В это время поезд подошел к станции. Здесь его ожидала большая группа лиц, которые должны были сопровождать генерала. Мест не было. И все эти люди столпились у нашего вагона. Моя мать замерла от страха, я тоже встревожился.
За несколько минут до отхода поезда дежурный по станции прикрепил карточки с написанными на них именами в изголовье наших полок.
— Эти места заказаны, — сказал он мне. — Вам придется перейти в другой вагон.
Я вскочил с излишней торопливостью.
— Мы не уйдем отсюда, — сказала на хинди незнакомка.
— Придется, — серьезно ответил дежурный, не удостоив вниманием взволнованную девушку, и позвал начальника станции — англичанина.
— Я очень сожалею, но… — обратился тот ко мне.
Я стал звать носильщика. Но незнакомка вскочила со своего места, глаза ее пылали от гнева.
— Вы останетесь! — негодующе воскликнула она. Затем обратилась по-английски к начальнику станции:
— Это неправда, места не заказаны!
Она сорвала карточки и, изорвав их, бросила на платформу.
В это время к нашему вагону подошел английский генерал. Он дал знак вестовому внести его багаж, но, заметив гневное лицо нашей спутницы и услышав ее слова, отозвал начальника станции в сторону. О чем они говорили, не знаю. Но поезд был задержан: к нему прицепили еще один вагон. Девушка и дети снова принялись за жареную чечевицу, а я, сгорая от стыда, смотрел в окно.
Наконец поезд прибыл в Канпур. Девушка собрала вещи. Ее и детей встретил слуга, говоривший на хинди. Тогда моя мать не выдержала.
— Скажите мне ваше имя, — попросила она.
— Колени, — ответила девушка.
Мы с матерью вздрогнули.
— А ваш отец…
— Он врач, его зовут Шомбхунатх Сен. — Девушка вышла из вагона.
Эпилог
Презрев запрещение дяди, ослушавшись мать, я приехал в Канпур. Я встретился с Колени и ее отцом. Моя покорность и мольбы смягчили сердце Шомбхунатха.
Но Колени сказала:
— Я не выйду замуж!
— Почему? — спросил я.
— Так велела мне мать…
Проклятье! Неужели и у нее есть дядя?
Но затем я понял: то была родина-мать. После расстроившейся свадьбы девушка дала обет посвятить свою жизнь женскому образованию.
Но я не впал в отчаяние. Голос незнакомки и по сей день звучит в моем сердце, словно призыв свыше. Он позвал меня в мир. Слова «есть место», которые я услышал впервые той темной ночью, стали припевом в песне моей жизни. Тогда мне было двадцать три года, сейчас — двадцать семь. Я не перестал верить, но порвал со своим дядей. Моя мать не смогла отказаться от меня — я был ее единственным сыном.
Вы думаете, я все еще надеюсь жениться на ней? Нет! Просто душой моей овладели слова «есть место» и вселяющий надежду нежный голос незнакомки. Конечно, место есть. Проходит год за годом, а я живу здесь, в Канпуре, вижусь с ней, слышу ее голос, помогаю в работе. И сердце подсказывает мне, что я завоевал место в ее жизни. О незнакомка, знакомство с тобой не имеет конца! И я доволен судьбою, я нашел свое место в этом мире.
Гора
Роман
Перевод Е. Алексеевой, Е. Смирновой, Б. Карпушкина
{148}
Перевод
Глав первой — двадцать восьмой Е. Алексеевой.
Глав двадцать девятой — тридцать девятой Е. Смирновой.
Глав сороковой — семьдесят шестой и эпилога Б. Карпушкина.
Был разгар дождливого сезона, но в это душное и жаркое утро лучам солнца удалось прорвать тяжелые тучи, затягивавшие небо Калькутты, и ярким светом затопить улицы, по которым двигалась нескончаемая вереница повозок и экипажей. Без устали кричали торговцы. Над кухнями вились дымки: в каждом доме готовили завтрак и укладывали в маленькие корзиночки рыбу и овощи для тех, кто спешил в свою контору, суд, школу или колледж. Ослепительный золотой свет словно принес сегодня в этот безжалостный деловой город небывалую свежесть.
Бинойбхушон стоял на верхней веранде своего дома и смотрел вниз на снующих по улице людей. Заняться ему было нечем. Колледж он уже давно закончил, но пока еще нигде не работал. Иногда он, правда, принимал участие в организации собраний, сотрудничал в газетах, но это далеко не удовлетворяло его. И сегодня, пока он стоял на веранде, не зная, что предпринять, мысль о собственной неустроенности не переставала тревожить его.
На крыше соседнего дома перекрикивались о чем-то вороны. В углу веранды бодро чирикала воробьиная чета, устраивая свое гнездышко. Все это только усиливало неясное волнение в душе Биноя.
Неподалеку от дома перед лавочкой стоял бродячий певец в халате до пят и пел:
Неведомая птичка ко мне в клетку влетела.
Откуда взялась ты, певунья?
Цепями любви не сумел я сковать твои крылья.
Вспорхнув, ты исчезла в лазури безбрежной.
Биной подумал, что хорошо было бы позвать певца и записать песню о неведомой птице, но им овладела та самая лень, которая иногда мешает человеку в прохладные предутренние часы натянуть на себя соскользнувшее одеяло, и он не смог заставить себя пойти за нищим.
Песня так и осталась незаписанной, но напев ее еще долго звучал у него в ушах.
И вот тут-то как раз напротив его дома большая, запряженная парой карета налетела на извозчичью коляску. Не обращая внимания на то, что у коляски соскочило колесо, карета помчалась дальше. Виной выбежал на улицу и увидел, что возле накренившейся коляски стоит девушка лет семнадцати, а с подножки с трудом спускается на землю пожилой благообразный человек.
Виной помог ему и, заметив бледность, покрывшую его лицо, спросил:
— Вы не ушиблись?
— Нет, нет, ничего.
Старик попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Биной взял его под руку.
— Это мой дом, входите, пожалуйста, — обратился он к перепуганной девушке.
Старика уложили на постель. Осмотревшись по сторонам, девушка увидела в углу кувшин, налила в стакан воды и стала брызгать в лицо старику.
— Нельзя ли пригласить доктора? — спросила она.
Врач жил рядом, и Биной немедленно послал за ним слугу.
В комнате, куда принесли старика, на туалетном столике у стены стояли зеркало, флакон с душистым маслом, лежали гребенки и щетки. Биной не отрываясь смотрел на девушку в зеркало.
Биной с детских лет жил в Калькутте один и все свои познания о жизни и о людях черпал главным образом из книг. Ему никогда не приходилось встречаться с девушками своего круга, исключая ближайших родственниц.
И сейчас, глядя на прелестное личико, отражавшееся в зеркале, Биной был совершенно очарован. Юноша еще не умел разбираться во всех тонкостях женской красоты, но его поразила любовь, светившаяся во встревоженных глазах девушки. Словно новый мир, полный тепла и ласки, открылся Биною.
Немного погодя старик вздохнул, открыл глаза и позвал девушку. Сдерживая слезы, она еще ниже склонилась над ним и шепотом спросила:
— Тебе больно, отец?
— Где я? — Старик пытался приподняться, и Биной поспешил к нему на помощь.
— Не поднимайтесь, прошу вас, полежите, — сказал он. — Сейчас придет доктор.
Тут только старик припомнил все, что с ним произошло.
— Пустяки, — ответил он девушке, — немного болит голова, больше ничего.
В это время послышались шаги, и в комнату вошел доктор. Осмотрев пострадавшего, он сказал, что серьезного ничего нет, и посоветовал ему выпить горячего молока с коньяком. После ухода доктора старик забеспокоился, и дочь сразу поняла, в чем дело.
— Не волнуйся, отец. Мы приедем домой, и я тотчас же верну деньги и за доктора и за лекарство.
Девушка взглянула на Биноя. Какие у нее были изумительные глаза! Если бы его спросили, большие они или маленькие, черные или карие, — Биной не смог бы ответить. В них не было и следа смущения или нерешительности, они смотрели на него со спокойной уверенностью.
— Доктор ведь приходил всего на минуту, поэтому вы… я сам…
Биной не докончил фразы. Девушка только посмотрела на него, но он прекрасно понял, что деньги ему взять придется.
— Коньяк мне совершенно не нужен, — начал было старик, но дочь перебила его:
— Почему, отец? Ведь доктор сказал!
— У докторов привычка при всяком удобном случае прописывать коньяк. Выпью горячего молока, и все пройдет.
Он выпил молоко, и ему стало лучше.
— Ну вот, теперь можно идти, — сказал он Биною, — простите, что мы доставили вам столько хлопот…
Девушка повернулась к молодому человеку:
— Прошу вас, не могли бы вы послать слугу за извозчиком?
— Опять ты его беспокоишь? — запротестовал отец. — Ведь наш дом совсем рядом, прекрасно дойдем пешком.
