398. К МУЗЕ
Опасность повисла в эфире —
Слепой и убийственный груз.
В бесплодных мечтаньях о мире
Позорно молчание муз.
Когда с беспощадною силой
Взрывается свод голубой,
Хочу, чтобы муза будила,
Чтоб муза звала за собой.
Чтоб, тысячи верст пролетая
Сквозь вихри огня и свинца,
Строка проникала литая
В живые людские сердца.
Горячими вспышками молний —
От края до края земли —
Все помыслы, муза, наполни
И гневом сердца накали.
Прорвись сквозь туманы густые,
Которыми дышит война.
За многие жизни людские
Потребуй расчета сполна.
За каждого требуй расплаты,
Кто жил, и любил, и творил,
И встал неизвестным солдатом
Из сумрака братских могил.
О муза, орлиной повадкой
Над родиной крылья расправь,
Чтоб враг не пробрался украдкой
Ни с неба, ни с суши, ни вплавь.
Опасность повисла в эфире —
Слепой и убийственный груз.
В бесплодных мечтаньях о мире
Позорно молчание муз.
1941
399. «Я себе вопрос серьезный…»
Я себе вопрос серьезный
Задаю не в первый раз:
Если час настанет грозный,
Как ты встретишь этот час?
Не колеблясь, не тоскуя,
Можешь ты отдать в бою
За страну свою родную
Жизнь и молодость свою?
Я спрошу и вновь отвечу
Стуком сердца своего,
Что врагу пойду навстречу,
Не жалея ничего,
Что любимую покину,
Не позволю провожать,
Что меня родному сыну
Не удастся удержать.
Не смутят ни мрак холодный,
Ни внезапный блеск штыка.
Облегчит мой шаг походный
Мужественная строка.
1941
Борис Моисеевич Смоленский родился в 1921 году в Новохоперске Воронежской области. С 1921 по 1933 год семья жила в Москве. Его отец, журналист М. Смоленский, в то время возглавлял отдел в «Комсомольской правде», позже редактировал газету в Новосибирске, где в 1937 году по клеветническому навету был арестован. С этого времени Борис не только учится, но и работает, помогая семье.
Интерес к поэзии у Бориса Смоленского появился рано. Со второй половины 30-х годов он пишет стихи, главная тема которых — море, его отважные люди. Верный своей теме, Смоленский поступает в один из институтов Ленинграда, готовясь стать капитаном дальнего плавания. Одновременно с этим изучает испанский язык, переводит Гарсию Лорку, участвует в составлении литературной композиции о К. Марксе и Ф. Энгельсе для известного чтеца В. Яхонтова.
В начале 1941 года Смоленский был призван в армию. С первых дней Великой Отечественной войны — на фронте. Фронтовые стихи, а также поэма о Гарсии Лорке, о которых Смоленский упоминает в письмах к близким, погибли.
16 ноября 1941 года Борис Смоленский пал в бою.
При жизни стихотворения Б. Смоленского не публиковались.
Есть ремесло — не засыпать ночами
И в конуре, прокуренной дотла,
Метаться зверем, пожимать плечами
И горбиться скалою у стола.
Потом сорваться. В ночь. В мороз.
Чтоб ветер
Стянул лицо. Чтоб, прошибая лбом
Упорство улиц,
здесь сейчас же встретить
Единственную нужную любовь.
А днем смеяться. И, не беспокоясь,
Всё отшвырнув, как тягостный мешок,
Легко вскочить на отходящий поезд
И радоваться шумно и смешно.
Прильнуть ночами к звездному оконцу,
И быть несчастным от дурацких снов,
И быть счастливым просто так — от солнца
на снежных елях.
Это — ремесло.
И твердо знать, что жизнь иначе — ересь.
Любить слова. Годами жить без слов.
Быть Моцартом. Убить в себе Сальери
И стать собой.
И это — ремесло.
1938
401. «Полустудент и закадычный друг…»
Полустудент и закадычный друг
Мальчишек, рыбаков и букинистов.
Что нужно мне?
Четвертку табаку
Да синюю свистящую погоду,
Немного хлеба, два крючка и леску,
Утрами солнце, по ночам костер,
Да чтобы ты хоть изредка писала,
Чтоб я тебе приснился… Вот и всё.
Да нет, не всё…
Опять сегодня ночью
Я задохнусь и буду звать тебя.
Дай счастье мне! Я всем раздам его…
Но никого…
1939
По гулкой мостовой несется ветер,
Приплясывает, кружится, звенит,
Но только вот влюбленные да дети
Смогли его искусство оценить.
Взлетают занавески, скачут ветви,
Барахтаются тени на стене,
И ветер, верно, счастлив,
Что на свете
Есть столько парусов и простыней.
И фыркает, и пристает к прохожим,
Сбивается с мазурки на трепак,
И, верно, счастлив оттого, что может
Все волосы на свете растрепать.
И задыхаюсь в праздничной игре я,
Бегу, а солнце жалит, как слепень,
Да вслед нам машут крыльями деревья,
Как гуси, захотевшие взлететь.
1939?
Ночной экспресс бессонным оком
Проглянет хмуро и помчит,
Хлестнув струей горящих окон
По черной спутанной ночи,
И задохнется, и погонит,
Закинув голову, сопя.
Швыряя вверх и вниз вагоны,
За стыком — стыки, и опять
С досады взвоет и без счета
Листает полустанки, стык
За стыком, стык за стыком,
к черту
Послав постылые посты…
Мосты ударам грудь подставят,
Чтоб на секунду прорыдать
И сгинуть в темени…
И стая
Бросает сразу провода.
И — в тучи,
и в шальном размахе
Им ужас леденит висок,
И сосны — в стороны, и в страхе,
Чтоб не попасть под колесо…
И ночь бежит в траве по пояс,
Скорей, но вот белеет мгла —
И ночь
бросается под поезд,
Когда уже изнемогла….
И как же мне, дорогою мчась с ними
Под ошалелою луной,
Не захлебнуться этим счастьем,
Апрелем, ширью и весной…
1939?
Не надо скидок.
Это пустяки —
Не нас уносит, это мы уносим
С собою всё,
и только на пески
Каскад тоски
обрушивает осень.
Сожмись в комок и сразу постарей,
И вырви сердце — за вороньим граем —
В тоску перекосившихся окраин,
В осеннюю усталость пустырей.
Мучительная нежность наших дней
Ударит в грудь,
застрянет в горле комом.
Мне о тебе молчать еще трудней,
Чем расплескать тебя полузнакомым.
И память жжет,
и я схожу с ума —
Как целовала. Что и где сказала.
Моя любовь!
Одни, одни вокзалы,
Один туман —
и мост через туман.
Но будет день:
все встанут на носки,
Чтобы взглянуть в глаза нам
в одночасье.
И не понять — откуда столько счастья?
Откуда столько солнца в эту осень?
Не надо скидок.
Это мы уносим
С собою всё.
А ветер — пустяки.
1939
405. «Я очень люблю тебя. Значит — прощай…»
Я очень люблю тебя. Значит — прощай.
И нам по-хорошему надо проститься.
Я буду, как рукопись, ночь сокращать,
Я выкину всё, что еще тяготит нас.
Я очень люблю тебя. Год напролет,
Под ветром меняя штормовые галсы,
Я бился о будни, как рыба об лед
(Я очень люблю тебя),
и задыхался.
И ты наблюдала (Любя? Не любя?),
Какую же новую штуку я выкину?
Привычка надежней — она для тебя.
А я вот бродяжничать только привыкну.
Пойми же сама — я настолько подрос,
Чтоб жизнь понимать не умом, так боками.
В коробке остался пяток папирос —
Четыре строки про моря с маяками.
С рассветом кончается тема. И тут
Кончается всё. Расстояния выросли.
И трое вечерней дорогой бредут
С мешками.
За солнцем,
за счастьем,
за вымыслом.
1939?