class="p1">В созданную трещину
канет не один
враг. Поверь: украдкою
злость заденет всех
своей мертвой хваткою.
То не смех, а грех.
За окошком ладится
бойкая весна.
Уж сирень-красавица
тяжела, нежна.
Мир недолго светит нам.
Стоит ли гасить
злобой с горем пополам
светлой жизни нить?..
Весенний разговор
Заглянула к нам в окошко весна.
То капель блестит, очнулась от сна,
убежать решила с крыш, с высоты
в тьму земли, где зреют травы, цветы.
Скоро ласточкой заявится дочь.
Прогоню её на улицу прочь
разгуляться с веселухой-весной,
не томиться в доме рядом со мной.
Над душой её как туча:
«Все подруги краше, лучше…»
Объясню, поймешь ли — нет,
волшебство тех юных лет…
По весне все соки вверх понеслись.
Ветки вширь потянулись и ввысь.
Ты же в юности сверх меры полна
живой силою — сосуд для вина!
Сама молодость сияет красой.
Развернись и ей поверь, песни пой.
Как разбудить спящую красавицу?
Сказочный лес: вековые деревья,
корни иль змеи ползут по земле,
жухлые листья, что нищих отрепья,
с веток свисают. Все стынет во мгле.
Там, в глубине, в сонном замке девица
спит, крепко спит — словно день, хороша!
Может быть, кто-то сквозь чащу пробиться
хочет? О ком-то страдает душа?
…Сказка, пришедшая к нам издалека,
из глубины улетевших веков.
Мы принимаем ее без упрека,
хоть и распалась на много ладов.
Вспомнила сказочку ту не случайно.
В наш электронно-компьютерный век
в дебрях квартир объявились нечаянно
скованно-сонных сто (нет?) человек.
Не на распахнутой царской постели
снами волшебными упоены
девы-красавицы. В кресле, у цели,
у монитора, где копятся сны.
Принцу-герою труднее, чем в сказке,
к деве пробраться: за вора сочтут.
— А ведь душа-то горит, просит ласки.
Может, балконный мне выбрать маршрут?
Жалко принцессу, царевну-девчонку!
Как не поймет: жизнь прекраснее снов.
В дебрях нет неба, нет радуги звонкой,
взгляда с любовью и прочих даров.
Мир тот пролить бы бушующим ливнем,
высветить солнцем весенним, шальным,
так чтобы садом, сказочно-дивным,
он обернулся. И дева за ним!
Дождь! Наконец-то! Веселым горошком
с громом ворчливым он правит свой бал.
Ждал я: раскроются настежь окошки,
сманит девчонку весны карнавал.
Как же, и форточки все затворила,
шторы задернула нежной рукой.
Нет злых колдуний. Какая же сила
тянет их в сети, в новый покой?
Неугомон
Свет приглушенный ночника. Тепло и тихо.
Мать чуть прикрыла сыновей. Шаг — и за дверь.
Пока пострелы дома — не случится лиха,
а утром их пути и замыслы измерь!
Привычен, тесен дом, когда десяток вёсен
ты прожил на земле. Твой взгляд кружит окрест,
под легкою ногой с травы катятся росы,
овраг, речушка — сколько непролазных мест…
Но хорошо
под вечер золотой
в пыли, как прах,
приковылять домой.
Так заиграет жизнь. Божок неугомонный
толкает повзрослевшего тебя
с геологом пройти край позабытый, сонный,
походное житьё, как свежий вдох, любя.
И всё же крепок
и хмелён твой день,
коль кто-то тянет
под родную сень.
Живое добро
Что вкуснее вкусного для меня на свете?
Расскажу. День помнится, словно был вчера.
Мы с сестрой Танюшкою — дошколята-дети.
Голодно. Военная хмурая пора.
Постучим в соседний дом, к мальчику Сереже.
У него игрушек — целый уголок!
Разрешили. Славно как! И раздеться можно.
Плюшевого мишку Сега приволок.
Время шло. Внутри у нас вдруг заворошилось.
Тетя Фрида (как смогла?) это поняла.
По кусочку хлебушка с вкусным белым жиром
и хрустящим красным луком каждому дала.
В памяти застряло, словно гвоздь серебряный,
это угощение слаще пирога.
Из годины тягостной, с той дороги северной
доброта мигает мне — больно дорога!
* * *
Послевоенное время.
К людям завод подобрел:
в поле отмерил на племя
очень желанный надел.
Всюду сажали картошку.
Вырастет — сытно зимой.
Мы всей семьей понемножку
ладили труд полевой.
Осенью после работы
(сухо, а завтра как знать)
прибыли в поле. Заботы…
Дружная шумная рать
родичей вдруг налетела:
близко Григорьевых дом.
Наш огород им — полдела.
— И урожай отвезем.
Радуют пусть до поры
осени щедрой дары.
Вечер. Возвращаемся домой
по неровной мартовской дорожке.
У канавки скользкой спутник мой
за рукав попридержал немножко.
Так и шли. Все видел, замечал
и меня оберегал несмело.
Хоть морозец к вечеру крепчал,
на душе тепло. Такое дело…
Жизнь спешит, идет к итогу.
— Повезло?
— Да, людей хороших много.
— Ну а зло?
…Тронула седой затылок.
— Позабыла.
Кто ты?
Дремлет округа понуро.
Мартовский стылый денек.
Вдруг по глазам полоснуло,
взгляд оторваться не мог
от обнаженного тела
липки молоденькой. Вниз
кожа ремнями просела,
верх подсеченный повис.
В воображенье всплывает
злобы бессмысленной взлет.
Деревце умирает.
Деревце не зацветет…
Продолжение спора
— Коль, в театр пойдешь?
— Желанья нет.
Транспорт, суета, да и билет…
Дома у экрана благодать
возлежать в халате и жевать…
— Отвлекаться на игру с котом?
Позабудешь, пьеса-то о ком.
Билет в театр на столике в шкатулке.
Живет в нем радость завтрашнего дня.
Представлю: вход в фойе, в нем говор гулкий
разносится, пока не зазвонят.
В роскошный зал идет нарядный зритель.
«Любуются (так думает) и мной».
Трон плюшевый — теперь его обитель.
Настроился на праздник неземной.
И действо началось. Царит здесь слово.
А музыка! А танцев волшебство!
Заряжены сердца — их тысяча. Готова
искриться тишина — искусства торжество.
Зал дышит как один. Печаль — он замер,
а радость — множится, блестит в глазах.
Окончен бал… Я не один, мы с вами
несем свечу в распахнутых сердцах.
Смешные люди 1
Редакционной коллегии историко-краеведческого альманаха «Красногорье» посвящается
В ближнем городе, в далеком
закружат тебя потоки
деловой толпы.
«Время — деньги», — причитают,
на пути своем сметают
палки — что! Столбы!
Приглядись: средь них увидишь,
для кого не злато — финиш.
Где же их кумир?
Край земной так интересен,
есть стихи, есть море песен
и познанья пир!
Вот пример. Вся жизнь — мгновенье,
но года, века в забвенье
не должны пропасть.
Наши предки жили-были –
где селились, как сломили
ворогов напасть?
Кто потом построил церкви
и дворцы, для лодок верфи –
словом, благодать?
И украсил земли наши
так, что не увидишь краше, –
кто? Искать,
