краски добавила и Татьяна Павлова, тоже хорошая рассказчица.
Расспрашивал Тальников о встречах с Орленевым и членов
семьи Плеханова и некоторых его друзей той женевской поры.
Двери дома Плеханова были открыты для приезжих из Рос¬
сии. Общения с ним искали многие, и он редко кому в нем от¬
казывал. На этой почве бывали курьезы, и Орленев в лицах рас¬
сказывал анекдот об одном почтенном академике — экономисте и
статистике, который учинил такой маскарад: опасаясь царских
шпионов, следивших за домом Плеханова, он назначил ему сви¬
дание в горах под Женевой и явился на это свидание в женском
платье. Был ли такой случай на самом деле, я не знаю, но Орле¬
нев весело разыгрывал эту сцену в горах. При всем почти¬
тельном отношении к Плеханову, попав к нему в дом, Павел Ни¬
колаевич держал себя непринужденно и завоевал расположение
хозяина.
Его Раскольников произвел на Плеханова глубокое впечатле¬
ние; теперь открылись и другие стороны его личности: это был
необъяснимый феномен — как уживаются рядом бездны Достоев¬
ского и чуть застенчивый юмор Орленева? Конечно, многие годы
актерства наложили на него отпечаток, он был одет с некоторой
манерностью, голос у него был поставленный, он любил, чтобы
его слушали, но у него не было ни пресыщенности, ни усталости
мэтра. Став знаменитостью, он не утратил непосредственности как
в игре, так и в живом общении. Людей, похожих на Плеханова,
он никогда еще не встречал и не скрывал своего интереса к нему,
интереса почти детского, бескорыстного — ведь он прикоснулся
к истокам русской революции.
В память об этой встрече Плеханов подарил Орленеву свою
книжечку — критический этюд об Ибсене, написанный вскоре
после смерти писателя 19, с такой дарственной надписью: «П. Н. Ор¬
леневу от автора, как слабый знак самого искреннего уважения
и расположения. 17 окт. (н. ст.) 1908». Этой книжечкой Павел
Николаевич очень дорожил и для надежности дал ее на хранение
Тальникову — человеку оседлому и семейному. После смерти
Тальникова вместе с его архивом она попала в Отдел рукописей
Государственной библиотеки имени Ленина, где теперь и нахо¬
дится.
В Женеве Орленев встречался с Плехановым несколько раз:
они гуляли по городу, вместе ходили в цирк и в кино. О кинема¬
тографических впечатлениях Георгия Валентиновича нам ничего
не известно, цирк же и особенно клоуны очень ему понравились,
и он «весело смеялся». Теперь пришла пора удивляться Орле¬
неву: выдающийся ученый и революционер аплодирует рыжему
у ковра. Такая необозримая широта культуры и такая легкость
реакций и заразительное чувство юмора! В этом образе Орленев
увидел Плеханова и таким описал его в своей книге, на страни¬
цах которой, по словам Луначарского, «элегантным силуэтом про¬
ходит перед нами Г. В. Плеханов...».
После женевской встречи Орленев постоянно справлялся
у Тальникова о том, как живет Плеханов и его семья, какие
книги пишет, по-прежнему ли у него открытый дом и можно ли
при случае встретиться с ним снова. Но такого случая Орленеву
больше не представилось. Два года и три месяца спустя большое
впечатление на Орленева произвела нашумевшая история «коле¬
нопреклонения» Шаляпина: на премьере «Бориса Годунова»
в Мариинском театре присутствовал царь со свитой, и по этому
случаю хор во главе с солистами, в том числе с Шаляпиным, ис¬
полнил государственный гимн, стоя на коленях. Современный
биограф Шаляпина пишет, что Федор Иванович был застигнут
врасплох «ситуацией», которую «не мог предвидеть», и что Горь¬
кий не столько осудил Шаляпина, сколько, поняв обстоятельства
этой путаной и конфузной истории, «пожалел его» 20. Плеханов,
не входя в подробности, поступил иначе — он просто вернул зна¬
менитому певцу когда-то подаренную им фотографию с надписью
от себя и от жены: «Возвращаем за ненадобностью». Орленев
был удручен этим происшествием: он почитал Плеханова и лю¬
бил талант Шаляпина.
Спустя какое-то время Орленев встретился в Москве с Ша¬
ляпиным и пригласил его к себе на ужин; в номере «Большой
Московской» был устроен прием по высшему классу столичного
хлебосольства. Присутствовавший на этой встрече актер М. Н. Ми¬
хайлов в своих неопубликованных мемуарах пишет, что этот «не¬
забываемый вечер» начался очень сердечно: «...Шаляпин много
рассказывал, пел (вместе с Орленевым они спели «Коробейники»,
хотя, конечно, пел один Шаляпин, а Орленев выразительно ему
вторил), вообще был хорошо настроен; Орленев был также очень
весел, все время острил и смеялся». В разгар веселья Орленев по
какому-то поводу пожаловался, что брюки его недавно куплен¬
ного и мало ношенного костюма почему-то истерлись на коленях.
Шаляпин, громко смеясь, заметил: «Как тебе не стыдно, Паша,
такой ты большой артист, а ходишь в рваных брюках». На что
Орленев, не подумавши, немедленно ответил: «Да, Федя, хотя я и
не стоял перед царем на коленях, а видишь, брюки порвал, а ты,
хоть и усердно этим занимался, а штаны у тебя в целости» 21 —
и, сразу почувствовав неловкость, попытался свести разговор
к шутке, но веселье уже расстроилось, Шаляпин нахмурился и,
наскоро простившись, ушел. Орленев сострил ради красного
словца, но, может быть, в его язвительной реплике сказалась
живая память о вызове, брошенном Плехановым. Не следует ду¬
мать, что это была политическая демонстрация. Просто Орленева
угнетало всякое угодничество, всякое малодушие, особенно на та¬
ком уровне, особенно если речь шла о великом артисте Шаля¬
пине!
Однако вернемся к осени 1908 года. Он ведь поехал в Же¬
неву, чтобы там отдохнуть и поработать над «Гамлетом». Встречи,
репетиции и спектакли не оставили ему для этого времени. Но
его дошедший до нас рабочий конспект, посвященный шекспиров¬
ской роли, начинается с записи в Женеве под датой 16 октября.
Подобно многим своим предшественникам, Орленев пытается раз¬
гадать, какую книгу читает Гамлет во второй сцене второго акта
трагедии. У Шекспира принц говорит Полонию, что это сатира,
может быть, правдивая и тем не менее бесстыдная. Эти слова
такое же притворство, как и все другие безумные слова Гамлета.
Не станет же он убеждать Полония, что читает Евангелие, — кто
тогда поверит его обману? А по версии Орленева читает Гамлет
именно Евангелие *. Зритель может и не задавать себе такого во¬
проса, поскольку определенного ответа на него быть не может.
Для актера это важная догадка.
Ссылаясь на Евангелие от Матфея, Орленев записывает в кон¬
спекте к «Гамлету», что бог—«это разумение, которое есть
в нас». Далекий от религии, он обращается к Евангелию в по¬
исках нравственных побуждений, возвышающих человека. Его
Гамлет продолжает вековую традицию: он приходит в мир как
судья и устроитель и видит свою задачу в том, чтобы сокрушить
скрытое в людях зло, хотя необъятность шекспировской трагедии
в орленевской трактовке нельзя свести к какому-либо одному мо¬
тиву, будь он философски-этический, исторический или психоло¬
гический.
На следующий день после этой первой записи он встретился
с Плехановым и рассказал ему о замысле своего «Гамлета». Об¬
стоятельства разговора нам неизвестны. Мы можем только приве¬
сти несколько строк из письма Орленева к Тальникову, написан¬
ного сразу после возвращения в Россию: «.. .Вначале он (Плеха¬
нов.— А. М.) мне показался суховатым — затем оказался очень
тонко и глубоко чувствующим. Меня так порадовала его заинте¬
ресованность моим толкованием Гамлета»22. О своей переделке
«Бранда» Орленев не решился сказать Плеханову. Как полно он
изложил ему план «Гамлета»?
