Троицкая. НЖ. 1911. № 10. С. 3–4, № 1 в цикле «Веснянки», без посвящ. Варианты:
строфа I, ст. 4 В светлой избе за плетнем…
II 2 Песен кукушечьих ждать.
III 2 Нежные веки томней –
7–10 Руки без дел не грубы,
Очи от снов голубы,
Стыд к голубям улетел,
Юноша сниться посмел…
IV 2 И наяву целовать.
Посвящение – неустановленное лицо.
Русальная. НЖ. 1911. № 10. С. 3–4, № 2 в цикле «Веснянки», без посвящ. Варианты:
строфа I, ст. 2 По весенним вечерам
4–8 А глухарь – идет к лесам.
Виден часто трепет чудный
По весенним вечерам:
Мох на кочке изумрудной,
А трава – растет по рвам.
II 1–4 В роще дичь стреляют братья,
Удят в озере зятья.
Дома розовое платье
На ночь скидываю я.
IV 3–4 Дома в нежные объятья
До утра склоняюсь я.
Посвящение – Аделаида Казимировна Герцык (1874–1925), поэтесса, критик. Столица высоко ценила поэзию Герцык, причисляя ее, наряду с
А. Толстым, Н. Клюевым, С. Клычковым, к «славянскому возрождению» (О славянском возрождении в поэзии // Столичная молва. 1915. № 447, 12 окт. С. 3):
Совсем особняком стоит в этой группе писателей Аделаида Герцык, поэтесса, чье высокое дарование, к сожалению, мало известно широким кругам читателей. У ней всего одна книжечка, но зато какая! Это – словно редкостный оракул, полный самых мудрых заклинаний и заговоров древности, самых вещих предчувствий и предсказаний. Здесь – ковыль-трава и горькие зелия, сердце горючее и руда горячая, темнистые лихие ночи и зверистые лютые звери… Тайновиденье и тайноведенье струятся изо всех этих магических строк и дурманят неким мистическим чарованием. А как выдержаны поэтессою все якобы древние заплачки и запевки и какое чудесное у ней, совсем особое, вольноразмерное стихосложение!
Находясь в Болгарии, Столица откликнулась на смерть Герцык статьей «Поэтесса-Вещунья» (В. 1925. № 111, 21 сент. С. 2–3), в которой подтвердила высокую оценку творчества и личности поэтессы:
Светлые, веющие, застилающие порой лицо волосы; рассеянный ко всему внешнему, но странно-сосредоточенный на чем-то своем, внутреннем, взгляд; ласковый, глуховатый голос и слабый слух… Большая упрощенность одежды и громадная усложненность души…
Такой вспоминается мне недавно умершая в России Аделаида Герцык-Жуковская, одна из значительнейших поэтесс нашего времени. И там, на родине, и здесь, на чужбине, произведений ее знают мало. А это прискорбно, ибо среди плеяды русских поэтесс, что появилась в первой четверти века, Герцык занимает одно из первых мест по необыкновенной светлости (не скажу – яркости) своего таланта, по удивительной (увы! столь несовременной!) содержательности, почти философичности своих стихотворений и особливой их форме, стоящей на высоте современной лирической техники, без всяких, однако, ухищрений ее и вычур. Может быть, этим свойствам своим творчество ее и обязано непростительно-малому вниманию к себе широких кругов русского общества, чаще отзывающегося на новую лиру, блестящую и звонко бряцающую, интересующегося живее молодым талантом, взлетающим с яркостью и шумом, как фейерверк. У Аделаиды же Герцык лира была утонченнейшей и шепчущей; в Аделаиде Герцык не было ни искры от фейерверка. Она лишь тихо сияла, как одна из звезд Плеяды, любимого ею созвездия. Далека была от земли и земле; чужда всего «слишком человеческого». Поистине была она особенный человек.
При первом же появлении ее на литературном горизонте, с ней связалось представление о мудрой деве, жрице, всегда ходящей в белом. И первые же критики назвали ее Сивиллой пророчицей. Мне же казалась она одной из тех вещих птиц – сиринов, алконостов, – о которых сказывают нам наши стариннейшие книги, – птиц с головой венчанной девы и песнями, сладостными и горючими, а потому не всем внятными…
Купальская. Посвящение – Александр Тихонович Гречанинов (1864–1956), композитор, автор романсов на стихи Столицы: Две песни Лады, ор. 60: 1. К дождю, 2. К росам; Две музыкальные картинки для голоса и симфонического оркестра, ор. 68: 1. Лада, 2. Птица Феникс (Глебов И. Русская поэзия в русской музыке. М.: Госиздат, 1921. С. 112–113). Партитуры: РГАЛИ. Ф. 953. Оп. 1. Ед. хр. 58 (1914, 12 лл.), 104 (б.д., 15 лл.), 108 (1914, 18 лл.).
ЛАЗОРЕВЫЙ ОСТРОВПеч. по авт. машинописи (копия): РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 65. 46 лл.
Вместо посвящения: Сонет-акростих. В акростихе – Михаил Евгеньевич Столица (см. примеч. к циклу «Деревенская любовь», с. 658).
ЧАСТЬ I: НА ЗЕМЛЕЖизнь. НЖ. 1915. № 1. С. 98.
Надежда. РМ. 1916. № 1. Варианты – строфа II, ст. 2: «Среди опаловых медуз —»; строфа IV, ст. 4: «верней» вм. «нежней»; строфа V, ст. 1: «станут» вм. «будут».
К Сафо. РМ. 1916. № 1. Опечатка – строфа IV, ст. 1: «помысел» вм. «помысл». Варианты – строфа III, ст. 4: «умеем» вм. «дерзаем»; строфа VI, ст. 3 и 4: «песнью» вм. «песней».
Моя муза. СЗ. 1916, июль-авг. Вариант – строфа V, ст. 3: «лучше» вм. «краше».
Вдохновение. ЖД. 1917, 2 апр. № 6–7. Опечатки – ст. 1: «дневней» вм. «дневной»; ст. 2: «между» вм. «меж» (то же в машинописи). Варианты – строфа II, ст. 2: «искусны» вм. «роскошны»; строфа IV, ст. 1: «облистав мне» вм. «облиставши»; строфа VI, ст. 3: «растя» вм. «всходя».
Прощание с воином. ЖдЖ. 1917. № 8, 23 апр. С. 5, без посвящ. Вариант – строфа V, ст. 3: «любимого» вм. «нежнейшего». Алексей Ершов (см. о нем в послесловии и в примеч. к ст-нию «Весенний ритм», с. 652) в ноябре 1916 г. окончил Александровское военное училище и был призван на военную службу. Был назначен в 56-й Кремлевский полк, где прослужил до января 1917 г. в должности командира взвода. В январе-феврале 1917 г. – прапорщик в Вязьме. В феврале был выбран депутатом солдатского комитета, затем направлен в Уфимский 106-й полк. В ноябре 1917 г. приехал в Москву, поступил статистиком по учету прифронтовых складов. В 1919 г. призван в Красную армию, где находился до июня 1921 г. (Из следственного дела А.Н. Ершова: РГАЛИ. Ф. 3225. Материалы не обработаны).
Вечная юношественность. АМ. С. 10, без деления на строфы.
Наксос. Сад поэтов. Полтава, 1916. С. 48–49.
Осень. О. 1919. № 1. С. 5–6. Опечатки – строфа I, ст. 3: «гроздь» вм. «грозд»; строфа V, ст. 1: «не вернулся ли» вм. «не вернулся ль». Варианты – строфа V, ст. 1: «Дионисов» вм. «Дионисий».
Божок. НЖ. 1915. № 12. С. 7–8. Вариант – строфа VI, ст. 3: «простой» вм. «живой». – О. 1919. № 1. С. 6–7, с посвящ.: «Тебе».
Безумие. РМ. 1916. № 1. С. 83–84. Варианты – строфа II, ст. 3: «Тихо» вм. «Тускло»; строфа IV, ст. 3: «, как день,» вм. «своей»; строфа V, ст. 3: «будет» вм. станет»; строфа V, ст. 4: «станет» вм. «будет».
Он. АМ. С. 9, без деления на строфы. Опечатка – строфа I, ст. 4: «подобно» вм. «подобный». Вариант – строфа I, ст. 2: «встречаешься» вм. «видаешься».
Встреча. И. 1917. № 1, окт. С. 22, без строфы I V. Вариант – строфа II, ст. 3: «сень» вм. «тень»; строфа VI, ст. 4: «На виске, золотом от загара!».
Желание. И. 1917. № 1, окт. Вариант – строфа I, ст. 3–4: «Между кликов гортанных, не русских, / Между лиц горбоносых и ярых»; строфа II, ст. 2: «в серебрящейся» вм. «серебрящейся».
Газэллы
2. «Темно-синий и палевый виноград поспевает…». Изгнанник (София). 1922. № 1, янв. С. 9.
В Массандре. БЖ. 1922. № 5, окт. Варианты:
ст. 9–11 О, если некогда таким был рай земной,
И первой женщиной, кудрявой и нагой, Я б, любопытная, и в нем, как здесь, блуждала,
Табак. ЖД. 1916. № 22, 15 нояб. Вариант – строфа III, ст. 1: «нежное, пышное» вм. «пышное нежное».
Дафнис и Ликенион. И. 1917. № 1, окт. С. 20.
Фамира-кифаред. Кулисы. 1917. № 2. Посвящение – Николай Михайлович Церетелли (1890–1942), актер, режиссер. Дебютировал в 1916 г. в Камерном театре в роли Фамиры в постановке по пьесе И. Анненского «Фамира-кифаред». Исполнитель роли пленника-раба в спектакле по пьесе Столицы «Голубой ковер» в том же театре (1917).
Иакх и Иоанн. И. 1918. № 2–3. Вариант – последний ст.: «Как дочь раскаявшаяся Иродиады?!». Имеются в виду картины Леонардо да Винчи «Вакх» (1510–1513), первоначально называвшаяся «Святой Иоанн в изгнании», и «Иоанн Креститель» (1513–1516).
«Primavera». И. 1918. № 2–3. С. 27, с подзагол. «К картине Ботичелли». Имеется в виду картина Сандро Боттичелли «Весна» (итал. primavera, 1477–1478).
Амазонка. Согласно «Естественной истории» Плиния Старшего, в V в. до н. э. состоялся конкурс на бронзовую статую раненой амазонки для храма Артемиды Эфесской; участвовали пять скульпторов, первое место досталось Поликлету Старшему. Статуи известны лишь в римских мраморных копиях трех типов; до сих пор не определено, какой из них относится к Поликлету.
Миг уныния. Сп. 1921. № 1, нояб. С. 2, без загл.
