указания срока действия, то есть навсегда и так же, как это имеет место в отношении любых других естественных прав и свобод, не подлежит отмене или исправлениям со стороны кого бы то ни было.
Не искушённая в столь простых истинах и отстраняющаяся от них официальная юриспруденция обречена постоянно отставать в своём развитии и устремляться в тупики.
До сих пор ей неведомо, что представлял собой так называемый «кодекс чести» – свод неписаных установлений рыцарско-дворянского образца, бывший господствующим в западной Европе в эпоху позднего средневековья и Ренессанса, а затем распространившийся в других частях мира. Я о нём первым рассказал читателям в названном эссе.
Имея все признаки естественного права сословного, то есть корпоративного, он претендовал быть подобием негосударственной конституции на территории своего влияния и в определённой мере мог ею считаться – несмотря на свою сословную ущербность и ограниченность.
Как раз под его воздействием происходило диктовавшееся временем возвышение достоинства человеческой личности вообще и стартовала эмансипация женщины, что знаменовало укрепление тех общемировых принципов гуманизма и социального прогресса, какие широко афишируются сегодня.
Разве не резонным было бы оглянуться на такие прежние духовностные приобретения, с тем, чтобы воспользоваться опытом в анализе общественных процессов своей, текущей эпохи? Ведь потери, связанные с игнорированием и недооценкой выгод от такого заимствования, всё прирастают. По утверждениям уфологов, множатся признаки развала и гибели цивилизации наших дней. Без учёта естественноправовых начал усилия по предотвращению неизбежного могут оказаться безрезультатными. Естественноправовые ценности, взятые в совокупности, – тот резерв, которым нельзя не воспользоваться едва ли не в первую очередь там, где идёт поиск вариантов замещений человеческого интеллекта робототехникой.
Вне рассмотрения с точки зрения естественного права остаются многочисленные проблемы личностного порядка.
Наиболее существенная из них связана с интимом, с разводами в семьях. Любовь к половому партнёру не может регулироваться никакими искусственными законами или установлениями. Уход супруга к другой избраннице или, наоборот, – супруги к другому мужчине воспринимается как обыденность именно в силу неписаного закона свободной любви, права на неё. Тут никто не ответственен по суду.
В условиях ускоренного расширения спектра свобод и прав идёт обвал семейных ценностей, и государствам с их юриспруденцией попросту не дано справиться с этой напастью.
Счёт разводам идёт на миллионы даже в странах со сравнительно небольшой численностью населения. Перспективами уменьшения урона на этом поле хотя и заняты, но – неизменно уповают на меры только запретительные, что делает их изначально неэффективными или вовсе бесполезными.
Игнорируя и отторгая естественное право, юристы, можно сказать, подрубают сук, на котором находятся. Ведь нельзя же зачеркнуть очевидного: основанием для государственного права сплошь и рядом становятся элементы права естественного, вследствие чего они, оба часто оказываются во взаимодействии или даже – в тандеме.
Взять факты физического насилия над личностью, подпадающие под юрисдикцию уголовного кодекса. В них дают себя знать неисчислимые человеческие побуждения и эмоции, естественные для каждого. Судом пресекаются, конечно, лишь действия, совершённые вслед за побуждениями и эмоциями и представляющие опасность для жизни или здоровья кого-либо.
Но – необходимы оценки таким действиям и через их этическую мотивацию.
Здесь – тот общий случай, когда осуждённый за насилие над личностью становится осуждённым также и за неумелое или неадекватное управление собой, своими побуждениями и эмоциями, то есть в конечном счёте за нарушение также и принципов естественного права.
Столь же велика зависимость от естественноправовых начал в экономическом пространстве. Человек что-то украл, недоплатил, смошенничал. Не подлежит сомнению, им руководили корысть, жажда присвоения чужого, зависть, что-то ещё.
Такие составляющие общеизвестны. Они и для суда не секрет. Только они интересуют его меньше всего. Упор делается на том, сколько человек украл, недоплатил, насколько смошенничал.
При такой практике публичная юриспруденция не предрасположена к уяснению состава преступления во всей его полноте. А, стало быть, не приходится говорить и о воспитательной значимости судебных решений и даже – о независимости судей.
Что такое их независимость, провозглашаемая в актах законодательства? Может ли она не исходить из понятий и соображений морали и нравственности? Например – прежде всего таких, как «справедливость», «совесть», «честь»? Пренебречь ими не взялся бы, пожалуй, никто.
В целом отстранение от естественного права, отказ признавать его огромное неубывающее значение никак не совместимы с тенденциями глобализации в мировом масштабе.
Все цивилизации на земле оказались бессильны обуздать устремлённость людей к неограниченному обогащению. О такой цели стыдливо умалчивается. Это – табу. Когда сегодня человек становится очень богатым, то лукаво изрекают, что богатство им, дескать, заработано. Тем самым упрятывается официальное молчаливое признание государствами полнейшей, абсолютной свободы в приобретении благ каждой личностью – нормы весьма сомнительной. Её де-факто узаконивают. Но ведь абсолютной свободы нигде и ни в чём не может быть, поскольку в такой «величине» она полностью исчерпывает саму себя. Государства, впадая в противоречие, вынуждаются не иметь с нею дела, устанавливая собственные правила распределения благ.
Но насколько эти правила справедливы и чем оправданы?
В их несовершенствах скрыты причины злоупотреблений властью, коррупция и другие асоциальные факторы, когда легко вызревают вселенская жадность и ненасытность обогащением. Эту злополучную сторону общественного бытия ярко высвечивает ускоренное увеличение фаланги миллиардеров. Становится обыденностью неумеренное потребление материальных благ; опережающими темпами богатства проедаются, что ведёт к устопориванию их воспроизводства. Распинаются мораль и нравственность, которыми жадность и ненасытность обогащением извечно осуждаемы.
К разрушению этических ценностей, идеалов чести и справедливости, выходит, в наибольшей мере прилагают усилия не только отдельные, «плохие» люди, а главным образом государства – поощряющие низменное в человеке…
Здесь свою угрюмую лепту вносят и религиозные конфессии. Они тоже позволяют себе умыкать важнейшие формулы естественного права, выдавая их за постулаты собственной, так называемой религиозной этики – в качестве будто бы единственно верного воплощения начал общественной духовности. Ценности такого покроя провозглашаются уже как превосходящие всё, что есть в «обычной» этике, – несмотря на то, что они не бывают и не могут быть ни всеобщими, ни вечными.
Консолидация населения конфессиями, желательная сама по себе, то есть будучи понятием «вообще», также коварна в своей глубинной сути, поскольку её плоды нередко используются для разжигания национализма и шовинизма, в провоцировании межрегиональных и международных конфликтов, в захватнических военных приготовлениях и в других неблаговидных целях.
Теперешнюю цивилизацию, подверженную постоянной порче, невозможно ничем оправдать в её жажде возвеличить себя правовой системой, при которой право естественное, как отнюдь не менее важный регулятор состояний личности, обществ и человечества, отодвигается на обочину. Силой и эффективностью с ним не может сравниться ни один государственный правовой кодекс. Ведь официальные установления бывают годны лишь на ограниченный срок, иногда
