«Я каждую минуту берегу…»
Я каждую минуту берегу,
Чтобы успеть в своем призванье трудном
И злую правду высказать врагу,
И поделиться радостями с другом.
И чтобы ты услышала опять
Слова любви, которыми я полон…
Чтоб сохранила тайная тетрадь
Высоких строк нахлынувшие волны.
Я те слова впервые произнес
Осенней ночью, ставшей нам судьбою.
Где наше счастье, – как сиянье звезд…
Как океан, охваченный прибоем.
Холмы в снегу.
И город в снегопаде.
Иерусалим притих и побелел.
И столько снега навалило за день,
Что все мы оказались не у дел.
Не выйти, не проехать – мир в сугробах.
Мы переждем ненастье как-нибудь.
Но даже телик был в прогнозах робок,
Боясь хорошей вестью обмануть.
И только утром снег угомонился.
И тут же начал таять на глазах.
Сугроб вдали, как лодка возле пирса,
Спустился вниз на белых парусах.
Иерусалим
«Не замечаем, как уходят годы…»
Не замечаем, как уходят годы.
Спохватимся, когда они пройдут.
И все свои ошибки и невзгоды
Выносим мы на запоздалый суд.
И говорим: «Когда б не то да это, —
Иначе б жизнь мы прожили свою».
Но призывает совесть нас к ответу
В начале жизни, а не на краю.
«Стыдно быть причастным к воровству…»
Стыдно быть причастным к воровству.
К дележу, к подачкам и откатам.
Я себя считаю виноватым,
Что с ворьем в одной стране живу.
Не уезжаю из России,
Не покидаю отчий дом,
Хотя чиновничье засилье
Переношу уже с трудом.
С трудом переношу их чванство,
Необразованность и лень.
Они себе сказали: «Властвуй!»
И этим заняты весь день.
«Когда-то в детстве я нырять был мастер…»
Когда-то в детстве я нырять был мастер.
О, как прекрасен этот миг,
Когда
До дна всю душу распахнувши настежь,
Меня в объятья прятала вода.
И надо мной смыкалась тишина.
И плыли где-то очертанья дна.
А как была волшебна глубина!
Безмолвна, вожделенна, холодна…
Мне все казалось необычным в ней —
Внезапность рыб, молчание камней.
И я любил врываться в этот мир,
Неясный, удивительный, как миф.
«Ты прожил счастливую жизнь…»
Ты прожил счастливую жизнь,
Потому что умел дружить
И не умел завидовать.
От выпадов лжи и зла
Одна защита была —
Поднять себя над обидами.
«Грядущее не помирить с минувшим…»
Грядущее не помирить с минувшим.
Не подружить «сегодня» и «вчера»…
Я кораблем остался затонувшим
В той жизни, что, как шторм, уже прошла.
Манерность мне всегда
Была чужда.
Душа к высокой простоте стремится.
Где Слово, как открытая звезда,
Вдруг осветит нежданную страницу.
Манерность мне всегда
Была чужда.
Хочу остаться близким в мире Божьем
Тем, для кого горит моя звезда,
Кто свет ее своей душой продолжил.
«Однажды заплутал я в городе Давида…»
Однажды заплутал я в городе Давида.
Войдя в него, как в незнакомый лес.
По моему растерянному виду
Понятно было – я впервые здесь.
И кто-то подошел, спросил по-русски,
Чем мне помочь… И проводил меня
До улочки – заброшенной и узкой, —
Где ты меня ждала уже полдня.
И я подумал – мог ведь не заметить
Растерянность мою в толпе густой…
Казалось бы пустяк… Но как был светел
Наш день от мимолетной встречи той.
Иерусалим
Мне жена купила бобра
Не живого, а для наряда.
Просто снова пришла пора
И теплей одеваться надо.
И хожу я в своем меху —
И галантен, и самоуверен.
Словно я теперь наверху —
С депутатами и премьером.
Я вальяжно сажусь в авто.
Не какой-нибудь пассажирик.
Мне теперь в дорогом пальто
Позавидует даже Жирик.
А жена говорит: «Бобер, —
Это вам не шкура овечья.
Ты вон шубу свою протер.
А бобер, он теперь навечно…»
И сказал я бобру тогда:
«На хрена тебе долголетье?
Ты отдай мне свои года,
Чтоб приблизить меня к бессмертью…»
Но бобер промолчал в ответ.
И я понял, что нам отныне
На двоих хватит этих лет…
Остальные добудет имя.
Почетный гость из Северной столицы
Читал псалмы у горестной Стены.
Он на иврите рад был помолиться,
Да не были слова припасены.
Записку меж камней вложил он робко.
А что за просьба в ней была – секрет…
И вдруг Стена ответила негромко:
«Но у меня, простите, столько нет…»
* * *
Лишь только душа обретала
Покой, забывая про зло,
Как Муза меня покидала…
И если мне в жизни везло,
И в счастье не знал я предела,
Привыкнув к соблазнам и лжи…
Вновь Муза меня не жалела
И мстила за леность души.
«Я одинок, как одинок цветок…»
Я одинок, как одинок цветок,
Когда его срывают и уносят.
Я одинок, как одинока осень,
Когда последний падает листок.
Я одинок,
Как правда между строк.
«И гений трижды может быть…»
И гений трижды может быть
Ничтожен:
Когда он дружбу выгодой итожит,
Когда вослед своей любви былой
Он посмеется, словно шутке злой.
Но в третий раз всего ничтожней он,
Когда забудет, где он был рожден.
С высоты своих
Прожитых лет
Я неслышно спускаюсь в былое.
А в былом ничего уже нет,
Словно кто-то прошелся метлою.
Я, наверно, попал не туда,
И вообще вся затея напрасна.
И вернулся я в те же года,
Из которых уйти собирался.
В древней Спарте их бросали в пропасть.
«Пожили, и хватит… Знайте совесть…»
Правда, жизнь с тех пор переменилась.
Рейтинг стариков намного вырос.
Вместо пропасти – раздолье пенсий.
И на них возможно выжить, если…
Если будете опять при деле.
Или вам придут на помощь дети.
А иначе, в общем, та же пропасть:
По краям ее опасно топать…
«Поздно переделывать себя…»
Поздно переделывать себя…
Если неугоден ты кому-то,
Можно все решить в одну минуту, —
Не общаться… Только и всего.
Поздно переделывать себя…
Если власть в стихах находит смуту,
Можно все решить в одну минуту, —
Не читать ей просто ничего.
«Уехал друг на южный берег…»
А. А.
Уехал друг на южный берег.
На берег не своей страны.
А я любил его и верил,
Что нам разлуки не страшны.
Но все сложилось по-иному.
Жизнь разломилась пополам.
И не горюет он по дому,
По честно прожитым годам.
И все, что мы любили вместе, —
Ему теперь превыше сил.
А что боялось нашей мести,
Он виновато позабыл.
«Наверно, мне когда-нибудь простится…»
Наверно, мне когда-нибудь простится,
Что я живу, по легким дням скорбя.
Мне б надо было
На Святой земле родиться,
Чтоб стать чуть-чуть
Похожим на тебя.
По вере и Богу —
Мы братья и сестры.
По жизни —
Порой наша близость слаба.
И чья-то душа —
Как заброшенный остров.
И так одинока чужая судьба.
Врач сказал:
«Меняйте образ жизни.
Чтобы никаких волнений…»
Я съязвил:
«А душа при этом не закиснет?..» —
«Не закиснет… Вы же не дебил».
Ну, а я – дебил…
Упрямый и недужный.
Не приму и нескольких минут,
Без борьбы, когда порочат дружбу.
И без гнева, – если правду бьют.
«Добро должно быть с кулаками…»
«Добро должно быть с кулаками…» —
Из древних кто-то утверждал.
А в кулаке зажатый камень
Меж тем своей минуты ждал.
И мне всегда мешала малость
Поверить в эту благодать.
Да, кулаки – они остались.
Добра вот что-то не видать.
«Приходит опыт, и уходят годы…»
Приходит опыт, и уходят годы.
Оглядываясь на неровный путь,
Чему-то там я улыбаюсь гордо,
А что-то бы хотел перечеркнуть.
Все было в жизни – поиски и срывы.
И опыт постоянно мне твердит,
Что дарит мать птенцу в наследство крылья,
Но небо за него не облетит.
«Я подумал: «Стать бы деревом…»»
Я подумал: «Стать бы деревом…
Чтобы весь свой долгий срок
Не жалеть о всем содеянном
И о том, чего не смог.
Не страдая, не завидуя,
Позабыв друзей своих,
Молча встану над обидами
И над горестями их.
Не грустя о днях потерянных,
Буду ждать иной судьбы…
Почему не стать мне деревом,
Коль в чести у нас ДУБЫ?»
«Вы мне часто снитесь по ночам…»
