьбе своей подвластна,
Никто не может избежать ошибок.
И, неуклонно укрепляя душу,
Я не пугаюсь приближенья смерти.
Все время я страдаю и печалюсь
И поневоле тяжело вздыхаю.
Как грязен мир! Никто меня не знает,
И некому свою открыть мне душу.
Я знаю, что умру, но перед смертью
Не отступлю назад, себя жалея.
Пусть мудрецы из глубины столетий
Мне образцом величественным служат.
Я думаю постоянно
о человеке любимом,
И, осушая слезы,
в дальнюю даль гляжу я.
Так далека дорога -
где мне найти посланца?
Слов у меня избыток,
но не связать их в строфы.
Я искренним был и честным,
обижен я понапрасну.
Проваливаюсь в трясину -
выбраться нелегко мне.
Хочется каждое утро
выразить свои чувства, -
Но как их извлечь для света
из самых глубин сознанья?
Хотел бы вручить слова я
облаку в синем небе,
Но, вижу, Фын-лун * могучий
не примет мое посланье.
Лебедя попросил я
письмо захватить с собою, -
Но лебедь летит высоко:
не слышит, не отвечает.
О, если б я мог сравниться
могуществом с Гао Сином *,-
Тогда бы летящий феникс
мне оказал услугу.
Быть может, мне лучше было
просто плыть по теченью, -
Но чистая моя совесть
этого не позволит.
