И в поросли весенней воплотиться.
В стволы и ветви мятые страницы
Войдут и проживут еще сто лет.
Пока мы будем яростно стареть
И забывать друзей любимых лица.
Когда умру, не стану пить из Леты.
Пойду опять бродягой и поэтом,
Чтобы однажды вспомнить на заре,
Как в августе недолгую неделю
Среди деревьев и других изделий
Я тоже понимал язык зверей.
Я тоже понимал язык зверей
И наизусть учил твои наряды.
Сменила платье, одарила взглядом
Хозяйка троллей домовых и фей.
Акустика картинных галерей
Возвысит медь военного парада,
И нежатся лукавые Плеяды
В прожекторах зенитных батарей.
Кто колдовал богатство и почет?
Осталось октябрей наперечет, —
Больное небо покидают птицы.
До лба земною тяжестью полна,
Любовь до гроба. До утра – жена, —
Мне женщина улыбчивая снится.
На красоту надеются и ждут,
Когда ее по улицам горбатым
В холщевом балахоне поведут
На эшафот похмельные солдаты.
Толпа волнуется, как море в ноябре,
Но оставляет коридор конвою.
Свист пацанвы схлестнулся с бабьим воем,
И на молитву времени в обрез.
Резвится знать, готовится палач,
Кивает благосклонно духовенство.
Кому при жизни – плетка и калач,
Тому на небе – райское блаженство.
Не верьте, люди, сказкам и вранью —
На небе – мрак и под землею тоже.
Вот красоту сегодня уничтожат,
И завтра вы – добыча воронью.
Нас время выбирает за грехи,
Бессмертье – одному из миллионов.
Уходят годы в память и в стихи —
Так в смертный бой уходят батальоны.
На эшафоте гибнет красота,
Но, прошептав короткую молитву,
Художник снова затевает битву
На хрупком поле белого листа.
На красоту надеются и ждут.
Ну что, мой друг, устал?
Не веришь в небосклон,
в прохладный труд лесов,
могущество пустыни?
Стихи, как соль времен,
застыли на устах.
Задача для юнцов
их сохранить отныне.
И кто бы ни срывал
твои колокола
под хохот и пальбу
с высоких колоколен,
любовь, увы, была,
как огненный обвал,
и за судьбу детей и внуков
я спокоен.
Давай, жена, с тобою посидим
Давай, жена, с тобою посидим
На кухне нашей маленькой, уютной.
Давай, жена, с тобой поговорим
О вечном, а не о сиюминутном.
Весь мир в сиюминутной суете
Деньгами да долгами озабочен.
Но ты, я знаю, милая, из тех,
Кто грешных нас любить уполномочен.
Уполномочен Богом и судьбой…
Кто мир спасет? Конечно наши дети.
Любимая, день светел лишь тобой.
А ночь нежна, поскольку день был светел.
Я вернусь, только ты не надейся, не жди,
Я вернусь, только ты не надейся, не жди,
Вот закончатся тут проливные дожди.
По-над батюшкой Доном сверкнут купола,
Непутевую жизнь расколов пополам.
Во первой половине осталась любовь,
Много пива и водки, большие мечты…
Во второй половине скандальный Ростов,
Да остатки стихов, да гитара, да ты.
Темно-красный закат уничтожит гроза,
Ярко-желтый рассвет раззадорят ветра.
Пожалеют, наверно, родные глаза
Затерявшийся след в дебрях ласковых трав.
Не жалей, я вернусь в эту тусклую даль,
В этот блеклый простор, в эту степь, в эту жуть.
Что давали, то ел, что имел – все отдал,
А с лица постарел… Разве только чуть-чуть.
И с желанием жить, и с надеждою ждать,
А с любовью и верой вернуться домой.
Разве мог бы я худшее время сыскать,
Где бы дал нам убежище шарик земной
От несносной жары, от нещадных дождей,
От бензиновой гари российских дорог,
От безудержной жадности наших вождей,
От всего, что играючи выдумал Бог?
Я вернусь. До холма пролегает мой путь
Сквозь огни переулков, базар да вокзал.
Я вернусь, но везения мне не вернуть.
– Кайся Господу, – ангел-хранитель сказал.
Что ж, покаюсь раз было легко согрешить,
Раз ты ждешь меня целым, здоровым, живым…
Светлый ангел-хранитель по небу спешит,
Мне еще предстоит разговаривать с ним.
Земля перегорожена домами,
Земля перегорожена домами,
Заборами, дорогами, дымами
От черных, чуть пригашенных костров.
Так возникает город вместе с Богом
И с облаком, и с чертом, и с порогом
(Я вдруг его переступить готов).
А за порогом сумрак остается,
И Бог любви не хочет, но смеется
Мне в спину как охрипший домовой.
Он столько сил на выпивку истратил
И, кстати, страсти и сестерций, кстати,
Что я его не позову с собой.
Куда ж идти мне? Город под ногами,
Земля перегорожена дымами
От выстрелов и праздничных костров…
А дальше море медленно грохочет,
И торный путь все уже и короче,
И Бог любви в мой след бежать готов.
Город прочно окрашен в ребячьи цвета:
Темно-рыжий – кирпич, ярко-серый – цемент.
И владельцы углов занимают места
В самых целых рядах на текущий момент.
А жильцы с постояльцами стоя глядят
На причудливый рост обреченных стеблей,
И вечернее солнце в пятьсот киловатт
Освещает мансарды утробой своей.
Неужели и там – только пыльная жесть,
Прах земли незнакомой в цветочных горшках,
Ворох нот и рисунков, что надобно сжечь,
Да похмельный алкаш – за душой ни гроша?
Неужели и там, где кончается свет
Заходящего солнца на ломком стекле,
Не блеснет в полнакала лукавый ответ,
И надеждам случится в ночи околеть?
Из окрестных кварталов сбегается люд —
Поглядеть на пришельца в одежде чудной.
Бутерброды и водку ему подают
И за руку берут, и ведут за собой.
И сажают за стол, вспоминают язык,
Зажигают очаг, предлагают почет…
Звук далекой музыки над крышей возник
И в печальное сердце течет и течет.
Вот уже первые желтые листья
Вот уже первые желтые листья
Сын мой увидел на маленьком клене.
Не убоясь обвинения в лести,
Август склонился в глубоком поклоне.
То ли в поклоне этом прощанье,
То ли в поклоне этом насмешка…
Обзаводитесь, ребятки, плащами —
Осень спешит. И к чему эта спешка?
Когда гроза в начале декабря
Когда гроза в начале декабря
Разрушит круг привычного уклада,
Мы видим сквозь чугунную ограду —
Чернеет парк. Деревья теребят
Ветвями тучи, чтобы дождь пролился
На город сей – изделие не рук,
Но рукоделье Бога… тише, друг,
Он спит. Ему опять покой приснился.
Я видел Босфор. И святая София
Я видел Босфор. И святая София
В глаза мне сияла. Не веришь – не надо.
И солнце – безумная догма софита —
От злого зенита попятилось задом.
А горы брели под огромным богатством
Травы и цветов, можжевельника, сосен
К соленому морю как стадо, как братство
Разумных животных, которых мы бросим.
На что нам София? В бензиновой гари,
За грязной газетой, за чашкой напитка
Мы гордость и смех у себя отобрали,
Но жирной еды накупили с избытком.
Ах, право, не надо! Ах, право, оставьте!
Давайте-ка лучше сыграем в гитары..,
Но солнце швыряет свои мегаватты,
И я – внешне пьяный – внутри просто старый.
А на горизонте сияет София —
Обитель Христа в Магомета пространстве,
И я понимаю, где старт, а где финиш,
И я обретаю лекарство от странствий:
Надежные горы, забытая гордость,
И смех наших женщин внизу на стоянке…
И где-то восточней – грабительский город
Разбит на привычные глазу делянки.
Улица, улица – площади нет —
Улица, улица – площади нет —
Тянется, тянется прямо и прямо,
А вдоль по улице русский поэт
С водкой в бутылке шагает упрямо.
Как далеко до знакомых дверей!
Сквозь листопад, сквозь дожди и сквозь вьюгу
Нужно добраться, добраться скорей
На именины к старинному другу.
Что там? Ну хлеб, ну картошка, ну соль…
Водки бутылка и… водки бутылка —
Хватит. За стенкою дрыхнет Ассоль,
Но ведь любила и нежно, и пылко
Солнце и ветер, тебя, паруса…
Дети наутро потребуют кушать.
Нужно курить, вероятно, бросать,
Честно работать, начальника слушать.
Нужно, наверное, деньги копить
На холодильник, машину и дачу.
Нужно, наверное, водку не пить,
Да прекрати же, а то я заплачу!
Ну так по-полной, по-полной налей,
Что-то сегодня ты грустен, дружище.
Век с каждым годом становится злей,
Я с каждым годом все нищий да нищий.
Кто мы сегодня? Одни и одни…
Где наши женщины, рифмы, попойки?
