Яблочная трагедия
Итак, в день седьмой
Змей отдыхал от трудов.
Бог явился к нему и сказал:
"Я придумал новую игру".
Змей удивлённо уставился
На незваного гостя.
Бог объяснил: "Видишь яблоко?
Я сжимаю его, и глянь — сидр!"
Змей сделал добрый глоток
И свернулся знаком вопроса.
Глотнув, Адам сказал: "Будь моим богом",
Ева глотнула и раздвинула ноги,
Позвала опупевшего змея
И поддала ему жару.
Бог побежал рассказать всё Адаму,
Тот в пьяной ярости решил повеситься в саду.
Змей хотел объясниться, кричал: "Постойте!",
Но язык заплетался от выпивки,
А Ева с криком "Насилуют! Насилуют!"
Стала топтать его голову.
Теперь, стоит змею появиться, она вопит
"Вот он опять! Спасите! Помогите!",
Адам лупит его стулом по голове,
Бог приговаривает "Как славно",
Ворон рисует себя в китайской фреске
Трава встаёт лагерем, пучками,
С пиками и флагами, в вечерних сумерках.
Приходит призрак
С боязливыми рёбрами танка
Сжатого до влажной картонной коробки,
И вся команда скалится в улыбках
Словно со свадебной фотографии
Обугленной, с чёрными краями, во влажном пепле —
Дрожат мои тонкие подошвы,
А мимо с жутким блеском летит сернистая молния.
И люди пробегают мимо, кашляя и спотыкаясь.
(Картинка размыта, ведь даже глаз дрожит)
Деревья кашляют и трясутся,
Огромные ящерицы скачут, высоко подняв головы,
И лошади вырываются на волю.
Земля трескается между пучками
Под моими ногами, словно пытающийся заговорить рот,
Погребальное сердце и кишки земного шара
Пытаются заговорить вопреки гравитации,
Ещё тёплый замерший мозг только что умершего бога
Пытается заговорить
Вопреки истончающей смерти,
Избитая, окровавленная, отнятая от тела голова планеты
Пытается заговорить,
Отрубленная до рождения,
Укатившая в космос, с разбитым ртом
И всё ещё шевелящимся языком, пытается
Найти мать среди звёзд и кровавых брызг,
Пытается кричать —
И голос дрозда, сидящего на сливе,
Всё дрожит и дрожит.
И сам я призрак. Призрак генерала,
Застывший за шахматной доской.
Прошла тысяча лет, пока
Я двинул одну фигуру.
Горит
горит
горит
но вот и что-то
Что солнце сжечь не может, хоть и бросило
На это всю энергию — последнее препятствие
Что солнце опаляло в ярости
Блестящее в мерцающей золе
Пульсирующий синий язычок в красном и жёлтом
Зелёный луч пожара
Глаз Ворона, зрачок на башне обугленного форта.
Он пробовал игнорировать море
Но оно было больше жизни и больше смерти.
Он пробовал говорить с морем
Но мозг его раскалывался а глаза слезились как от открытого огня.
Он пробовал любить море
Но оно отпихнуло его — как отпихивает мёртвая вещь.
Он пробовал ненавидеть море
Но тут же почувствовал себя кроличьим помётом на обветренной скале.
Он пробовал оказаться в одном мире с морем
Но лёгким его не хватало ёмкости
И бодрая кровь его отскочила от моря
Словно капля воды от горячей печки.
Он отвернулся и зашагал прочь от моря
Ведь распятый не может двигаться.
Итак, Ворон нашёл Протея — от того на солнце шёл пар —
Вонявшего водорослями с морского дна
Словно пробка из земного слива.
Тот лежал, его подташнивало.
Ворон напрягся и упёрся пятками —
И был там знаменитый вздувшийся Ахилл — но он держал его
Пищевод глазастой акулы — но он держал его
Клубок извивающихся мамб — но он держал его
Был там оголённый электропровод 2000 вольт —
Он стоял в сторонке, глядя на своё синеющее тело
И держал и держал его
Вопящую женщину он ухватил за горло —
И держал её
Оторвавшийся руль скакал к краю скалы —
Он держал его
Сундук с драгоценностями затягивало в чёрную бездну — он держал его
Лодыжка взлетающего яростного ангела — он держал её
Горячее бьющееся сердце Христа — он держал его
Земля сжалась до размеров ручной гранаты
И он держал её он держал её и держал её и
Шустрому Ворону приходилось опасаться
За глаза свои — две капли росы.
Камень, защитник земного шара, летел прямо в него.
Нет смысла описывать битву,
В ходе которой камень бестолково стучался,
А Ворон становился всё шустрее.
Тесная возбуждённая арена космоса
Приветствовала гладиаторов эон за эоном.
Отзвуки их битвы всё ещё слышны.
Но тщетно летавший камень обратился в пыль,
А Ворон стал монстром — стоит ему моргнуть,
Как весь мир дрожит от страха.
И поныне ни разу не убитый
Беспомощно каркает
И только что рождён.
Выше — знакомые губы, деликатно опущенные.
Ниже — борода между бёдрами.
Выше — бровь её, чудная шкатулка бриллиантов.
Ниже — живот с кровавым узелком.
Выше — нахмуренные брови.
Ниже — часовая бомба будущего.
Выше — её идеальные зубы с намёком на клыки в углу рта.
Ниже — жернова двух миров.
Выше — слово и вздох.
Ниже — сгустки крови и дети.
Выше — лицо в форме идеального сердца.
Ниже — изодранное лицо сердца.
Наброски к маленькой пьесе
Сначала — солнце приближается, растёт с каждой минутой.
Затем — одежды сорваны.
Не попрощавшись,
Глаза и лица испаряются.
Мозги текут.
Кисти руки ноги ступни шея голова
Грудь живот исчезают
Со всем земным мусором.
И пламя заполняет всё пространство.
Всё полностью разрушено,
Лишь два странных предмета чудом выжили в огне
И слепо движутся сквозь пламя.
Мутанты — в ядерном сиянии как дома.
Два ужаса — липких, волосатых, лоснящихся, сырых.
Принюхиваются друг к другу в пустоте.
Сближаются, как будто собираясь съесть друг друга.
Но нет, они друг друга не едят.
Они не знают, чем ещё заняться.
И начинают танцевать свой странный танец.
И это — свадьба двух простых существ,
Что празднуется здесь, средь тьмы под солнцем,
Змей в саду,
Пусть даже не был Богом,
Был биением,
Током Адамовой крови.
Кровь тела Адама,
Что текла в Еву,
Была чем-то вечным, что
Адам называл любовью.
Кровь тела Евы,
Что текла из её утробы —
Привязанная к кресту,
Не имела имени.
Ничего другого не было.
Бессмертная любовь
Сбрасывает миллионы лиц
И измученную кожу,
Чтоб та висела пустым чулком.
А страдания по-прежнему
Не омрачают ни сад,
Ни песню Змея.
