«Вот я снова готов идти…»
Вот я снова готов идти
По ревущему, как прибой,
По немереному пути
До тебя и до встреч с тобой.
Вон уходит в море звезда,
Переделанная в строку,
Вот дымятся сзади года,
Переплавленные в тоску.
Солнце, вскинув рассветный луч,
Землю вновь идет открывать,
Обещая в морях разлук
Возвращений и встреч острова.
Но уж видно, как ни верти,
Что за этим рассветом алым
Есть конец одного пути
И другого пути начало.
Так ликуй на острой воде
Ночи близкое пораженье!
Здравствуй, день, синеглазый день!
Мой поклон твоему рожденью.
Я смутно помню огни вокзала,
В ночном тумане гудки дрожат.
Ты улыбнулась и мне сказала:
— Не надо слишком грустить, сержант.
А поезд дальше на север мчится,
Толкуют люди: забудь о ней.
А мне улыбка твоя приснится
И две полоски твоих бровей.
Наверно, скоро устанет осень —
Давно в Хибинах снега лежат.
И там, наверно, никто не спросит:
О чем ночами грустишь, сержант?
Закури, дорогой, закури.
Может, завтра с восходом зари
Ты на линию выйдешь опять
Повреждение где-то искать.
Или в сумерках в наш батальон
Зазвонит полевой телефон,
И прикажет зеленая нить:
Связи нет, отправляйтесь чинить.
Ты на лыжах укатишь туда,
Где оборванные провода.
Может, ветер порвал, может, снег
Или, скажем, чужой человек.
И на склоне с покатой горы
Ты найдешь тот проклятый обрыв,
Про который дежурный сказал,
Про который узнал генерал.
На столбе, превратившемся в лед,
Ветер пальцы твои обожжет,
Будет губы твои леденить —
Не придется тебе закурить.
Но оттуда доложишь ты нам:
Неисправность устранена!
Ты вернешься к восходу зари.
Закури, дорогой, закури.
«Сделана в дымных больших городах…»
Сделана в дымных больших городах
И охраняется в темных складах
Пуля, которая в первом бою
С треском шинель продырявит мою.
Мало. Сработан рабочим седым
Взрыв, заключенный в осколки и дым,
Взрыв, что, ударив по пыльной листве,
Бросит меня на рассвете в кювет.
С юга и севера плещет вода.
Спущены в воду стальные суда,
Ждущие часа и ждущие дня
Кинуть ревущий десант на меня.
И наконец, сотни тысяч людей
Трудятся порознь, неведомо где
Лишь для того, чтобы ночью иль днем
Был я низвергнут небесным огнем,
Чтобы я был размозжен и разбит,
Полностью выжжен и насмерть убит.
…Лапник сырой. Вся палатка в дыму.
Что я им сделал? Никак не пойму.
«Не знаю, сможет ли ель расти…»
Не знаю, сможет ли ель расти —
Уж больно она стара,
Наверно, ей хочется погрустить
В осенние вечера.
Она стоит на серой скале
И вечно смотрит туда,
Откуда приходят в желтый лес
Белые холода.
Но ей иногда не по себе,
И она опускает взгляд:
В нее влюблен голубой хребет
Северных горных гряд.
Не осуди, товарищ строгий,
Мое молчание, когда
По колеям крутой дороги
Бежит весенняя вода.
Бежит, сама того не зная,
Что нет движенья без следа.
Озера синью набухают,
И синевой сияет даль.
Сияет даль… Не оттого ли
Нам нашу песню не разжечь,
Что из-под снега в этом поле
Выходят спины блиндажей?
Выходят черные бойницы
И обгорелые столбы,
Как обгоревшие страницы
Далекой бешеной борьбы.
Так не спеши вперед, дорога, —
Мы тоже путники твои,
Как те, которым так немного
Прожить отмерили бои,
Как те, которые не в силах
Ответить на свинец свинцом,
Не погребенные в могилы
И не опознаны в лицо…
Но жизнь строга и неизбежна,
И на прибрежные кусты
Ложится пламенная нежность
Рассветов редкой красоты.
Весна дотошная, лихая,
Воды неистовой страда,
Озера синью набухают,
И синевой сияет даль,
И снег стареет на вершинах.
А под высоким, звонким днем
Ревут военные машины,
Взбираясь на крутой подъем,
Взбираясь на такие кручи,
Где оступиться — и не жить!
И где на валунах могучих
Стоят все те же блиндажи…
«Пустое болтают, что счастье где-то…»
Пустое болтают, что счастье где-то
У синего моря, у дальней горы.
Подошел к телефону, кинул монету
И со Счастьем — пожалуйста! — говори.
Свободно ли Счастье в шесть часов?
Как смотрит оно на весну, на погоду?
Считает ли нужным до синих носов
Топтать по Петровке снег и воду?
Счастье торопится — надо решать,
Счастье волнуется, часто дыша.
Послушайте, Счастье, в ваших глазах
Такой замечательный свет.
Я вам о многом могу рассказать —
Пойдемте гулять по Москве.
Закат, обрамленный лбами домов,
Будет красиво звучать.
Хотите — я вам расскажу про любовь,
Хотите — буду молчать.
А помните — боль расстояний,
Тоски сжималось кольцо,
В бликах полярных сияний
Я видел ваше лицо.
Друзья в справедливом споре
Твердили: наводишь тень —
Это ж магнитное поле
Колеблется в высоте.
Явление очень сложное,
Не так-то легко рассказать.
А я смотрел, завороженный,
И видел лицо и глаза…
Ах, Счастье, погода ясная!
Я счастлив, представьте, вновь.
Какая ж она прекрасная,
Московская
Любовь!
Солдатский поэт написал стихи,
Хорошие и простые, —
О том, как рассветы на речке тихи
В весенние дни золотые,
Как провода над полями гудят,
А вдаль убегают ряды столбов —
К селу, где раскинулся новый сад,
А в саду том — любовь.
Один солдат прочитал газету
(Он был в стихах профан).
Он взял стихотворение это
И положил в карман.
Газете лихая досталась судьбина —
Газету протерло ремнем карабина,
Потом от горячего сильного тела
Газета потела, потела, потела.
Потом уж в сугробе, на склоне покатом,
Газета промокла вместе с солдатом.
Но встал на ночевку усталый отряд —
Просохла газета, просох и солдат.
И вспомнились парню родные места —
Река, луговая трава…
И он молчаливым друзьям прочитал
Хорошие эти слова:
Про осень в далеком краю лесном,
Про сад и ряды столбов.
И каждый вздохнул — у каждого дом,
У каждого где-то любовь.
Беседа сама собой полилась,
А за беседой — шутки.
И газета, конечно, вся разошлась
На нужные очень закрутки.
Газета сгорела. С рассветом отряд
Ушел за далекий увал.
Газета сгорела. Но в сердце солдат
Остались большие слова.
Здравствуйте! Я снова прибыл к вам,
Чтоб сказать вам теплые слова.
Я пришел, отделавшись от дел,
Вечерком на горы поглядеть,
С речкой глаз на глаз потолковать,
Разузнать, как чувствует трава,
И, оставив позади леса,
Поклониться этим небесам.
Здравствуйте! Уже в который раз
Я вот не могу уйти от вас.
Многие говаривали мне,
Что пустыня в этой стороне.
Место заключения. Тайга.
Север. Невозможные снега.
В тех словах, конечно, есть резон.
Вот я прибыл в местный гарнизон.
Ветер в сопках. Синева долин.
Белый замороженный залив.
Здесь учился жизни боевой:
Песни петь, чеканить строевой,
Надо — обходиться без воды,
Лес пилить и понимать следы,
Понимать значенье рубежа,
Сутками не спавши, связь держать,
Находить желанным дым костра
И прекрасным — отдых до утра.
И, шагая по глухим лесам,
Без наук я научился сам,
Чувствуя, что дело горячо,
Подставлять усталое плечо,
Резать гимнастерку на бинты
В неких положениях крутых
И смеяться через боль, когда
Нестерпимы больше холода.
И в ночах, далеких от Москвы,
Солнечных, дождливых, снеговых,
Я любовь, потерянную мной,
Вновь нашел нелегкою ценой.
Как же мне тебя благодарить
И какой подарок подарить,
Как же расплатиться мне с тобой,
Край мой, бесконечно голубой?
Я — не гость, считающий часы,
Я, москвич, представь себе — твой сын.
