Павел Васильев - Сочинения. Письма

Его Толстой, как бог меня, простил.
Он задом думал, головой трудился.
Он только что Платона окрестил
И тут же от Платона открестился.

У Зозули бе в начале слово,
И Зозуля весел бысть и бе.
Тихий час. Тлел «Огонек» в избе,
И роди Зозуля Смелякова.

Мы верили ветрам-скитальцам,
Мы песни холили в груди.
Пересчитай нас всех по пальцам,
Но пальца в рот нам не клади.

Мы с тобой за все неправды биты,
Наши шубы стали знамениты,
По Москве гуляли до зари.
В городе все басни нам пришиты,
Все же мы с тобой, Сергей, пииты.
Мы пииты, что ни говори.

Три дня гадали на бобах,
И все выходит: Авербах.

Сегодня дурной день.
У Оси карман пуст.
Сходить в МТП лень.
Не ходят же Дант, Пруст.

Жена пристает: «Дай!»
Жене не дает: «Прочь!»
Сосед Доберман — лай.
Курил Мандельштам — ночь.

И предстал пред Мадур-Вазой
Воин с синими глазами.
Волосы его густые
Вороным крылом спадали
На суконные оплечья.
Ты скажи мне, Мадур-Ваза,
Разреши мою загадку:
«Сколько будет, если тыщу
На четырнадцать умножить?»

Сергей Антонович Клычков
Спер Мадура и был таков.

Галиной Бык ты названа, корова,
Серебряковой сделалась, но вот,
Куда б ни шла теперь Серебрякова,
Вослед за ней, склонив рога сурово,
Мыча, ее фамилия идет.

Молчу, молчу — но противу желанья
Доносится протяжное мычанье.
Честное слово —
Серебрякова!

Пиши, но избегай подобных тем.
О, лучше б не писала ты совсем.

Из Англии приехала она,
Но это уж не Англии вина.

Бог Гименей, бог Загс иль просто бог,
Любезные, соединил вам руки.
Но вовремя вам будет дан урок
Под руководством возмущенной скуки.

Те, что не родились — не потеря.
То, что не доделал — не дела.
Угадай, на сколько вёсен Мэри
Временно беременной была?

Здесь похоронен юноша и муж
Всех жен своих, да и чужих к тому ж.

О Делия, склонившись над могилой,
Пролей слезу и прошепчи о нем.
Он называл твою любовь постылой
И превращен за это в чернозем.

К чему нам скорбный перечень имен?
Как звать меня? Не помню ни черта я!
Но надо мной шумит трава густая.
Вы видите, друзья, я погребен
И все-таки, друзья, произрастаю.

У ворот Панферова
Шекспир целует борова.
А у наших у ворот
Козел Ставского дерет.

Наталья Петровна
Поехала по брёвна.
Зацепилась за пенек,
Просидела весь денек!

Пью за здравие Трехгорки.
Эй, жена, завесь-ка шторки:
Нас увидят, может быть.
Алексей Максимыч Горький
Приказали дома пить!

Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский!
Здравствуй, Водопьянов, и прощай!
Вы зашухарили, «Челюскин» потопили,
А теперь червонцы получай!

Рассвет апрельский тих и ал,
Просторы пахнут нежно мятой.
Иван дубину в руки взял…
Стой, братец, я не виноватый!

Средь берегов Днепра дремучих
Прогрустили певучие уключины —
На Украине родился Крученых.

Где мамонт столетья продрых,
Среди морозов седых
В Сибири рос Крученых.

Великороссов голоса точёны.
Глазастые ядрены жёны —
В Москве работал Алексей Кручёных.

Рыдают Галилеи в нарсудах,
И правда вновь в смирительных рубашках,
На север снова тянутся обозы,
И бычья кровь не поднялась в цене.

Сквозь изгородь и сад пчелиный
Войдут с улыбкой именины
И заторгуют на пиру.
У них детей и жен охапки,
Их сборы были коротки,
И у мужей из хвои шапки,
Из лопухов у жен платки.
Их от жары румяны лица,
Им не заказано лениться
И пировать, и пить. Ну, что ж?
Но тяжкий взмах твоей ресницы!
Но золото румяных кож!
И вот уж вечер в сени бьется
Парным теплом и комаром.
Карнизы, огород, колодцы,
Жуков по жести жесткий гром.
И руки мне в рубаху спрятав,
Ты гнешься на моих руках,
И нет нигде таких закатов,
Какие у тебя в зрачках!

А. Давно бы
Забросить все,
Что было жизнью там.
Вернуться в край —
Мальчишества счастливый,
И ноздри трепетные,
Нежные
Коням
Расцеловать, и в жесткие их гривы
Вплести ладони.
Родина моя,
Встречай теплом
И темным дымным хлебом
И петушиным криком,
Снова я
Нашел тебя под позабытым небом.
Твой дальний шум
И золотая тьма
Закуталися в вёснах и туманах,
Открыты мне.
И вновь твои дома
Ползут ко мне на пузах деревянных.
Вновь сеновалы к небу вознеся,
Опять станичным девкам
Игры снятся.
В кровати их тяжелые тела
Неровно дышат —
По любви томятся.
И ты, Анастасия,
Где сады,
В которых мы с тобой тогда гуляли.
Пусть нет тебя —
Я отыщу следы
Дыханья твоего. На одеяле
Надкусанном,
Где сладкая слюна еще кипит,
Еще пойму припева
Нетерпеливость.
Где теперь она,
Скуластая насмешливая дева?
Да, может быть, всего не возвратить,
Раз не могу
Глядеть забаве в очи,
Наперстками ее дыханье пить.