– И где-то Мировой океан дышит… А сильно изменился Ленинград с пятидесятых?
– Это по-прежнему один из самых красивых городов мира, но вот уникальная атмосфера – она постепенно нивелируется.
– Каким бы вы хотели видеть Петербург?
– Я хочу, чтоб сохранялась духовная память. Не только о Пушкине, Грибоедове, о великих, но и об Октябрьской революции, – это все наша жизнь. И Ленин – наша жизнь. И взятие Зимнего – штурмом или не штурмом – это наша жизнь. И это должно присутствовать. Мне дико смотреть на то, как во время парада на Красной площади Мавзолей Ленина закрывают какой-то шторой. Ну это же бред. Мы же все знаем, что там лежит Ильич. Чего закрывать-то его?
Когда в акватории Невы, где шпиль Петропавловки поднимается на абсолютно ровном горизонте, вдруг ставят фонтаны, которые бьют выше шпиля, считая, что это красиво, хочется сказать – позвольте, красив как раз вот этот шпиль, а фонтаны здесь не нужны.
Сейчас хотят на Конюшенной площади какую-то гостиницу строить. Элитную. Или квартиры, где будут жить люди. Элитные. Добившиеся чего-то. Посвежевавшие не одного человека. Зачем? Оставьте центр, районы с дворами-колодцами, не надо это улучшать. Придумайте, как облегчить жизнь людям, которые там уже живут. Сохранить это все надо. Так, чтобы на меня это произвело впечатление, как на того мальчика, который входил в Зимний, в Эрмитаж, почти пустой, в 1947 году, и ему казалось, что слышится легкий шорох платья фрейлины. Разрушать ощущение этого присутствия нельзя, это преступление. Город прекрасен не только архитектурой, но и атмосферой, которую надо беречь и хранить.
– Потребность в культуре сегодня никуда не делась, она в сохранности?
– Несомненно. Битком набитые залы. Казалось бы, поэтический вечер, – я бы не пошел. А зрители сидят.
Удивительно, вспоминаются строфы, которые я лет двадцать не читал. В Америке в программе концерта у меня была поэма Иосифа Уткина «Повесть о рыжем Мотэле». Мне очень нравится. Успеха там не имела эта поэма.
А недавно вдруг у меня выскакивает само из памяти, из этой поэмы Уткина:
Сколько домов пройдено,
Сколько пройдено стран.
Каждый дом – своя родина,
Свой океан.
И под каждой слабенькой крышей,
Как она ни слаба, –
Свое счастье,
Свои мыши,
Своя судьба…
Нина Усатова – Надежда Волкова.
Телевизионный фильм «Станица», 12 серий.
Автор сценария Виталий Москаленко, режиссер Владимир Шевельков
Дистанция всего в три года – между резней в станице Кущевская и появлением на экранах телевизионного фильма «Станица» – никак не могла способствовать созданию полноценного художественного произведения. Еще не «остыли перья» журналистов, самые бывалые из которых были не в силах скрыть чистого ужаса перед кущевскими событиями, еще в сознании людей не улеглось то, что улечься там в принципе не может. Эстетика телевизионного художественного фильма просто не в состоянии поглотить и переварить жизненный материал такой степени дремучей жути.
А всего-то и произошло, что в одной отдельно взятой станице на Юге России власть захватила одна семья. И вот не стало такого несовершенного, всеми ругаемого государства, не стало закона, не стало нелюбимой полиции, ничего не стало – только бодрая сплоченная шайка обожающих друг друга родственников. Которых эта безграничная власть растлевает до самого адского донышка.
Можно, конечно, снять такое кино, чтоб в нем не было «духа жизни», обычное кино про бандитов, но ведь жалко вовсе лишаться исходного материала, ведь узнав, что сняли «про Кущевку», зритель нетерпеливо приникнет к экрану.
Получился гибрид фильма «по следам жизни» и обычного криминально-мелодраматического сериала со всеми его нелепостями и неправдоподобностями. Станица – по фильму Лощинская – снята то с прилежной достоверностью, то с условностью декораций сериального бреда. Особенно забавно, как гоняют по степи героическую доярку Марину (Мария Шукшина) – Шукшина в роли доярки уж совсем перебор.
Но условность заканчивается, когда в кадре Нина Усатова. Она играет Надежду Волкову, мать двоих сыновей, начальницу всего производства Лощинской и главу преступного клана. Все под ней – ряженые казаки и не менее ряженые батюшки, жалкая полиция и ставшие прозрачными официальные власти. «Какая ты женщина! Ты – пирамида Хеопса», – скажет ей трусливый, купленный ею конкурент, и действительно: когда энергия власти сгущается до таких степеней, обычно-женское съеживается и меркнет. Проступают черты Каменной Бабы, Хозяйки, Чудища – черной и злой вариации все той же Богини-Матери. О том, что подательница жизни и всего сущего может стать такой, никому думать не хочется, ведь Мать – она всем мать, даже демонам. Если и в ее облике проступит, вместо ласки и тепла, зловещий холод – трещит и рушится опора мира…
Обычно про актрис масштаба Усатовой говорят – «может играть все». Это, конечно, фигура речи. «Всего» не может играть никакая актриса, если, конечно, мы жаждем художественного результата. А так, какая-нибудь провинциальная прима Волна-Задунайская (это был в свое время такой номер из репертуара Театра музкомедии у незабвенной Гликерии Богдановой-Чесноковой) вполне может «играть все». Но в пределах эстетически разумного обычно находится у всякого актера/актрисы своя территория. Она была у Анны Маньяни, она была у лучшей голливудской актрисы сороковых– шестидесятых годов Бэтт Дэвис (потому что рядом с ней никакая Гарбо и Дитрих не стояли и не лежали), она есть у Фрейндлих и Дорониной.
Территория Нины Усатовой вроде бы очерчена крепко: баба. Наша родная баба. Всякая баба – веселая и злющая, счастливая и несчастная, любящая и обойденная любовью, крестьянка, торгашка, мещанка, попадья, врачиха, нянька, судья, на любой работе работница. Но и генеральшей может быть, и губернаторшей, и в русской классике как рыба в речке, и в сказке – своя навек. Разные там «ой вы, гуси» – за милую душу, но и современную танк-бабу – без проблем. Так уж постаралась алтайская природа (родом Нина Усатова из села Малиновое озеро, что на Алтае), отвалив от себя щедрый кус в душу актрисы, да и она сама, мастерица, немало потрудилась, разрабатывая богатую натуру.
Но Усатова-злодейка, Усатова-преступница? С ее кисельно-молочным обаянием, с этими дивными степными очами, с улыбкой, способной разогнать тучи и вызвать солнце? Наша баба, терпеливица, труженица – заказывающая убийство двенадцати человек? Главарь шайки, лидер криминального анклава?
В том и глубина, и величие созданного Усатовой образа, что и Надежда Волкова – наша баба. В своем безвкусном, бездарно обставленном домище спит она одна на широченной постели, ворочается, худые видит сны. А потом, нацепив паричок и спортивный костюмчик, перебирает крепкими ногами беговую дорожку тренажера – впереди трудовой день, всех надо построить, сформировать, распорядиться, пресечь, напугать, улестить… Сбито жизнью это существо в плотный ком окаменевшего гнева, стальной ярости. Против кого?
Противник Волковой как будто вне кадра, кому-то невидимому обращает она свои громовые речи, куда-то вдаль смотрят раскаленные ненавистью глаза… о Господи.
Ведь это вернулась Россия – не кружевная-дворянская, о которой навздыхались и наплакались, а Россия диких помещиков и безжалостных фабрикантов, Россия собственников лютых, Россия крепостного права, кнута и плети, железной воли, победоносных войн. Вернулась после многолетнего унижения и истребления, после экспроприации и раскулачивания – вернулась оскорбленной, злобной, в жажде реванша. Теперь уж она не пощадит никого.
И в этом зверином азарте то и дело проглядывает заботливая мамаша, тетешкающая своих бородатых деток, слезливая наседка-хлопотунья, в охотку и с истовой верой осеняющая себя крестом! Органика у актрисы такая, что – никаких швов и зазоров, огромная мера обобщения возникает в уме от живого образа.
В «Станице» есть сцена, где Усатова – Волкова произносит одно слово. Мститель застрелил мужа и сына. Она сидит перед пачками денег, напротив – ее подручный. Усатова рукой двигает к нему пачку денег и говорит: «Всех». (То есть заказывает убийство двенадцати человек.) Не припомню такой плотности и мощи актерского существования. По-моему, вся смотрящая телевизор страна вздрогнула от этого «Всех».
В последней серии Усатова и вообще ни одного слова не произносит. Ее, седую, безумную, выводят полицейские на крыльцо – и толпа, сладко оравшая «Смерть Волкам!», замирает перед ужасным, великим, непостижимым существом падшей Матери. Перед тем запредельным, что случилось с работящей, любящей, сильной русской бабой.
Актерские победы, как правило, очевидны, но редко когда победа так мощно и единодушно оценена публикой. Люди даже ничего и не анализируют, лишь выдыхают изумленно: «Вот это да! Вот это сыграла Усатова!»
