BEШНИЕ СТРУНЫ
Раскрылся к цвету хмурый север,
И снова зимний сон далек…
То в синий лен, то в красный клевер
Свои холмы пpocтop облек,
И грудь, дышавшая лишь болью,
Дивясь полдневному раздолью,
Его лазурь и зной, как мед,
В забвеньи детском жадно пьет…
Пусть кубок пламени и звона
В час жизни пенится полней
У уст, познавших горечь дней,
И час ущерба, жребий стона,
Преобразится в полноту —
Как май, как яблоня в цвету!
В седых веках шумели воды Тибра —
Векам веков их пляску петь и впредь
О славе жизни, в духе беспрерывной,
Хотя и разной, в пестрой яви дней…
Средь бурь, чьи вихри щедро гонит время,
Не дрогнула таинственная нить,
Связавшая в один великий жребий
Меч Цезаря и белый крест Савойский,
И средь лавин, что зиждут мир и рушат,
Не пресекалась вещая стезя
От Пестума к святым садам Ассизи…
Волшебным плугом, видно, к цвету взрыт
Весь Лациум, раз жертва не скудеет,
И оттого незыблем Капитолий,
Что мудрый зодчий клал его ступени…
И от него, по замыслу его,
В святое имя истины вселенской
Воздвиглась в мире, в глубь земли и к звездам,
Италия, как некий строгий храм,
Что строился и строится от века
Тоскующим напевом пастуха
Среди безлюдья пущи Апулийской,
С душою Данте, думою волхва,
Кривой киркой садовника Тосканы
И царственным резцом Буонарроти,
Безбольною молитвою Франциска,
А — тоже — грузным молотом Арнальдо
И темной кровью в поле боевом…
Велик в красе дворцов своих и башен
Бессмертный Рим, но выше Рим незримый,
Тот Дух, что двигал кистью Леонардо
И тайным чудом звездного огня
Пылал в живых виденьях Галилея…
Италия, как в сердце Гарибальди,
Он дышит в воле всех твоих сынов!
И только в нем ты обретешь упорство
В своих трудах, свершеньях и надеждах
И верный щит величью твоему,
Тот щит, что был с тобой на древнем Рейне
И не изменит ныне на Пиаве…
И не его ль, не дух ли вещий Рима,
Далекие, мы чтим благоговейно
В часы, когда, волнуя сердце, снится
Твой кипарис и серый ряд олив,
И пиния, как жертвенная чаша,
Воздетая за даром солнца к небу
И врытая глубокими корнями
В земную грудь, как вечный образ твой?!
ДУХУ ЖИВОМУ — НЫНЕ И ПРИСНО
Есть жизнь и смерть лишь в мнимых гранях праха.
Есть только жизнь в пылании времен…
Не для зерна зерно — для всхода и расцвета,
Равно, как цвет опять цветет зерну,
Чтоб Тайна мира вечно колосилась,
И, строясь к Солнцу, были беспрерывны
Ступени праха Богу своему.
Кто мыслит так, кто верит так, тот знает
Свет истины. Его людское сердце
Дрожит в слезах у гроба. Но, как дух,
Ушедшему он вслед глядит безбольно
В сознании, что вечен дар зари…
Аминь! Бессмертен Дух его, зовущий
От детских слез и счастья наших дней
Туда, где грудь людская вновь воскреснет
Из скудости в богатство полноты…
Звучит векам певучий дар его,
Преображая жребий человека,
Чтоб стал он частью в чуде бытия
И в нашей жизни, тайно ускоряя
К иному дню светающее время…
В устах земли три имени ему:
Пифийский жрец, Пророк и вновь Пророк,
Что станет светом нового Синая.
Он учит нас доверью ко Вселенной,
И мы приемлем вещий зов его:
Земные братья, пробил час крещенья!
Бросайтесь слепо в воды Иордана,
И будет в мире молодость души!
«Раскрылась ночь своей великой тьмой…»
Раскрылась ночь своей великой тьмой…
Подходит час полуночи немой!
Простор земли во мраке утонул…
И мир свои пределы разомкнул…
И над душой, неведающей сна,
Горят лишь звезд святые письмена,
Свой тайный блеск таинственно дробя.
Мои бедный ум, мне страшно за тебя!
В глухой тиши, среди глухих долин,
Пред бездной мира в мире ты один!
Тебе видна дневная ложь,
Нездешнего ты все же не поймешь.
В зловещей тьме ты — тень среди теней,
С проклятием отдельности своей!..
«Здесь — лишь грохот, хаос, зной…»
Здесь — лишь грохот, хаос, зной…
Там, у грани неземной,
Царство тайной тишины,
Где лишь пение струны…
В этом царстве тайных снов
Это пенье — вещий зов,
Чтобы в звездный час в тиши
Вскрылось пение души…
Третий раз поет петух!
И воскрес поющий дух…
Веет ангельским крылом…
Весь — молитва, весь — псалом…
«Вновь у безвестного порога…»
Вновь у безвестного порога,
Людское сердце, бьешься ты —
Но пусть цветет твоя тревога
Лишь часу новой полноты…
Плетись сквозь ночь по звездам жизни,
Не мешкая в угрюмой мгле,
И снищешь ты стезю к отчизне,
В веках завещанной земле…
В минувшем небе — солнце ржаво,
Без пламени его огни —
И ты, венчанный новой славой,
На роковое посягни!
«Таков закон судьбы суровой…»
Таков закон судьбы суровой,
Что вдруг раскрылся час зари,
И стали в горной жизни новой
Золою царства и цари.
Пусть сладки сердцу в мире старом
Его отрада и печаль,
Но ты, смельчак морей, лишь с жаром
От мертвой пристани отчаль!
И там, где в жизни будут крепки
Сны старых стен, былая глушь,
На их оплот могильно-цепкий
Железный молот свой обрушь!
Раскинуло свой звездный невод Время
В полночный омут яслей и могил,
И дольний мир, как благостное бремя,
Безвестной чащей сердце обступил.
И не уйти всей яви дней от ловли,
Что в безднах мира длится век и век,
Взошел ли миг, погас ли век, готов ли
Стать трепетной добычей человек.
Скользит челнок вдоль смертных побережий,
Где час вспоил свой краткий цвет в пыли,
Чтоб вдруг вовлечь в таинственные мрежи
Все прихоти, все жребии земли.
«Когда твой час в земной тени…»
Когда твой час в земной тени
Ночь облечет в свои огни,
Безмерность жизни оцени…
И нищим сердцем молви: Днесь
Мир полноты открылся весь
Нам, мукой сна объятым здесь.
И все, что мы, как смерть, клянем,
Всегда, всегда живым огнем
Наш жребий осеняет в нем.
Вот отчего, сковав века,
Несет на вольность их тоска
И оттого нам боль сладка.
«По праху, в смертную обитель…»
По праху, в смертную обитель
Нездешние следы легли,
Но смертный дух не небожитель,
И мы не странники земли…
Пусть боль, и ропот, и тревога
Объемлют нас в земной глуши,
Но нет изгнания у Бога
И нет опалы у души…
Средь смуты дня и ночи звездной
Сплетают вихри с тишиной,
Венчают нас одною бездной
И миг небес, и час земной.
I
Как трудно высказать — нелживо,
Чтоб хоть себя не обмануть —
Чем наше сердце втайне живо,
О чем, тоскуя, плачет грудь…
Речь о мечтах и нуждах часа
В устах людей — всегда — прикраса,
И силен у души — любой —
Страх наготы перед собой,—
Страх истины нелицемерной
Иль, брат боязни, хитрый стыд,
О жалком плачущих навзрыд,
Чтоб точным словом, мерой верной
Toгo случайно не раскрыть,
Чему сокрытым лучше быть…
II
Но есть и час иной напасти,
Когда мы тщетно ищем слов,
Чтоб с тайны помыслов иль страсти
Хотя б на миг совлечь покров,—
Чтоб грудь, ослепшая oт муки,
Явила в знаке, или в звуке,
Иль в скорби молчаливых слез,
Что Бог судил, что мир принес…
И, если пыткой огневою
Весь, весь охвачен человек,
Он только холоден, как снег,
И лишь с поникшей головою
В огне стоит пред тайной тьмой,
Вниманью чуждый и немой.
