Хор литургии ширится, растет. И в этот момент сквозь сводчатые окна под самым потолком бьет солнечный свет, прорвавшийся с очистившегося неба, и заливает фигуру Рахманинова, драгоценно позолотив его вскинутые руки. И со звуками хора камера медленно поднимается над залом, туда — к этому окну с голубеющим весенним небом. И перед нами открывается город Святого Петра, с позолоченными крестами и иглой Адмиралтейства.
Шаляпин (поет). Благословенно Царство Отца, Сына и Святаго Духа ныне, и присно, и во веки веков…
8. Камера, следуя движениям музыкальной волны, проникает сквозь окно и парит над крышами города, к крестам Исаакиевского собора. Музыка как бы льется с небес над городом. 9. (Съемка в помещении.) БОЛЬШОЙ ЗАЛ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ.
Лицо дирижирующего Рахманинова сосредоточенно, неподвижно, и солнечный свет подчеркивает рано легшие морщины вокруг его азиатских глаз. Камера приближается к нему все ближе и ближе…
НАПЛЫВ. 10. (Съемка в помещении.) КОЛОКОЛЬНЯ. ЛЕТО. УТРО.
…Детские ножки в стоптанных ботинках, спотыкаясь, карабкаются по обшарпанным ступеням. Шестилетний мальчик с загоревшим продолговатым лицом, запыхавшийся, одолевает высокие ступени, ведущие туда — к колоколам. Это Сергей Рахманинов. Музыкальный фон литургии продолжается.
11. (Съемка в помещении.) КОЛОКОЛЬНЯ. ЛЕТО. УТРО.
Здесь, на самой верхотуре, старичок звонарь ладит кольцо к языку большого колокола. Это Егор.
Егор. Барчук, вы куда? Нагорит нам от бабушки.
Рахманинов. Она разрешила.
Потный, радостный, с взъерошенными волосами, он блестящими глазами смотрит сквозь арки колокольни на раскинувшийся вокруг простор.
12. (Натурная съемка.) ВИД С КОЛОКОЛЬНИ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Он видит деревенские крыши, старинную усадьбу, темный, окоем леса. А вдалеке горят купола Новгородского Детинца, вороным блеском отливает Волхов. А вокруг колокольни вьются ласточки, почти задевая крыльями лицо мальчика.
13. (Съемка в помещении.) КОЛОКОЛЬНЯ.
Рахманинов и звонарь.
Рахманинов. Дедушка, расскажи про колокола…
Звонарь (указывая на самый большой). Это вот вечевой. Народ на сходку созывает.
Он с усилием тянет веревку языка — и низкий, толстый звук больно бьет по ушам и долго не затихает…
Звонарь. А этот — набатный — когда пожар али иное лихо…
У этого колокола впрямь тревожный, всполошенный голос.
Звонарь. А вот — благовестные колокола…
Он дергает последовательно несколько веревок, рождая веселый, усладительный звон. У мальчика горят глаза.
Рахманинов. Я сам!..
Он вырывает веревки из рук звонаря и начинает играть с колоколами.
14. (Съемка в помещении.) КОЛОКОЛЬНЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Звонарь. Стой, барчук! Никак бабушка кличут.
Оба свешиваются через парапет.
15. (Натурная съемка.) ВЗГЛЯД С КОЛОКОЛЬНИ НА ЗЕМЛЮ.
Запрокинутое, не очень старое, встревоженное лицо бабушки Рахманинова.
Бабушка. Сережа! Не свались там!
Рахманинов. Бабушка, я умею звонить!
Он звонит, и колокола в его руках разговаривают мелодично… Их звон летит над всей Россией с ее городами и весями, реками и озерами, лесами и рощами, полями и лугами, куполами и крестами, крестами, крестами…
ДЕТАЛЬ.Большая красивая рука пишет на листе бумаги четким, аккуратным почерком: «…И потому, любезный друг, усерднейше прошу тебя, по получении этого письма, немедля прислать мне трех поросят — свиноматок и боровка, эти негодники должны быть статей наипервейших, не то тебя Бог накажет. Пришли родословные непременно, без родословных не приму…»
16. (Съемка в помещении.) ИВАНОВКА — ИМЕНИЕ РАХМАНИНОВЫХ.
КАБИНЕТ. ДЕНЬ.Рахманинов, нахохлившись, в домашней куртке пишет письмо. В свободной руке — папироса в костяном мундштучке. За спиной у него окно, иссеченное нудным, мелким дождем. За окном — серый за пеленой дождя, мокрый весенний парк. Неожиданный грохот заставляет Рахманинова вздрогнуть, развернуться всем телом.
17. (Съемка в помещении.) КАБИНЕТ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
У печи, перед сваленной вязанкой дров, стоит кухонный мужик Иван. Он худ, но крепок телом. И красив какой-то лезвистой цыганской красотой, к которой не подходит простодушная вихрастость белобрысых волос. Не глядя на хозяина кабинета, Иван садится на корточки и начинает закладывать дрова в печь. Рахманинов с раздражением смотрит на Ивана.
Рахманинов. Я, кажется, не просил топить.
Иван. Наталья Александровна велели.
Из глубины дома доносится звонкий женский голос: «Иван!.. Куда пропал? Ива-ан!»
Иван, не отвечая, колет на жестяном листе перед печью щепу.
Женский голос. Ива-ан!
Иван. Ну, здесь я. Чего шумишь?
В дверях появляется молодая женщина. Ее, не задумываясь, можно назвать олицетворением русской красавицы: статная, с крупными чертами лица, несколько тяжелым круглым подбородком. Светло-каштановые волосы убраны в тугой узел на затылке, а глаза — не серые, а жемчужные. Это Марина — горничная.
Марина. Мог бы ответить!
Она вдруг замечает Рахманинова и переходит на шепот.
Марина. Ну, чего ты, ответить не можешь?
Иван, бросив свое занятие, подходит к Марине.
Иван. Чего тебе?
Марина. Наталья Алексанна велела за теплыми одеялами ехать.
Иван. Куда ехать-то?
Марина. На станцию. У начальника спросишь.
Марина, метнув взгляд на Рахманинова, берет Ивана за руку и выводит из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Рахманинов глядит на потухшую папиросу в мундштуке, зажигает спичку и, держа ее в своих красивых длинных пальцах, глядит на трепещущее пламя. Мы слышим его голос.
Голос Рахманинова. Не писал тебе, так как у нас две недели все были больны ангиною. Сперва фрейлейн, потом Наташа. И наконец, младшая дочка Таня. У нее только вчера нормальная температура. А погода у нас отчаянная…
ДЕТАЛЬ.
Рука Рахманинова пишет письмо: «…А погода у нас отчаянная, льет каждый день, холодища. Сирень и не думала цвести. Вчера начал заниматься, а то ровно ничего не делал. Замысел, который давно не давал мне покоя, — духовная музыка „Литургия Иоанна Златоуста“…»
18. (Съемка в помещении.) КАБИНЕТ. ДЕНЬ.
С силой распахивается дверь. Входит Наталья Рахманинова. Мы видели ее на концерте. В домашней одежде она выглядит столь же горделиво-победительно.
Наталья. Ирина у тебя?..
Рахманинов не отвечает.
Наталья. Что с тобой?
Рахманинов. Сперва заглянула Соня. Ей показалось за завтраком, что я плохо выгляжу. Потом вломился Иван с дровами, хотя я не жаловался на холод. Он, правда, и не затопил, а только намусорил. Затем я послушал волнующий монолог Марины о каких-то одеялах. Сейчас ты ищешь у меня Ирину. Зачем мы наняли фрейлейн, если ты должна искать дочь? (Слабо улыбаясь.) Ты, кажется, изволила называть мои скромные занятия святыми часами?..
Наталья. Святые часы, Сережа, это музыка. А не письма о свиноводстве.
Рахманинов (ошеломлен). Как, ты знаешь?..
Наталья (рассмеявшись). Значит, я угадала!..
В комнату входит Соня.
Соня. Ирина не у вас?
Наталья. Нет. (Оборачивается к Рахманинову.) Ты все утро морочил нам голову за столом какими-то свиноматками невероятной породы и маниловскими проектами об образцовой свиноферме на бельгийский манер. В прошлом году мы разводили лошадей. Этот год мы назовем годом свиней.
Рахманинов. Как я могу заниматься на этом раздолбленном пианино?..
Наталья. Рояль должен быть со дня на день.
Рахманинов. Я это уже слышал.
В кабинет входит старая нянька — Феона, за ней — фрейлейн, с подвязанной щекой, заплаканная, без устали сморкающаяся в платок.
Феона. Матушка, Наталья Александровна, с ног сбились, все облазили!..
Фрейлейн. Их нихт, шлессен зи бин!
Рахманинов. Куда она могла деться?
Феона. Ну, сладу с ней нету, окаянной! И в сад могла побечь, и на плотину, и на пруд…
Рахманинов встревоженно встает.
19. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ДВОР ПЕРЕД ГОСПОДСКИМ ДОМОМ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Моросит дождь, возле крыльца стоят с зонтами Софья, Марина, Феона, фрейлейн. Рахманинов с Натальей под одним зонтом. Марина держит на руке круглое румяное дитя — младшую дочь Рахманиновых Таню.
