Август 1904
«С тех пор как ты, без ввода во владенье…»
С тех пор как ты, без ввода во владенье,
Владеешь крепко так моей душой,
Я чувствую, что целиком я — твой,
Что все твое: поступки, мысли, пенье.
Быть может, это не твое хотенье —
Владеть моею жизнью и мечтой,
Но, оказавшись под твоей рукой,
Я чувствую невольное волненье:
Теперь, что я ни делаю — творю
Я как слуга твой, потому блаженство
В том для меня, чтоб, что ни говорю,
Ни делаю — все было совершенство.
Хожу ли я, сижу, пишу ль, читаю —
Все перлом быть должно — и я страдаю.
«Ни бледность щек, ни тусклый блеск очей…»
Ни бледность щек, ни тусклый блеск очей
Моей любви печальной не расскажут
И, как плуты-приказчики, покажут
Лишь одну сотую тоски моей.
Ах, где надежды благостный елей?
Пусть раны те им бережно помажут,
Пускай врачи заботливо накажут,
Чтоб в комнате не слышалось речей.
Пускай внесут портрет, столь сердцу милый,
Зеленая завеса на окно;
И звуки песни сладкой и унылой,
Когда-то слышанной, давно… давно…
Но лживы все слова, как женский глаз…
Моя печаль сильнее в сотни раз!..
«Твой взор — как царь Мидас — чего коснется…»
Твой взор — как царь Мидас — чего коснется,
Все в золото чудесно обратит.
Так искра, в камне скрыта, тихо спит,
Пока от молота вдруг не проснется.
Израиль Моисея так дождется —
И из скалы источник побежит,
Про чудо равное все говорит,
Куда пытливый взор ни обернется…
Ты все, чего коснешься, золотишь,
Все освящаешь, даже не желая,
И мне ты золотым же быть велишь,
А я не золочусь, стыдом сгорая.
Без скромности уж я не золотой,
Не золотым же я — обидчик твой.
«Врач мудрый нам открыл секрет природы…»
Врач мудрый нам открыл секрет природы:
«Что заставляет нас в болезнь впадать,
То, растворенное, и облегченье дать
Нам может», — и целятся тем народы.
Но не одни телесные невзгоды
Закону отдала природа-мать,
Покорно голосу ее внимать
Лишь люди не сумели долги годы.
А так легко: твой взор печаль мне дал,
И радость им же может возвратиться.
Ведь тут не лабиринт, где сам Дедал,
Строитель хитрый, мог бы заблудиться.
С разлукой лишь не знаю, как мне быть.
Или разлукою с разлукою целить?
«Ах, я любви ленивый ученик!..»
Ах, я любви ленивый ученик!
Мне целой азбуки совсем не надо:
Двух первых букв довольно мне для склада,
И с ними я всю жизнь свою проник.
Ничтожен ли мой труд или велик,
Одна моим стараниям отрада,
Одна блестит желанная награда:
Чтоб А и Б задумались на миг,
Не о строках моих, простых и бедных,
Где я неловко ставлю робкий стих
В ряды метафор суетных и бледных,
Не о любви, что светит через них.
А чтоб не говорить, что мы лукавим,
Меж А и Б мы букву Д поставим.
«Читаю ли я Флор и Бланшефлор…»
Читаю ли я «Флор и Бланшефлор»,
Брожу ль за Дантом по ступеням ада,
Иль Монтеверди, смелых душ отрада,
Меня пленяет, как нездешний хор.
Плетет ли свой причудливый узор
Любви и подвигов Шехеразада,
Иль блеск осенний вянущего сада
К себе влечет мой прихотливый взор,
Эроса торс, подростки Ботичелли
Иль красота мелькнувшего лица, —
То вверх, то вниз, как зыбкие качели,
Скользящие мечтанья мудреца, —
Приводят мне на мысль одно и то же:
Что светлый взор твой мне всего дороже.
«Как Порции шкатулка золотая…»
Как Порции шкатулка золотая
Искателей любви ввела в обман
И счастия залог тому был дан,
Кем выбрана шкатулочка простая,
И как жида каморка запертая
Хранит Челлини дивного стакан,
И с бирюзою тайный талисман,
И редкие диковины Китая.
Зерно кокоса в грубой спит коре,
Но мягче молока наш вкус ласкает.
И как алмазы кроются в горе,
Моя душа клад чудный сохраняет.
Открой мне грудь — и явится тебе,
Что в сердце у меня горят: А. Б.
«Я не с готовым платьем магазин…»
Я не с готовым платьем магазин,
Где все что хочешь можно взять померить
И где нельзя божбе торговца верить;
Я — не для всех, заказчик мой один.
Всех помыслов моих он господин,
Пред ним нельзя ни лгать, ни лицемерить,
Власть нежную его вполне измерить
Тот может лишь, над кем он властелин.
Ему я пеструю одежду шью,
Но складки легкие кладу неровно,
Ему я сладостно и горько слезы лью,
О нем мечтаю свято и любовно.
Я мудрый швец (заказчик мой один),
А не с готовым платьем магазин.
«Не для того я в творчество бросаюсь…»
Не для того я в творчество бросаюсь,
Чтоб в том восторге позабыть тебя,
Но и в разлуке пламенно любя,
В своих мечтах тобой же окрыляюсь.
Неверности к тебе не опасаюсь,
Так смело я ручаюсь за себя,
И, все чужое в сердце истребя,
Искусства я рукой твоей касаюсь.
Но иногда рожденные тобою
Так властны образы… дух пламенеет,
В душе тогда, охваченной мечтою,
В каком-то свете образ свой темнеет.
Но чем полней тебя я забываю,
Тем ближе я тогда к тебе бываю.
«Твое письмо!.. о светлые ключи!..»
Твое письмо!.. о светлые ключи!
Родник воды живой в пустыне жаркой!
Где мне найти, не будучи Петраркой,
Блеск жгучих слов, как острые мечи?
Ты, ревность жалкая, молчи, молчи…
Как сладко в летний день, сухой и яркий,
Мечтать на форуме под старой аркой,
Где не палят жестокие лучи.
Опять я вижу строчек ряд небрежных,
Простые мысли, фразы без затей.
И, полон дум таинственных и нежных,
Смотрю, как на играющих детей…
Твое письмо я вновь и вновь читаю,
Как будто прядь волос перебираю.
«Как без любви встречать весны приход…»
Как без любви встречать весны приход,
Скажите мне, кто сердцем очерствели,
Когда трава выходит еле-еле,
Когда шумит веселый ледоход?
Как без любви скользить по глади вод,
Оставив весла, без руля, без цели?
Шекспир влюбленным ярче не вдвойне ли?
А без любви нам горек сладкий мед.
Как без любви пускаться в дальный путь?
Не знать ни бледности, ни вдруг румянцев,
Не ждать письма, ни разу не вздохнуть
При мадригалах старых итальянцев!
И без любви как можете вы жить,
Кто не любил иль перестал любить?..
«Высокий холм стоит в конце дороги…»
Высокий холм стоит в конце дороги.
Его достигнув, всякий обернется
И на пройденный путь, что в поле вьется,
Глядит, исполненный немой тревоги.
И у одних подкосятся здесь ноги,
А у других весельем сердце бьется,
И свет любви из глаз их ярко льется, —
А те стоят угрюмы и убоги.
И всем дорога кажется не равной:
Одним — как сад тенистый и цветущий,
Другим — как бег тропинки своенравной,
То степью плоской, жгучей и гнетущей,
Но залитые райским светом дали —
Тем, кто в пути любили и страдали.
«Из моего окна в вечерний час…»
Из моего окна в вечерний час,
Когда полнеба пламенем объято,
Мне видится далекий Сан-Миньято,
И от него не оторвать мне глаз.
Уже давно последний луч погас,
А я все жду какого-то возврата,
Не видя бледности потухшего заката,
Смотрю ревниво, как в последний раз.
И где бы ни был я, везде, повсюду
Меня манит тот белый дальний храм,
И не дивлюся я такому чуду:
Одно по всем дорогам и горам
Ты — Сан-Миньято сердца моего,
И от тебя не оторвать его.
«Любим тобою я — так что мне грозы?…»