Павел Васильев - Сочинения. Письма

Они рождались
На крутых, на низких
Березовых,
Сосновых берегах,
В краях татарских,
Русских,
Черемисских,
На тех полянах,
И на тех лугах —

Что, дугами червлеными опеты,
Не чуяли созвездий над собой,
Все в медуницу пьяную одеты.
Но знаю я —
На свете горше нету
Татарки-крови
Черной и рябой…

И колокол пространства голубой
Раскачивался
На мизинце бога…
Мне говорят:
— Была она убога,
Была бедна,
Бессмысленна,
Темна —
Глухих веков этапная дорога,
Родившая
Все сущее
Страна.
Но, может быть,
Мы вспомним на досуге
О людях тех,
Чья слава горяча —
О разинском
Несокрушимом струге,
О занесенной
Сабле Пугача.

О том, как после
В гиканье и свисте,
Пускай еще
Совсем не коммунисты,
Но правду все ж
Почуявши свою,
За революцию
На чистом поле брани
Дрались они, товарищи крестьяне,
И падали
Убитыми в бою!

И странно было слушать командирам,
Как средь тайги
Внезапно возникал
И рос,
И выше поднимался вал —
Сто деревень, собравшихся
Всем миром,
Затягивало «Интернационал».

В снегу,
В ветвях сосновых,
Бородаты,
В овчинах рыжих,
В красных кушаках,
С винтовками и вилами в руках,
Сняв шапки, пели мужики —
Солдаты
Великой, славной
Армии труда,
Среди тайги
Под знаменем свободы!
И славно
Их встречали
В эти годы,
Когда они врывались в города!

И сабли
Вожаков их безызвестных,
Тугая сталь,
Не дрогнувшая в честных,
За честь народа
Поднятых руках,
Среди других особенно сверкая,
Останется,
Горя, не умирая,
Свидетельством
Бесстрашия в веках.

И даже
В славных песнях
Первой Конной,
Которую,
Как бурю, вел Буденный,
Их вольный голос
Слышится суров —
Оно недаром славилось —
 Крылато
Лихое войско Красного Мюрата,
На всем скаку
Сметавшее врагов!

Их кони в гневе,
В ярости косили
Кровавый глаз…
Сквозь облачную рядь
Крестьянская, бедняцкая Россия
Голосовала шашкой за Октябрь.

На тыщи верст,
За гребнями Урала
Страна слова присяги повторяла,
Слова огня — которые пою…
За революцию
На чистом поле брани
Дрались они, товарищи крестьяне,
И падали
Убитыми в бою!

И где-нибудь
Под Ачинском,
Бывало,
В глухом селе,
У снежного привала
Шла похоронов горькая тропа;
Мороз крепчал.
Мать голосила в сенцах,
И гроб несли
На белых полотенцах.
Без песен,
Без оркестра,
Без попа.

Лишь хруст
Сосновых веток в изголовье,
Да бант багровый,
Шелковый от крови,
Да над тайгою
Поминальный дым,
Друзей бойца
Глухое полукружье,
И боевое, верное оружье
Нес у седла
Печальный конь за ним!

Но клятвы крепче не было,
Чем эта,
Над славным прахом,
Отданным земле, —
Она пылала
Заревом во мгле,
Полотнищем
Невиданного света.

Твой полдень, революцию любя,
Бессмертная,
Великая,
Живая,
Не песню ль
О погибшем за тебя
В колхозах
Запевалы запевают!

Он славно жил
И умер
Так, как надо.
И лучшая,
Высокая награда
Получена еще при жизни им —
Он жил свободно!
И когда знамена
Военные поднимешь…
Поименно
Нас созови — в полки и эскадроны,
Мы
Жизни для тебя
Не пощадим!

Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом, северном краю.

Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мед.
Незаметно все приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьет.

Я скажу тогда тебе, подруга:
«Дни летят, как по ветру листьё,
Хорошо, что мы нашли друг друга
В прежней жизни потерявши всё…»

Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына.
Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело.
Нарезавши тысячи тысяч петель, насилием к власти
                                                                                        пробрался.
Ну, что ж ты наделал, куда ты залез, расскажи мне,
                                                                                         семинарист неразумный!
В уборных вывешивать бы эти скрижали…
Клянемся, о вождь наш, мы путь твой усыплем цветами
И в жопу лавровый венок воткнем.

Гренландский кит, владыка океана,
Раз проглотил пархатого жида.
Метаться начал он туда-сюда.
На третий день владыка занемог,
Увы! Жида переварить не мог.
Итак, Россия, о, сравненье будет жутко —
И ты, как кит, умрешь от несварения желудка.

Его Толстой, как бог меня, простил.
Он задом думал, головой трудился.
Он только что Платона окрестил
И тут же от Платона открестился.

У Зозули бе в начале слово,
И Зозуля весел бысть и бе.
Тихий час. Тлел «Огонек» в избе,
И роди Зозуля Смелякова.

Мы верили ветрам-скитальцам,
Мы песни холили в груди.
Пересчитай нас всех по пальцам,
Но пальца в рот нам не клади.

Мы с тобой за все неправды биты,
Наши шубы стали знамениты,
По Москве гуляли до зари.
В городе все басни нам пришиты,
Все же мы с тобой, Сергей, пииты.
Мы пииты, что ни говори.

Три дня гадали на бобах,
И все выходит: Авербах.

Сегодня дурной день.
У Оси карман пуст.
Сходить в МТП лень.
Не ходят же Дант, Пруст.

Жена пристает: «Дай!»
Жене не дает: «Прочь!»
Сосед Доберман — лай.
Курил Мандельштам — ночь.

И предстал пред Мадур-Вазой
Воин с синими глазами.
Волосы его густые
Вороным крылом спадали
На суконные оплечья.
Ты скажи мне, Мадур-Ваза,
Разреши мою загадку:
«Сколько будет, если тыщу
На четырнадцать умножить?»

Сергей Антонович Клычков
Спер Мадура и был таков.