Деревенские удовольствия*
I Странная игра
Под лозой лопочет гулко речка.
На лозе трепещет стрекоза…
Я тянусь. Вот-вот схвачу… Осечка!
Из-под пальцев взвилась егоза.
И опять садится. Плеск волны.
«Начинайте, милый друг, сначала».
Так со мною в Петербурге до войны
Некая медичка поступала.
II Первый опыт
Теоретически все это так легко:
К айве веревкой прикрутить козу,
Сесть под козой на табурет внизу,
Взять за сосцы… И брызнет молоко.
Увы, увы… Практически не так:
Коза ногой прорвала мой пиджак,
Веревка лопнула, сосцы умчались в сад,
Пытаюсь встать… и падаю назад.
III Отрезвление
Склонивши лоб, лечу в местечко
На двухколесном рысаке:
«Бумага, хлеб, чернила, свечка»,—
Подробный список в башмаке.
Душа, как огненная роза…
Но ведь и розе не прожить
Без орошенья и навоза.
Уймите, Муза, вашу прыть!
Из-за мечтательности вашей,
Вчера к столу придвинув стул,
Я сдуру в чашку с простоквашей
Перо шальное окунул.
Ведь так дойдешь и до горчицы…
Пора очнуться! Руль в руке…
Вертитесь, бешеные спицы!
Подробный список в башмаке.
IV Бегство
Я проснулся и спичкою чиркнул о стул…
В низкой комнате плеск, и шуршанье, и гул.
Ведьма, что ли, влетела в ночное окно?
Трепыхается свечка, в аллее — темно.
Задрожал я до пяток, как в бурю камыш:
Над башкой прочертила летучая мышь!
Острогранным зигзагом — вперед и назад…
Разве я заколдованный дьяволом клад?
Пять минут я штанами махал в вышине,
Но не выдержал, — сдался, — скользнул по стене,—
И, по лестнице темной сбежав босиком,
На ларе под часами свернулся клубком.
I
Среди аллеи на углу базар:
Кувшины стройные, цветистые рогожки
И пестрые тунисские дорожки
По-деревенски радостны, как жар…
А под платанами гирляндами висят,
Как кремовый гигантский виноград,
Чудесные густые ожерелья…
— Скажите мне, что это за изделья?
Не погремушки ль для слоновьих ног?
Иль для верблюжьей сбруи украшенья?
* * *
И спутник мой, без тени восхищенья,
Мне отвечает коротко: «Чеснок».
II
На козлах толстый франт
С бичом в ленивой лапе.
В оглоблях Россинант
С гвоздикою и в шляпе.
Рассевшись, как бебе,
Под белым балдахинцем,
Ты кажешься себе
Почти персидским принцем…
Навстречу в две стены
Плывут бурнусы, фески,
И белые штаны,
И медные подвески…
Румяна и жирна,
Под пальмовым наметом
Марсельская Нана
Торгуется с пилотом.
Внизу синеет порт
В щель улицы-колодца.
В душе веселый черт
Все веселей смеется…
Но кляча стала вдруг,—
Глаза, как две черешни!
«Куда?» — «Не знаю, друг,
Я, милая, не здешний».
III
Посмотри, посмотри, как вскипает, как пенится след!
Чайки низко над нами летят вперегонку…
Провансалец-старик надвигает на брови берет,
Смотрит вбок на сапфирный лоснящийся цвет
И в мотор наклоняет масленку.
Раздвигается порт. Вкусно пахнёт соленая даль.
За спиной над домами янтарная мгла и пылища.
На волне, отражая дрожаще-цветную спираль,
Пароходы пустые открыты до ржавого днища.
Удирает душа… Ничего на земле ей не жаль.
Паутиной стальною маячит воздушный паром.
Спят подъемные краны, амбары пустынны и резки.
Островок, как дракон, промелькнул острозубым бугром,
Мол растаял и косо отходит гранитным ребром.
Закачался наш катер… Веселые брызги и всплески!
Далеко-далеко чуть сквозит желто-серый Марсель.
Богородица — щит рыбаков — золотится над далью.
Развертелась моторная прялка — журчащая трель,
Хрусталем васильковым вспухает морская постель,
Переливчатой льется эмалью…
Повернули назад. Не навек же заплыли сюда…
Катер мал. Надо жить, и ходить, и работать, и драться.
Ты послушай, послушай, как гулко лопочет вода!
На часок из тюрьмы отпускает судьба иногда,
Час промчался… изволь возвращаться.
Вырастают седые дома, расплывается мгла.
Флаг наш вяло повис — скучно в гавани виться и хлопать…
Как гагары, качаются лодки, томительно пахнет смола.
У камней полукругом кишат-копошатся тела —
Это люди смывают марсельскую копоть…
По овсяным снопам
Возит мул допотопный каток,
Свесил голову вбок,
Подбирает колосья к зубам.
Шелестит карусель…
Напрягает все мускулы мул,
Раздувает бока,
А хозяин уселся под ель,
Трубку в зубы воткнул
И дымит в облака.
Ходит мул без конца…
И бормочет, и фыркает в нос:
«Надо в поте лица
Добывать свой насущный овес!»
А за толстым гранитным катком
Ходят гуси гуськом
И, шипя и косясь на бревно,
Не трудясь, подбирают зерно.
Слышишь, веялка мерно пыхтит?
Пыль из устья раструбом летит.
Русский запах овса — благодать!
Ты вертись, ты вертись, рукоять…
Раздобрели мешки,
Как поповны, толсты-широки…
Напрягая хребет меж колес,
Мул в сарай на двуколке их свез.
Плавно вздулось белье на лугу.
На току — ни души,
Только голуби бродят в кругу.
На овсяном стогу
Человек разметался в тиши…
Жук в соломе шуршит у волос,
Над глазами — метелкой овес.
Гаснет в небе коралловый пыл,
Аметистом пронизана даль,
И над бором — родная печаль —
Левитановский месяц застыл.
У колодца
Из моря вышло кроткое солнце
И брызнуло в сосны янтарной слюдой.
Беру ведро и по светлой тропинке
Спускаюсь вниз вдоль холма за водой.
А сзади фокс, бородатый шотландец,
Бредет, зевая, за мной по пятам.
Здравствуйте, светло-зеленые лозы!
Шелест ответный бежит по кустам…
Над пробковым дубом промчалась сорока,
Внизу, над фермой завился дым…
Вот и колодец — за старою фигой —
Замшелые камни кольцом седым.
Ведро, звеня, опускается в устье,
Так сонно пищит чугунный блок.
Сквозь щит ежевики склоняешься к устью:
Дрожит и плещется темный кружок,—
Как будто во влажную душу природы
Заглянул ты в ранний безмолвный час…
Упруго взбегает тугая веревка,
В оцинкованном лоне студеный алмаз.
Голубеет вода переливным лоском,
Тихо качает ржавым листом…
Прикоснешься губами, пьешь — не напьешься
И мысленно вертишь кентаврским хвостом.
Ты, фокс, не зевай, городская собака!
Взгляни, как ветер кудрявит лозу,
Как с гулким звоном вдоль светлой дороги
Проходят тучные овцы внизу…
Пойдем-ка к дому тихо и чинно.
Все крепче свет на сосновых стволах,
И яро скрежещут, проснувшись, цикады
Во всех зеленых, лесных углах.
Ферма
Весь дом обшит навесами —
Щитами камыша.
Кот на щербатом столике
Разлегся, как паша…
Петух стоит задумчиво
Среди своих рабынь.
Сквозь темный лоск шелковицы
Ликующая синь.
Лук тучными гирляндами
Свисает вдоль стены.
Во все концы симфония
Бескрайней тишины…
Под лапчатой глицинией
На древнем сером пне
Сидит хозяйка дряхлая,
Бормочет в полусне…
Она не знает, старая,
Что здесь над ней вокруг
Земное счастье тихое
Сомкнуло светлый круг…
Два олеандра радостно
Качают сноп цветов,
Мул на дорогу сонную
Косится из кустов.
Стеною монастырскою
Со всех сторон камыш,
И море блещет-плавится
В просветах хвойных ниш.
На холме
Разлив остролистых каштанов,
Над ними — пробковый дуб,
А выше — гигантские сосны
Вздымают по ветру чуб.
Сторонкой угольщик старый
С мешком спускается вниз.
Качнулся игрушечный парус
Над блеском сияющих риз.
Лежу на прогретых щепках…
Под скрежет цикадных пил
Хотя б провансальский леший
Со мною мой хлеб разделил…
Ау! Но из бора ни звука.
Не видит, не слышит. А жаль…
Мы б слушали строго и молча,
Как ржет за ущельем мистраль.
Мы б выпили вместе по-братски
Из фляжки вина в тишине,
И леший корявою лапой
Меня б потрепал по спине.
Должно быть, застенчивый малый,
Зарывшись за камнем в хвою,
Зелеными смотрит глазами
На пыльную обувь мою.
Ну что же, не хочет — не надо…
Я выпью, пожалуй, один.
За ветер! За светлое море!
За мир провансальских долин.
