Виктор Боков - Стихи

Что поэту даётся от бога?
Очень мало и очень много!
Сердце чувствующее, живое,
Не лукавое, не кривое,
Пламенеющее, горящее,
Словом, самое настоящее.
Он не барин, не соглядатай,
Он рабочий с рябым лицом,
Добровольно идёт в солдаты
Бить неправду горячим свинцом.
Пулемёт его содрогается,
Сутки целые отдыха нет.
Только так ему полагается,
А иначе поэт — не поэт!
Что за это в награду даётся,
Кроме ссадин и синяков?
Ничего! Но поэт остаётся,
Как живая легенда веков!

Коло-коло-колокольчик,
Колокольчик голубой,
Коля, Коля, Николаша,
Где мы встретимся с тобой?

 Ди-линь-ди-линь,
 Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь,
 Эх, Коля, Николаша,
 Где мы встретимся с тобой?

Коло-коло-колокольчик
Колокольчик, иван-чай,
Коля, Коля, Николаша,
Я приду, а ты встречай!

 Ди-линь-ди-линь,
 Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь,
 Эх, Коля, Николаша,
 Я приду, а ты встречай!

Коло-коло-колокольчик,
Колокольчик, синий цвет,
Что я, что я натворила,
Полюбила с этих лет.

 Ди-линь-ди-линь,
 Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь,
 Эх, что я натворила,
 Полюбила с этих лет!

Коло-коло-колокольчик,
Колокольчик голубой,
Коля, Коля, Николаша,
На край света я с тобой!

 Ди-линь-ди-линь,
 Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь,
 Эх, Коля, Николаша,
 На край света я с тобой.

Я испытывал гоненья,
Безутешно горевал.
Но и в горькие мгновенья
Кто-то душу согревал.

Кто-то руку клал на плечи,
Кто-то мне шептал, как дождь:
— Успокойся, человече,
Ты до счастья доживёшь!

Зла на свете очень много,
Злых людей невпроворот,
Но другая есть дорога,
И по ней добро идёт.

И на дудочке играет,
Не пугаясь вражьих стрел.
Добрых сердцем собирает.
Для чего? Для добрых дел.

Майор во френчике защитном
Стоит и курит у окна.
Все шрамы у него зашиты,
В нём, как в кургане, спит война.

Рузаевка. — Пивка хотите? —
Мы сходим с ним и пиво пьём.
Болтаем о семейном быте,
Судачим каждый о своём.

Всё незначительное — в сторону!
Мы два мужчины, две судьбы.
Кукушка нам считала поровну,
Мы оба — с опытом борьбы.

— А вы в каких краях сражались?
Он пиво пил, в меня глядел.
Оцепенело губы сжались:
— Я не сражался — я сидел.

И воцарился час печали.
И солнце спрятало лучи.
И только радостно кричали
Пристанционные грачи.

Часто сижу я и думаю,
Как мне тебя величать?
Тихую, милую, скромную,
Как мне тебя называть?

Я назову тебя реченькой,
Только ты дальше теки,
Я назову тебя звёздочкой,
Только ты дольше свети!

Я назову тебя зоренькой,
Только та раньше вставай,
Я назову тебя солнышком,
Только везде успевай!

Я назову тебя радугой,
Только ты ярче гори,
Я назову тебя радостью,
Только ты дальше зови!

Порою поэзия ценит молчание
И мудрое мужество тихих минут.
Она никому не прощает мельчания.
Она — высота. А высоты берут.

А ты иногда, рифмоплёт безголовый,
Поэзию спутав с подённым трудом,
В пустой колокольчик заблудшей коровы
Звонишь и звонишь, ну а толку-то в том!

Я однажды умру, не запомнив, какого числа,
К некрологу друзей отнесясь безразлично.
Капнет тихая капля с большого весла,
Это значит, что Волга печалится лично.

Дрогнет ветка. И дерево всё до верхов
Будет зябнуть, узнав о развязке печальной.
Это значит, что я для российских лесов
Был не просто какой-то прохожий случайный.

Заволнуется в поле по-девичьи рожь,
И колосья уронит, и тихо заплачет.
Это значит, что в мире я сеял не ложь
И никто моё слово в застенок не спрячет.

Смерть меня заберёт не всего целиком, —
Что-то людям оставит, и даже немало.
…А пока я тихонько пойду босиком,
Чтобы загодя тело к земле привыкало!

I

Что ты, шмель, всё гудишь, всё гудишь
И мохнатыми лапами шаришь?
Ты кому это так грубишь?
И какому соцветью мешаешь?

Приумолкни! Послушай, как в грунт
Лезет гроб, задевая коренья.
О, навеки умолкшая грудь,
Не рассчитывай на вызволенье.

Первый раз тебя так, поэт,
Горечь горя за горло хватает.
Самой лучшей из женщин — нет,
Самой, самой святой — не хватает!

Ни одна мне не скажет: — Сынок! —
Ни одна не заплачет при встрече.
Я стою — одинок, одинок,
Горе-горькое давит на плечи.

Давят, душит, как чёрная рысь,
Непролазными чащами водит.
Кто-то юн, кто-то тянется ввысь,
А кому-то итоги подводят.

Навсегда затворились уста,
Плачут иволги в сотни жалеек.
Вся природа кричит: — Сирота!
Подойди, мы тебя пожалеем.

Вам печали моей не унять
Ни огнём, ни вином, ни гулянкой.
Мать-земля! Береги мою мать,
Ты теперь её главная нянька!

II

О смерти не хотела слышать!
О, как она хотела жить!
— А полотенце надо вышить!
— А кур-то надо покормить!

— Отец! А крыша-то худая,
Ей нужен кровельщик скорей! —
Мать русская! Ты, и страдая,
Не гасишь света и лучей.

В иную уходя обитель,
Где всё молчит и всё во мгле,
Ты всё ведёшь себя, как житель,
Который ходит по земле!

Выхожу я утром рано
Да на Пушкинский бульвар.
Там сидят два ветерана.
Я пройдусь — ведь я не стар.

Мне ещё не мемуары
В тихой комнате писать.
Мне про шумные бульвары,
Про живое рассказать.

Весь бульвар — собранье красок.
И на нём в такую рань
Демонстрация колясок,
Мамок, бабушек и нянь.

Человечество катают,
Кормят кашей, молоком.
В долг дают ему и знают,
Что оно отдаст потом.

Всходит красная гребёнка,
Словно солнце в волосах.
Молодая мать ребёнка
Подымает на руках.

Соской тешится мечтатель,
Сам зрачками даль сверлит.
Там, как главный воспитатель,
Пушкин бронзовый стоит.

Сегодня мне невесело,
Сегодня я грущу,
Как будто что потеряно, —
Как будто что ищу.

Куда меня знакомая
Дороженька ведёт?
На полюшко широкое,
Туда, где лён цветёт,

 Лён, лён, лён,
 Кругом цветущий лён.
 А тот, который нравится,
 Не в меня влюблён.

Не я ль весною сеяла
Сибирский мой ленок?
Его посеять вовремя
Не ты ли мне помог?

Но почему не хочешь ты
Мне, как тогда, помочь?
От чувства безответного
Страдаю день и ночь!

Остановлюсь я на поле,
Присяду, лён примну
И спрячу очень грустные
Глаза свои во льну.

Слезу заметив горькую,
Мне мой ленок простит
И, может быть, по-девичьи
Со мною загрустит.

 Лён, лён, лён,
 Кругом цветущий лён.
 А тот, который нравится,
 Не в меня влюблён.