темпéрой 19 по левкáсу 20.
Я входил в иллюзии так плавно,
Что меня не чувствовали мысли.
Я терзал любовь, болел о главном
И звездой манил в другие выси.
Я – восьмая нота. Муза грома,
Я сезон дождей в осеннем вальсе.
Здесь меня назвали словом «кома»,
Опасались бритвой в тонких пальцах —
И я резал эти предрассудки,
Вскармливал простуды аспирином,
Коротал молитвой свои сутки
И тираном страшным шел по спинам.
Двадцать пятый кадр стал болезнью —
Мне понять бы самое простое:
Между человечеством и Бездной
Есть у вас здесь истинно святое?
Есть ли крылья? Были ли когда-то?
Сможете ль познать свои глубины?
Нет. Томясь в обносках и облатках,
Вы живете лишь наполовину.
Я бы мог взорвать гранит традиций,
Наплевать на взгляды и устои,
Вашу веру в бога в виде фикций
И боязнь за небо голубое.
Я бы перевел вас из наркоза
В лепестки таинственной нирваны,
Но чем извращенней ваши позы,
Тем полнее книги и стаканы.
II
Сделали. Помазали уродом.
Окрестили Первым. Проклинали.
Видели летающим и модным.
Стригли. Брили. Загримировали.
Знали – на сердцах холодный иней,
Помнили – в губах миллионы версий,
Думали – наверное светло-синий
После химикатов и дисперсий.
Оказался чистым от иллюзий,
Непохожим на летящих с неба
После продолжительных контузий
И огней пронзительной победы.
Оказался прочным как бумага,
Чтоб стерпеть коварство между смехом
В осторожном трепетанье флага,
В оперениях падающих стерхов.
Ключники мастырили затворы,
Палачи готовили удары —
Отравили милые узоры,
Обрекали выжившим и старым.
Проклинали – ждали слов удачных:
«Боже, научи сердца взрываться!»,
Заставляли Страхов Моих Мрачных
Королевам Новым улыбаться.
Сговорились. Вклеили в афиши.
В опытах опасных, аморальных
Я казался загнанною мышью,
Как звучало это ни банально.
Разложили мысли на предлоги
И творили странные процессы —
Обращали в долгие дороги
И стабильный норматив прогресса.
Я молчал. Я не кричал от боли.
Даже на кресте другой Голгофы
Осторожной «Смертью и буссолью» 21
Я рыдал евангельские строфы.
Чувствовал в распятиях железо,
Как стервятник вспарывал мне платья…
Судьи! Стойте, это бесполезно
Убивать стихи в моих объятьях!
III
Я – разметка полосы дороги,
Ее вера в самобесконечность,
И церквей забытые пороги,
И в губах несмелых слово «вечность».
Божества, что приходили с неба —
Все мои изгнанники и воры.
Вечером – вода да корка хлеба,
По утрам – опасные дозоры,
По полудню – солнышко в зените,
Под закат – мечтательная птица…
Я молчу, когда вы говорите,
И кричу, когда стреляет в лица
Первый луч беспечного рассвета
И родник живой за гранью леса…
Только не сойду в алмазах света,
Ведь до вас мне нету интереса.
Что ни говорите, люди – звери,
Как ни трепещите – ждите кары,
Скоро не сдержу небеснодвери.
На леса таежные – пожары,
В берега – великие потопы,
Чтоб сомкнуться городам печально,
Ну а кто потом протопчет тропы,
Заживет по-новой, ненормально.
Без сенсаций, лживых обещаний,
Гордого пути до деградаций,
Они станут мыслью и желанием.
После тысяч лет реинкарнаций
Будет их печаль небеснотонка.
И заплачут новым воском свечи —
Первым словом первого ребенка
Я войду в красивый слог наречий.
Вольск, 18-24.04.01 года
Самая слабая песня
Кафе у дороги.
Чай. Весна объективна.
Спешащие ноги в окне,
Лужи в осколки.
Несут нам на блюдце десерт —
Тебе половина,
И мне что осталось.
Чизкейк. Зубочистки-иголки.
Ты кашляешь. Грипп.
Платочек в холодных ладонях.
Не извиняйся —
Ты милей всех на свете.
Я знаю, что переживешь
И меня похоронишь,
И глупости станешь плести
Безотцовщинам-детям.
Подводишь улыбку помадой.
В зеркальце – двери,
Заходит испанец —
Смеешься тайком отражению,
Что в этой клетке
Мы – печальные звери,
Нам тихо рычать
И неволиться каждым движением.
Еще пару чашек,
Язык кипятком обжигаешь.
Курю. Ты ругаешься —
Много об этом читала.
Я – блюдце об пол,
Ты злишься и не понимаешь —
Без этого дыма
Меня на сто лет стало мало.
Ты тоже берешь сигарету,
В пальцах ломаешь.
Помнишь Черный Париж —
Целовались, не зная,
Что здесь и сейчас
Ты подвиг немой повторяешь —
Во Франции все сигареты
Тоже сломала.
Мне надоело.
Прошу рассчитать. Мы не вместе.
Обманывал всех,
Но пусть весна не осудит,
Ведь ты – часть меня,
Самая слабая песня.
Я утру соврал.
Тебя не было, нет и не будет.
Вольск, 18.04.01 года
Городу, которого N.
Делаю шаг —
Там глухие заборы
Закаменны,
Проволокой
Свитые три
Обручали колючие.
Делаю два —
Непонятные споры
Опаяны
Страхом свободы.
И солнцем
Венчали заснежены.
Автомобили —
Рывок в скоростные
Видения,
И переходы,
И белые
Полосы улицы —
Там продавщицы,
Пространства немые
И мнения,
Что кроме солнца
Никто по весне
Не запудрится.
Милые добрые улицы
Старые.
Тянутся
Вниз
Под мостами змеей,
По реке пароходами,
В детствах встречают,
До старости
Сердцами любятся
В стеклах водителем,
А в остальном —
Пешеходами.
Через очки
Вижу лица,
Походки различные,
В тайнах карманов
Сжимаю
Патроны и выстрелы —
Я ненавижу
Болезни прогулок
Типичные,
Я в них стреляю
Глазами холодными
Быстрыми —
Падают люди,
Стекая в асфальты
Мороженным,
Выпавшим с рук
Первоклашки
И ставшим работою
Дворников пьяных.
И всем своим
Вновьуничтоженным
Тризны горланю
Болезненной кислою
Рвотою.
Тихо курю,
Эту смерть
Погребением медленным
Больше люблю,
Чем желание
Существования —
Триста галактик
Я прохожу
Миллиметрами,
Главной
Ошибкой теологов —
Иксом сознания.
Я покупаю
Собакам
Конфеты и пряники,
Молча кормлю
Их с руки —
Я люблю Объективности.
Я по субботам
Цветметом сдаю
Подстаканники,
Чтобы не тухло
Светило
В период активности.
Я зажимаю
В подъездах случайных
Свидетелей,
Их убиваю
Молчанием,
Глазами уродую,
Я уважаю
Свободу
Из всех добродетелей —
Все мои главные
Пальцы от кольцев
Свободные.
Я продолжаю
Прогулки.
Становится холодно,
Тучи попрячут
В карманы все солнца
Лучистые.
Я бы взорвал
Этот город,
Но только нет повода
Сделать
Распутников жалких
Святыми и чистыми.
Свет. Магазины.
Секс-шопы —
Мечта озабоченных,
Стекла
Холодных витрин
Как аквариум светятся,
Это республика
Желтых оскалов
Заточенных,
Что напрягает
Норд-остами
Каждое деревце.
Приобретаю
Журналы.
От скуки, наверное,
Их не читаю —
В руках зажимаю
И чувствую —
Я пропускаю
Учение
Столь благоверное,
Что обретаю
Сомнение в каждом
Присутствии.
Под оккупацией
Стрелок общественных
Транспортов
И транспарантов,
Зовущих
До светлого Вечного,
Суки по форме
Хотят предъявления
Паспорта,
Твари в жилетах —
Мои остановки
Конечные.
Я заплетаюсь
Ногами в трех соснах.
Привычные
Темный подъезд,
Сто ступенек, замок
И прихожая —
Я ненавижу
Болезни прогулок
Типичные,
Даже когда
Пешеходы
Весной уничтожены.
Кухня. Кровать.
Сигареты.
Гудки телефонные.
Шум телевизора.
Старая
Ванная комната.
Гости незваные.
Дамы. Глаза беспардонные.
Ночь. Объективность.
CD под дрожанием
Моцарта.
Это язычество.
Точно.
Конечно язычество.
Между культур
Баррикад
Партизанское творчество.
Я каждый день
Принимаю
Как яд католичество,
Прячусь,
Меняю фамилию,
Имя и отчество.
Ищут
Пожарные,
Ищет родная милиция,
Город дрожит
(Не стерпеть
Моего одиночества).
В окнах пытается
Спать под пижамой
Провинция
Стилем «поп-арт»
И обносками
Древнего зодчества.
Да, я люблю
Твои стены,
Громада высотная,
И привыкаю
Ребенком
К прохожим затравленным —
Меня влюбили
Презрением эти
Животные.
В шатких шагах
Пешеходов,
Весной неприкаянных,
Делаю шаг —
Там глухие заборы
Закаменны…
Вольск, 27-28.04.01 года
Перелетной
Скажи мне, птица, сколько стран холодных
Ты оставляешь за крылом мгновением?
О чём мечтаешь в ветрах небосводных,
Что видишь в тлении, чувствуешь за тлением?
Ответь же, птица, что в глазах глубоких
Ты созерцала, ты брала на веру,
Как растворялась между лет жестоких
И тихо превращалась в атмосферу?
Какие песни там поют, за морем?
Каких богов печалят земли мира?
Чем дождь охвачен в монотонном горе?
Тонки ли грани вечного эфира?
И можно ли достать такие крылья,
Что воскресят тоску, что примут тело
И вылечат от тошного бессилия,
Чтоб я пропел мечту, как ты пропела?
Вольск, 30.04.01 года
Причины
«Так не бывает. Просто
Их завершат финалы
Мерой другого роста.
Жизнь на волну бросала.
Честно. Не верю в это
Странное голубое…» —
Так завершало поэтов
И начиналось море.
Перьями ткали чайки
С визгом холодный воздух,
Кровью прибитой стайки
Падали камнем в воду.
Так не бывает. Грустно
Видеть убийства моря,
Лучше раскрыть все чувства
И умереть в позоре.
Путать рукою нитки,
Резать персты о травы —
Пусть даже эти пытки,
Только б не знать отравы
В первом глотке восходов,
В утреннем слабом шаге —
Нам бы не знать походов
Словом своим в бумаге.
Слогом своим безликим,
Скрипками пенной соли
И раздирающим криком —
Нервы смертельной боли
Чайки оставят в лете,
Сгинут во тьме пучины.
Думают о поэте —
Дарят ему причины.
Вольск, 02.06.01 года
Кардиналы
Кардиналы опий растворяли
На глазах. И растворялись сами,
Измеряли небеса, моргая
Плачущими мертвыми глазами.
И растворы эти крали воры,
И эфиры мучали поэты,
Разрывали стебли мандрагоры
На четыре половинки света.
Начиналось дивное движение
Звезд, сознаний и того, что дальше —
Мы дрожали в самовыражении
И боялись умереть от фальши.
Вышивали взгляды кардиналов
Паутиной на чужих знаменах.
Упивались словом. Было мало
Наших песен в их последних стонах.
Вольск, 02.06.01 года
Июнь
Такой глухой июнь бывает раз,
Хоть на кассеты сядь и запиши
В невнятный слог надуманный рассказ,
Как собирал в чужих ногах гроши.
Как хитрый телефон меня пугал —
И вроде бы звонил, и вроде нет,
Я даже
