Биляна Срблянович - Саранча

Дада. Папа. Почему ты не ешь? (Придвигает тарелку ближе к нему.)

Фредди. В любом случае, мне уже пора.

Дада. И он ничего не ест.

Фредди. Тридцать девять, радость моя! А знаешь ли ты, сколько это, если перевести в категорию гомо-возраста? Скоро я буду вынужден покупать себе секс за деньги.

Фредди, разумеется, преувеличивает. Отчасти и потому, что знает, что это шокирует Даду. А Дада действительно шокирована. Отчасти и потому, что знает, что Фредди именно на это и рассчитывает.

Дада. Фредди! (Тихо, почти шепотом.) Не надо при папе.

Фредди. Он все равно ничего не понимает.

Дада. Папа, съешь хоть немного. (Йович не реагирует.)

Фредди. У меня в клинике есть одна дамочка, в климаксе, но отличный хирург. Скучная, страшная, но руки — золотые. Самой себе могла бы операции делать.

Дада. Поешь, смотри как вкусно.

Фредди. Сейчас мне приходится проявлять к ней внимание, быть обходительным. Она мне пообещала бесплатно поработать за меня во время отпуска.

Дада. Ну, папа, давай… (Дада берет вилкой немного еды, пытается накормить отца как ребенка, который еще не умеет есть сам. Йович издает глухой неартикулированный звук. Словно рычит на дочь. Она замирает. Потом жалуется брату.) Ничего не съел.

Фредди. Ну и что?

Дада. Как это ну и что? Это меня беспокоит!

Фредди. Тебя? Беспокоит? Ты видишь его один раз в сезон, как неделю высокой моды, и при этом, оказывается, беспокоишься?! (Дада ничего не говорит. Только вздыхает.)Он у меня никогда не ест. Должно быть, думает, что это я сам готовлю, и ему противно.

Дада. Правда? (Фредди кивает головой.) А там, у него, ну, в этом… доме, там он ест?

Фредди. Сестры говорят, что очень мало.

Дада. Но он не похудел?

Фредди. Так и ты не похудела, а тоже ничего не ешь.

Дада. Знаешь что, это с твоей стороны действительно некрасиво.

Дада опускает голову, смотрит на свой живот. Фредди смотрит на нее с деланным умилением. На самом деле, ему безразлично.

Фредди. Ну, ладно, Дада, Дадочка. Сестренка! (берет сестру за подбородок, поднимает ее голову. Она смеется. И он смеется. Если бы два этих персонажа не были столь аффектированными, можно было бы подумать, что перед нами дети.) Ну, улыбнись пестуну. Вот так, вот так…

Дада. Пестун…Какое дурацкое слово… (Все-таки Дада смеется.)

Фредди. А ты бы посмотрела какой у пестуна пестик! (Умирает от смеха.)

Дада (делает вид, что шокирована). Фрееее-дииии! Ну как тебе не стыдно? Что ты такое говоришь? Да еще при папе?

Фредди. Я же сказал тебе, он ничего не понимает.

Дада. Прекрасно понимает.

Фредди. Не понимает. Неужели тебе не ясно, его мозг не функционирует. Он выключен.

Дада. Как это выключен, кто его выключил, что ты такое говоришь?

Фредди. Кто, не знаю, лично я подозреваю, что сам папа. Щелкнул выключателем, и привет.

Дада. Ну что ты говоришь…

Фредди. Не веришь? Ты действительно все еще не веришь? Но я-то врач, такие вещи мне известны.

Дада. Ты дерматолог, а не терапевт…

Фредди. Я еще и венеролог, что из этого? Но при этом я врач, и я знаю, что говорю. Папа отключился, и с этим ничего не поделаешь!

Дада. Глупости! (Притворяется, что удивлена. Что бы она ни делала, она всегда притворяется.)

Фредди. Что? Не веришь? Говоришь, не веришь? Ты, говоришь, беспокоишься и ты, говоришь, сейчас мне не веришь? Ладно, вот, сама увидишь. (Поворачивается к отцу. Говорит громко и еще медленнее, чем обычно, так, словно Йович глухой.) Папа, папочка, я кое-что хочу тебе сказать, знаешь, я — гомосексуалист…

Дада. Фредди!!!

Фредди. Дада, теперь подожди, ты хотела убедиться, и сейчас ты убедишься. Значит, папа, я тебе сейчас говорю, что я, значит, трахаюсь с мужчинами. Каждый, значит, день. И ты бы сейчас, если бы был нормальным, я имею в виду, если бы ты был таким каким был, то ты бы встал и меня, значит, убил. Вот прямо здесь, у меня на террасе. Задушил бы меня голыми руками, как ты мне однажды и пригрозил. Но так как ты сейчас совсем не понимаешь, что я говорю, потому что твой мозг больше вообще не работает, я имею в виду, что легкие у тебя работают, сердце у тебя работает, мочевой пузырь у тебя работает, но мозг, черт побери! не работает, а раз не работает, ты мне сейчас ничего и не сделаешь. Я имею в виду, ты меня не убьешь, черт побери!

Даже когда Фредди произносит сильные слова, ругательства, оскорбления, он их как-то смягчает. Так что, когда он говорит «черт побери», это выглядит как «значит», а «значит» у него звучит как «извини». Попробуйте заменить. Наконец Фредди замолкает, молчит и Дада, и их отец молчит, он вообще не реагирует. Он пристально смотрит в какую-то свою даль, время от времени издавая что-то вроде фырканья, и это все. Он действительно выглядит как отключившийся. Через некоторое время Фредди делает вывод.

Фредди. Видишь.

Дада. Как ты груб.

Фредди. Я просто хотел тебе продемонстрировать. (Независимо от того как Фредди держится, он тоже взволнован. С отвращением бросает взгляд на свою тарелку. Потом перекладывает еду из нее в тарелку отца.) Вот тебе еще немного.

Дада (ей становится жаль отца, и она больше не притворяется). Папа, ну поешь хоть чуть-чуть. За меня. (Йович смотрит куда-то вдаль, в пустоту своего разума.) Папа… Как это так, Фредди? Он что, действительно нас не понимает?

Фредди. Не знаю, почему ты не хочешь мне поверить?

Дада. Но за ним же тогда кто-то должен смотреть!

Фредди. Так и смотрят, врач и две сестры. В доме престарелых, там, Дада, где твой отец и живет уже два года, если ты забыла.

Дада. Я? Забыла? А кто, по-твоему, за это платит?

Фредди. Ну, за май и июнь не платил никто, потому что ты забыла.

Дада. Не забыла, а не могла. Мы сейчас в особом положении. Я жду ребенка, а ты хоть представляешь себе, как это дорого?

Фредди. Ну, честно говоря, не представляю. Дать тебе в долг на аборт? (Скалится.)

Дада. Знаешь что, это вообще не смешно. Даже противно.

Не смешно, в сущности, и Фредди.

Фредди. А сказать тебе, что в самом деле противно? Сказать? Противно это когда вот этот, сидящий здесь мой и твой отец обосрется, и я должен его мыть и переодевать, я, а не ты, Дада! Вот что противно! И он пользуется любым случаем, чтобы сбежать из этого своего вонючего дома престарелых, где даже нет дежурного у входа, где всем на все наплевать, и весь засранный он тащится ко мне. И звонит в мою дверь, а не в твою, Дада!

Дада (не знает, что сказать. Потом спохватывается). Все-таки. Видишь, что-то он понимает. По крайней мере, может сам придти. А это ты чем объяснишь?!

Фредди. Это я объясню тем, что он не знает твоего адреса.

Дада. Ты же знаешь, Милан не разрешает, чтобы папа к нам приходил.

Фредди (кривится от смеха. Сейчас вполне искренне). Милан не разрешает?! Милан что-то не разрешает?! Я тебя умоляю…

Дада. Я серьезно тебе говорю. Ты не представляешь, каким он может быть несговорчивым!

Фредди (резко серьезнеет). Ладно, Дада, не говори глупости.

Дада (жеманится). Кроме того, я беременна.

Фредди. И что из того, что ты беременна? Что из этого?! Ты же не инвалид, ты не ранена на фронте!

Дада. Ты сегодня такой противный…

А Фредди гораздо больше, чем противный. Во-первых, он на грани истерики, а во-вторых, он прав.

Фредди. Если я скажу, что папа приходит ко мне, а не к тебе, ты ответишь: «Да, но я беременна!». Если я скажу, что каждый раз, стоит мне открыть дверь моей, а не твоей квартиры, я вижу, что он стоит на лестнице и ждет, что я открою эту сраную дверь, ты ответишь: «Ох, это действительно неприятно, но я беременна!». Если я скажу, что вообще не могу жить своей собственной жизнью, жить так, как я сам хочу, по-своему, так как я сам выбрал, несмотря на то, что вот он годами в лицо презирал меня, ты скажешь: «Да, это страшно, просто страшно, но Я БЕРЕМЕННА!»!!! (Дада молчит.) И что из того, что ты беременна? Что? Это был твой выбор, ты имела на него право, а я просто хочу иметь точно такое же право на свой собственный выбор и на свою собственную жизнь!!!