Рустам отправляется в город Хотан к Пирану
Отважным, независимым, Рустам,
Сказал своим семи богатырям:
«Как только сторожей наступит смена,
В ночной поход отправимся мгновенно».
Запели петухи в рассветной мгле.
Вот у слона — литавры на седле.
Рустам явился с палицей, с арканом:
Могущественным высился платаном.
Проехал через царские врата,
Хвалу царю произнесли уста.
Богатыри — пред ним, а войско — сзади,
Готовы жизнь отдать победы ради.
У каждого — копье, стрела, булат,
Чтоб кровь пролить, они вперед летят.
Вот наконец туранская граница.
Рустам велел стрелкам остановиться.
Сказал: «Спокойно, с разумом дружа,
У этого останьтесь рубежа.
Пусть даже я умру на поле чести,—
Должны вы пребывать на этом месте,
Но копья заостряйте и мечи,
Готовьтесь к битве утром и в ночи».
Вступил в Туран, семь витязей возглавил,
А на границе тысячу оставил.
Оделись по-купечески они,
Достали домодельные ремни,
И, вместо серебра, парчи, атласа,
В одежду облачились из паласа.
Они в туранский двинулись предел.
И караван благоухал, блестел.
Коней скакало восемь в караване,
Семь — хороши, а Рахш — венец мечтаний.
На ста верблюдах — ткань, что дорога,
На десяти верблюдах — жемчуга.
Рожок напоминая Тахмураса,
Звонки звенели, дол гудел и трясся.
Так двигался, так прибыл караван
В Хотан, которым управлял Пиран.
Был этот город близко от границы,
Дворец виднелся, крепость и бойницы.
В тот день Пиран, воитель и мудрец,
Охотился, был пуст его дворец.
Он возвращался, радостен и светел.
Издалека Рустам его заметил.
Насыпал жемчуг в кубок золотой,
Прикрыл его румийскою парчой,
Двух дорогих коней украсив златом,
И серебром, и жемчугом богатым,
Посыльным их вручил и, как купец,
Отправился к Пирану во дворец.
Сказал: «Ты доблестью на поле брани
Прославился в Туране и в Иране.
Ты — богатырь, ты царственно велик,
И на земле немыслим твой двойник!»
Хотя Пиран Рустама видел прежде,—
В купеческой не распознал одежде.
«Что ты за человек? — спросил Пиран,—
В наш город из каких ты прибыл стран?»
А витязь: «Твой слуга перед тобою.
Стоянку в городе твоем устрою.
Проделал из Ирана тяжкий путь,
Чтоб у тебя торговлю развернуть.
Любую вещь куплю, продам любую,
Увидишь ты, как бойко я торгую.
Я шел к тебе и уповал светло:
Меня возьмешь ты под свое крыло!
Жемчужины я распродам бессчетно,
Четвероногих я куплю охотно.
Хочу, — пусть мне твоя поможет мощь,—
Из тучи дружбы лить жемчужный дождь!»
Затем из кубка, что царя достоин,
Рассыпал жемчуг пред Пираном воин.
Вручил дары — уладились дела:
Понравились и жемчуг и хвала.
Вручил коней, что зренье ослепили:
Их гривы и следа не знали пыли!
Пиран взглянул на кубок золотой,
На жемчуг, удивлявший красотой,
Торговцу ласковым ответил словом,
Дал место на сиденье бирюзовом,
Сказал: «Тебя устроим возле нас.
Пойди, вернись без страха в добрый час.
Ты за свое имущество не бойся,
Никто не отберет, не беспокойся.
Пойди и ценный привези товар,
Где пожелаешь, там устрой базар.
У сына моего остановись ты,
Как родич ты мне будешь, сердцем чистый!»
Сказал Рустам: «Для славных горожан
Мы приведем сюда наш караван.
Твоим словам доверившись всецело,
Займусь я куплей и продажей смело.
Найдешь у нас, — поклясться я готов,—
Ты жемчуга всех видов и родов,
И если ты не дашь купца в обиду,
Из города с душой спокойной выйду».
Сказал Пиран: «Доставь сюда всю кладь,
Ты будешь под охраной торговать».
Рустам доставил ценную поклажу
И, в дом вступив, решил начать продажу.
Узнали горожане, что в Хотан
Явился из Ирана караван.
Был весь Хотан взволнован и разбужен
Известием о продавце жемчужин.
Стекались люди под приютный кров
Для купли жемчуга, парчи, ковров.
Рассвет взошел над миром светозарный.
Так начался в том доме торг базарный.
Манижа приходит к Рустаму
Узнав о караване, Манижа
Явилась в город, плача и дрожа.
Перед купцом, прославленным молвою,
Предстала с непокрытой головою.
С ресниц смахнула слезы рукавом,
Сказала о событье роковом:
«Трудись, безгрешною стезею следуй
И разочарования не ведай.
Судьбой да будешь взыскан в добрый час
Пускай тебя дурной не сглазит глаз.
Осуществи желанья в полной мере,
Вовек не знай убытка и потери.
Всегда урокам разума внимай,
Да будет счастлив твой иранский край.
Какие вести об иранском войске?
Где Гив, Гударз? Где знатный род геройский?
Известно ль, что Бижан попал в тюрьму?
Помогут ли сородичи ему?
Ужель таких богатырей потомок
Умрет в цепях, не выйдет из потемок?
Железом скован с головы до ног,
Бижан в цепях тяжелых изнемог,
В его оковы гвозди крепко вбиты,
Лохмотья кровью жаркою покрыты.
Из-за него забыла я о сне,
Я плачу, скоро слез не хватит мне».
Рустама испугала речь такая,
Царевну грубо он прогнал, ругая:
«Прочь от меня ступай, да побыстрей,
Не знаю никаких богатырей,
До Гива и Гударза нет мне дела,
А болтовня твоя мне надоела!»
Взглянула с укоризною тогда,
Заплакала от горя и стыда,
Сказала: «Я пришла с душой больною,
Зачем ты грубо говоришь со мною?
Не хочешь отвечать? Так не гони!
В тоске и горе провожу я дни.
Кто в жалости отказывает нищим?
Ужель в Иране мы таких отыщем?»
Сказал Рустам: «Эй, Ахримана дочь,
Эй, женщина, ступай из лавки прочь!
Я грубо говорю с тобой недаром,
Ты мне мешаешь, занят я базаром.
Твой день уныл, суров ли, — не мешай,
Иди, моей торговле не мешай!
Я даже и не думал там селиться,
Где Кей-Хосрова гордая столица.
Мне эта неизвестна сторона
И Гива и Гударза имена».
Велел Рустам помочь несчастной нищей,
И слуги перед ней предстали с пищей.
Затем остался с ней наедине,
Сказал: «Свою печаль поведай мне.
Зачем ты спрашиваешь об Иране?
О шахе? О бойцах? О поле брани?»
А Манижа: «Купец, не будь жесток!
Поймешь ли горя моего исток?
От пленника сейчас я удалилась,
К тебе пришла, с надеждою на милость,
Спросить о том, что замышляет шах,
О Гиве, о Гударзе, о бойцах.
Но ты меня, как стражник, встретил криком.
Иль ты забыл о господе великом?
Я — Манижа, Афрасиаба дочь.
Еще не видели ни день, ни ночь,
Ни люди моего нагого тела,
А ныне в нищенстве я пожелтела,
Лепешек я прошу из ячменя…
За что же бог так покарал меня?
Скажи, чей на земле печальней жребий?
Услышит ли меня господь на небе?
Бижан — в темнице, он лежит на дне,
Забыл о блеске звезд, о светлом дне.
Закованы в железо ноги, руки,
С ничтожной жизнью жаждет он разлуки.
Вот почему тоска в меня впилась,
Вот почему я слезы лью из глаз.
Когда вернешься, — может быть, в Иране
Гударза встретишь ты — главу собраний,
Иль к шаху во дворец войдешь, и там
Тебе предстанут Гив или Рустам,—
Так передай им, что Бижан — в неволе,
Что он умрет, пускай не медлят боле,
Что смерть к нему все ближе с каждым днем,
Что камень есть над ним, а цепь — на нем».
Сказал Рустам: «Царевна, ты прекрасна,
Не проливай же слез любви напрасно.
Зачем к отцу ты с просьбой не пошлешь
Великодушных родичей, вельмож?
Быть может, дочери своей в угоду,
Смягчится, пленнику вернет свободу?
Боюсь, обижен будет твой отец,
Не то бы одарил тебя купец».
Он поваров призвал в свое жилище,—
Да принесут побольше всякой пищи.
Велел он птицу подогреть чуть-чуть
И в мягкую лепешку завернуть.
Как дух, что внемлет властному заклятью,
Он быстро спрятал там кольцо с печатью.
Сказал: «Ступай ты к пленнику с едой:
Ты стала для беспомощных звездой».
Бижан узнает о прибытии Рустама
