37. Разговор у редактора
Снова был в редакции и снова
Получил назад свои стихи:
«Очень свежи. Пишите толково…»
А в печать не взяли ни строки.
«Вы — талант, Вы — настоящий гений!
А, вернее, сможете им стать,
Если темы для стихотворений
Будете изящней подбирать.
Ну зачем, скажите мне, зачем
Вы все норовите про худое?
Разве нет у нас других тем,
Принесите что-нибудь другое.»
Я стоял, как лошадь у корыта,
Понукаем плетью пышных слов,
Форточка была полуоткрыта —
Он на жизнь смотрел через нее.
Где-то там невидимы ходили
Сотни, неопознанных как я,
Также разбивали лбы другие,
Вдавливая зубы в удила.
А потом на ты и полушепотом
Убеждал редактор заговорщицки,
Ввинчиваясь в мозг мой штопором:
Никчему, мол, эти разговорчики!
А потом с улыбочкой, потупясь,
Говорил, пушинку с плеч сдувая:
«Ну, давай, пиши, только получше!
Знаешь сам — политика какая…»
Я запомнил типа эту тупость,
Бдея кабинетчика слова:
«Ты смотри на подлость и преступность
Как на нетипичночть бытия.»
Должен я идти иной походкой
Мимо сплетен, горя и реклам,
Ничего, что слева пахнет водкой!
Ничего, что справа в морду дам!
Что стоят мальчишки, выпивая,
Так, что аж захватывает дых,
И потом дерутся, избивая
Незнакомых и родных.
«Что ж такого — если кто-то плачет,
Если кто-то бритву обнажил…
Это ничего собой не значит,
Се ля ви!» — мне тип тот говорил.
Я иду небрежною походкой
Мимо дряни, вони и обид.
Ничего, что от подружки пахнет водкой!
Ничего, что совесть говорит…
Мне часто говорят: «Почему ты так много пишешь на тему алкоголя?». Но я же не виноват, что люди так много пьют. Вот еще у меня одна песня: «Атавизм» называется, что в переводе, вернее по-латыни, означает «возврат к предкам».
Это тысячелетия назад
Животом усвоялася грамота,
Люди пили бурду, суррогат,
А на закусь ловили мамонта.
И потом, озверевши, зазря
Драли скальпы у собственных жен.
И дикарь пожирал дикаря,
Если тот ему был не нужон.
Там прикрытие ягодиц дам
Украшеньем считалося века,
А теперь тот же стыд, тот же срам
Показателем стал человека.
Первобытный и гадкий народ
Ел без меры и пил до «без памяти»
И на тысячелетье вперед
Истребил на планете мамонтов.
В наш двадцатый стремительный век
Несмешны первобытные трюки,
Так же жаден и груб человек,
Те ж в крови волосатые руки.
Та ж в глазах озверелая жуть,
Та же боль и тоска, все равно,
И все так же друг друга жрут,
Хоть и пьют уж другое вино.
Не страшны нам огонь и вода,
Вечен сифилис, раки и вкусы,
Но, как прежде, опасней всегда
От зеленого змия укусы.
Сколько тюрем, несчастий и бед
Украшают зеленого змия.
Смотрешь — был завчера — человек,
А сегодня похож стал на Вия.
И сегодня, как в Каменный век,
Часто мы распеваем без звука,
И звереет потом человек…
Атавизм это — страшная штука!
Лишь собака теперь и не пьет,
Да и то, ибо днем она спит,
А в полночь и собака непрочь,
Только вот гастроном еще закрыт.
Я боюсь, сотня лет не пройдет
И потомками будем мы прокляты,
Что за тысячу лет наперед
Всю планету усеяли пробками.
…Я посвящаю ее всем советским разведчикам, которые сегодня работают за рубежом.
Мы, как зренье и уши России,
И, рискуя, за тысячи верст
Выполняем приказы простые,
Чтоб спокойней России жилось.
До предела натянуты нервы…
Вот сейчас постучат, вот сейчас!
Что случилось с тобой, Сорок Первый?
Почему ты не вышел на связь?
Значит, в чем-то просчет, не иначе
Их разведка не хуже чем мы,
Неспроста замолчал передатчик,
Не закончив последней строки.
Подгорел усилитель, наверно,
Это было бы счастьем для нас,
Но скорей смолк ты сам, Сорок Первый…
Почему ты не вышел на связь?
Я не должен спешить, я обязан
Цепь эмоции спрятать внутри,
А из сердца мольба, как приказы,
Время душу на них отвести.
Вороненый кусочек металла,
Сколько раз я тянулся к нему!
Неужели минута настала —
Восемь раз разорвать тишину?
Ко всему я привык, только все же
Одного не могу я понять:
Почему я обязан, Сережа,
Честь при встрече врагам отдавать?
Вот иду деловит и прекрасен,
И спокоен, как стог на снегу.
Ощущая всем телом, из страха,
Шаг последний на каждом шагу.
Ничего, что рубашка от пота
Солонеет… Святой это страх.
Что поделаешь, в нашей работе
Быть нельзя без соленых рубах.
Сорок Первый! Майор Иванищев!
Ты же старый разведчик, подлец!
Почему ты сегодня не вышел?
Неужели накрыли? Конец?!
Только вдруг передернуло нервы,
Слабый писк, позывные, сигнал!
Так и есть, это он — Сорок Первый,
Я по почерку сразу узнал.
Экономные цифры, как песня,
Из наушников в душу винтом:
«Извини, усилитель заплесневел…
Я исправил. Как слышишь? Прием.»
Шуточная песня про клопов. Меня заколебали клопы. Там тоже требуется мужество…
Говорят, что клоп — кровопийца, жлоб
Триста лет живет волей царскою.
Инквизитор пьет, не иссохнуть чтоб
Кровь расейскую, пролетарскую.
Вот искусанный, исцарапанный,
Малокровный весь на тахте лежу.
Простыня ль моя, простынь в крапинку,
Ты прости меня! Я тебя сожгу!
Натерпелся я, больше спасу нет!
На дрова, как пить, изрублю диван!
Общежитьем стал для клопов буфет
И, уж страх сказать мне про чемодан!
Во, зверье, дают! По стене снуют,
Как десантники, сверху падают.
Не иначе как ГТО сдают!
Не угонишься за ними, падлами!
А на днях, гляжу — прут из всех углов,
Кровопийцы мои, — все шеренгою
На заклятых врагов — заграничных клопов,
Кровососов тех, что за стенкою!
Разнимали их и давили мы,
Да кого ловить? — Это ж, Боже мой!
Мои справные победили и —
В плен их тысячи привели домой!
Дело ясное, что дело — гиблое
Потому как все — дело в темную,
Мой кулак распух, пальцы выбил я
Об стену в крови обагренную.
Что ни делал я… Вот вчерась как раз
Самосвал нанял — хлорофос завез
И открыл баллон — напустил им газ
Да кого ловить? Кот исдох — и все!
Остаеться, что ж — помереть за грош?
На подножный корм им себя отдать…
Жри, ядрена вошь! Но с меня — хорош!
Что ль динамит достать да избу взорвать?
Остается что ж…
Говорят — отгремела война
И развеялся пепел пожарищ,
Но тревожно звенит тишина…
Ты прислушайся. Слышишь, товарищ?
Тишиной перепуган весь мир.
Тишина как бикфордовый шнур.
В тишине полыхает Заир
И в огне, может быть, Камерун!
Кто сказал: «Надо жить беззаботно»?
Кто сказал, что «опасности нет»?
Кто сказал, что «солдат — безработный»?
Кто сказал, что «войны больше нет»?
Отдается нам эхо войны
Незажившими старыми ранами.
Перетянуты звонче струны
Отношения между странами.
На Востоке затлела земля
И опасен нам ветер оттуда,
Но с визитами вовсе не зря
Разъезжают премьеры повсюду.
Кто сказал: «Надо жить беззаботно»?
Кто сказал, что «опасности нет»?
Кто сказал, что «солдат — безработный»?
Кто сказал, что «не хватит ракет»?
У сибирских берез тишина,
Но горят азиатские пальмы,
А земля под ногами — одна!
И дымится она от напалма…
У тебя, у него, у меня
Есть свой дом и невеста, и мама,
Но под нами горит земля,
Так, давайте, потушим пламя!
У планеты у всей на виду
Мирно строимся и утверждаем
Что нигде, никогда, никому
Мы оружием не угрожаем.
Ну а если же враг нападет,
Ничего из расчетов не выйдет.
Кто с мечом на Россию пойдет,
От того же меча и погибнет!
Кто сказал: «Надо жить беззаботно»?
Кто сказал, что «опасности нет»?
Кто сказал, что «солдат — безработный»?
Кто сказал, что «не хватит ракет»?
42. Эх, мальчики, мальчишечки…
