Ливень*
В конюшне старой скрылся я от бури.
Сквозь дверь раскрытую клубились облака…
Вдали клочки лазури,
Залив шипящий и гряда песка.
Под ветром виноградники мотались,
Гудел тростник,
Влетали пчелы, пели, волновались.
Мой пес приник к колену и поник.
Листва взлетала стаею зеленой,
Пылил очаг холодною золой,
Сверкнула молния в разрыве тучи сонной
Коленчатой иглой…
Раскатистой волною грянул гул,
Графитный шлейф к холму спустился круто,
Тростник притих, вздохнул,—
И хлынул ливень весело и люто.
* * *
В дверь вдвинулась дымящаяся потом
Седая голова коня…
Втянулась, сбруею звеня,
Спина, покрытая клеенчатым капотом,
А сзади фермер, сгорбленный старик,
Мешок на голове, — в глазах тревога:
Кипит ключом размытая дорога.
И ветер дик!
По треплющейся гуще винограда
Хлестнули комья града…
Грудь и лицо подставивши грозе,
Промчался он к взлохмаченной лозе.
С осколком льда на скрюченной ладони
Бежит назад… Не убран виноград!
Ко мне растерянный он обращает взгляд,—
Вихрь рвется в дверь, как дух погони…
Прибиты гроздья влажные к земле,
Град по межам взбухает белой грядкой,
А у холма все гуще на челе
Венец лиловый вьется темной складкой.
* * *
О Господи, не осуди меня…
Тревога фермера сознанья не задела,—
Я жадно вдаль смотрел и слушал, онемелый,
Размерное дыхание коня.
Нет у меня ни виноградника, ни крыши,—
Глаза остались… Листья мчались выше,
Воды бурлящей желтые извивы
Неслись у ног в залив,
Сквозь дым дождя кусты вздымали гривы,
И ослепителен был молний перелив…
Такой библейской красотой и силой
Была полна разящая гроза,
Так радовался ветер буйнокрылый,
Так трепетала влажная лоза,
Что, если бы в тот дикий миг
Стрелой небесною Господь меня настиг,—
Улыбка беззаботная сковала б
Немые, почерневшие уста…
……………………………………………………………………
Мы плыли с острова Пор-Кро
В моторной лодке…
Волны боковые
С шипящим шумом хлопались в борта.
С гребня вновь на гребень
Всползала грузно лодка
И вновь в лоснящиеся скаты низвергалась.
Муть подступала к сердцу…
Мы все притихли,
И даже дети на крутом носу
Встречали веер брызг молчаньем.
Француз-рыбак, веселый провансалец,
Насупившись, брал в лоб шальные волны,
Чтобы удары гулкие ослабить…
Мигнул подручному, — и коренастый малый
Обвисший рыжий парус вздернул ввысь.
Раздулась грудь, конец залопотал,
Канат из рук толчками вырывая…
Воздушным першероном
Косящий впрягся парус
Машине в помощь…
Тяжко-тяжко
Брал бот за валом вал.
С журчащим рокотом ручьи к корме струились,
И нудно пахло маслом.
Как сердце старое,
Прерывисто и глухо
Стучал мотор.
А в небесах над нами
В торжественной беззвучности заката
Пылали облака…
От края и до края,
Пунцово-золотые,
Перебегали струны.
Над нашим грузным ботом,—
Усталою, ныряющей собакой,—
Над нашим жалким скарбом,
Качающимся яростно у ног,
Над нашим содроганьем и борьбой
Дышала тишина…
Оранжевые тихие утесы
Вставали полукругом над водой,
И засыпающая даль сливала волны
В лиловую пустыню.
Лишь чайки, крылья изогнув серпами,
Парили в зыбкой мгле…
Я к борту прислонился,—
Муть подступала к сердцу,
И странную беззвучную молитву
Уста мои шептали:
«Не дай, о Господи, Твой вечер золотой —
Благоуханное и нежное молчанье —
Мне осквернить недомоганьем мерзким…
Смири хребты разнузданных валов…
Я грешен, зол, и дик, и невоздержан,—
Дай мне ступить на твердый край земли,
И Ты увидишь — я исправлюсь…»
И вот свершилось…
Как будто благостная, властная рука
Смирила волны маслом.
Мы обогнули алую скалу.
Валы ягнятами покорными свернулись,
Сквозь мглу прибрежные мигнули нам огни,
Вновь на носу защебетали дети,
И я, из-под скамьи достав бутылку,
Припал к ней с облегченьем…
В городе кран повернешь — брызнет хрустальный поток,
Хоть до карнизов залей всю квартиру…
Никто в городах о воде и не вспомнит,—
По трубам, жилам подземным, взбегает до острых мансард,
Равнодушно внимаешь знакомому плеску,
Как гулу вечерних трамваев…
Но здесь, на холме, у залива —
С ранней зари о воде все заботы.
В цистерне под тихой верандой
Подымешь чугунную крышку:
Дождевая, от солнца укрытая влага,
Все убывает… Пьют много — жарища,—
Чайник не сходит с плиты.
Руки хватаются то за топор, то за грабли,—
Ежеминутно надо с ладоней смывать
Пыльный налет…
И вот — в подмогу цистерне
Внизу у оливы колодец.
Фермер с широкой улыбкой только руками развел:
«Берите! Хватит на вас, на меня и мула…
Кто в Провансе откажет соседу в воде?..»
И вот, сквозь вереск шершавый,
В гору кувшин несешь, отдуваясь…
Ветер пищит в волосах, плещется сонная влага,
Пес, как приклеенный, сзади бредет по пятам,
Пасть широко разевая…
Всласть из чашки своей наверху он напьется,
Студеной водой остудит горячую глотку
И хвостом благодарно вильнет.
А под вечер — только багряные мальвы
Холмы увенчают закатным венцом,—
Ведро за ведром притащишь к крыльцу
И щедрой рукой зеленых польешь малышей:
Олеандры, мимозы, глицинию, тонкую грушу
И перечных два деревца…
Жадно сухая земля вбирает светлые струйки
И гибкие ветви, качаясь, как будто шуршат:
«Спасибо, спасибо…»
Вот и сосед — доктор с женой и мальчишкой,
Каждый несет свою дань, ухмыляясь:
Большое ведро, поменьше и детскую лейку.
Чайник огромный мы ставим на низкий очаг,
Кора заворчала, взметнулись веселые искры,
С первыми звездами в воздухе дымном сливаясь.
Старый фонарь под навесом горит маяком,
Гулкие капли из края цистерны
Медленно капают в таз,
И осы, одна за другою, слетаются пить…
За рядом ряд обшариваем лозы.
Полнеба в пепле волокнистых туч…
Косматые кусты, освободясь от гроздьев,
Встают, раскинув изумрудный сноп.
Две девочки, зарыв в листву береты,
Болтают и стригут — пусть взрослые молчат…
Старик срезает важно кисть за кистью,
Как бы обряд свершая вековой.
А черный мул с дороги смотрит-ждет:
Бока продрогли, ветер дует в ноздри…
Ряды корчаг стоят у колеи.
Пора б грузить — и в путь, сквозь камыши.
Вдоль рыжей глины грузною стопой
Иду к мулу, к плечу корзину вскинув.
Усталость бодрая укачивает сердце,
Глазам раздолье: зелень, космы туч,
А за межой взлохмаченные фиги…
А ветер свежий бьет крылами в грудь,
Шуршит вдоль лоз, в рукав прохладой веет
И звонкой пустотой в ушах лопочет…
Спасибо, друг! Хоть час один, как мул,
Я прошагаю, медленно качаясь,
Ловя ноздрями крепкий дух земли…
«Гоп-гоп! Корзина!» Снова полный груз.
Редеют лозы — ряд склоненных спин,—
И первые малиновые листья
Огнем сквозистым радостно играют.
Под фигою — баклага на земле.
Подходим медленно — звенят стаканы сонно,
В молчанье пьем багряное вино.
Закат торжественный пылает над холмом
Безмолвною вечернею молитвой…
Идем домой сквозь джунгли тростников.
Со всех сторон поют-скрипят двуколки —
Соседи сбор подвозят к погребам.
Ногам работа — серые чаны
Примятым виноградом нагрузят
И, как во дни блаженные Гомера,
Босыми пятками начнут его давить,
Окрашивая терпким соком икры…
Шумит тростник. Усталая спина
Под ветром ежится… За поворотом — кровля.
Хозяин-фермер сумрачно бурчит,
Что это лето даст ему не много:
Жара и ветер высушили гроздья,—
Неполон сбор… Убытки велики…
Но жалоба его до сердца не дошла.
Мой виноградник пуст, — растрепанные бурей,
К земле прибиты светлые стихи…
И даже та любимая гряда,
Где зеленели детские страницы,
Здесь на чужбине теша детвору,—
Ненужным пустырем чернеет у дороги…
Молчу. Не жалуюсь. Не хмурьтесь же, хозяин,
Господь пошлет вам в будущем году
Обильный урожай.
