Жить как-то ведь надо, не с голоду же помирать, поэтому благодаря своим связям (которые чуточку подсократились, когда прошёл слушок о том, что халява закончилась и более неактуально находиться подле этого человека), Адриан смог-таки в девятнадцать лет поступить на среднеоплачиваемую работу, заключив трудовой договор, и теперь бедственное положение дел чуточку границы свои раздвинула, давая им возможное существование.
***
Наступившая вновь весна, ознаменовала о прошедших незаметно для них трёх лет, пиявками въевшимися своей не изменчивой повседневностью. По началу Балановскому не всё удавалось: начальство притесняло, а коллеги видели в нём «золотого мальчика, которому посчастливилось вылезти из нужной дырки, чтобы занять в дальнейшем высокое положение», — реальность же была другой, и парень в конец претерпел много скотского отношения к своей персоне, но в дальнейшем всё это отодвинулось на другой план и он-таки смог крепко усесться на своём месте, в компании, выпускающей дифференцируемый продукт, забыв про трудности и потихонечку возвращаясь в свой отодвинутый когда-то в прошлом режим, шикуя и продолжая сорить деньгами. Да вот только не всё вернулось в прежнее русло, сами отношения между двумя парнями устаревались. Теперь же Фёдор вызывал у Адриана приступы ярости — он его раздражал, злость и желание в чём-то упрекнуть или даже обидеть паренька, взирающего на того с крайним непониманием, но смиренно принимающего всё то, в чём был (по факту!) не виновен, всё чаще брала над ним верх. Формула: от любви до ненависти один шаг, теперь работала в том точном ракурсе, когда после любви не остаётся более ничего, кроме неприязни к человеку, с которым ты проживал некоторое время. А всё потому, что у Адриана в груди расцветал новый цветок — и имя ему Екатерина, а старый, увядая на глазах, постепенно клонился к земле.
Это было непривычно для них, обоих. Но кто сказал, что Адриан изначально был геем? Да, его заинтересовал этот человек своей индивидуальностью, ему захотелось сделать его своим, этого он добился, но наигравшись — почему бы не дать «игрушке» найти новый обиход, ведь сейчас ненависть, набирающая всё больше обороты в самом естестве блондина, рисовала картинки страшного вида: как он случайно из-за мелочи начинает бить того кулаками — по лицу, груди, животу, не разбирая, а только с каждым разом прикладывая большую сил, пока тот, не сопротивляющийся, не падает ничком на пол, теряя сознание. Много страшных и уже желанных (!) ситуаций рисовало его больное воображение, но он был сдержанным и старался отыскать причину столь резкого изменения, ища что-то положительное, способное в одночасье вернуть былые чувства, но всему приходит конец, и любовь (а была ли она вообще?) сгорела, не оставив даже пепла после себя.
***
Возвращаясь вечером, после тяжелого рабочего дня, домой, уставший Адриан, вместо того, чтобы лечь, восполняя энергию, начал упрекать «любимого» в бездействие. Разозлило же его опять то, что парень снова сидел у компьютера, пока тот работал и доставал потом им деньги.
— Мог хотя бы поздороваться, а не сидеть, уткнувшись в этот ящик.
— Здравствуй, Адриан. Как прошёл день? — не отрываясь, дал ответ Фёдор, чувствуя по голосу, что тот не в духе.
— Лучше, чем у бесполезного тебя.
Колкие слова, причиняющие боль. От любимого человека, но Воробьёв уже привык к ним, не реагируя более на оскорбления, лишь в душе переживая.
— Я приготовил ужин. Он на кухне, можешь…
Щелчок, щелчок — да сколько можно уже тыкать по этому устройству ввода?! Капает на нервы, очень сильно, — Адриан и так начинает закипать, а тут ещё и другие факты подгоняют шкалу до предела.
— Да сам хавай свою безвкусную еду! — ринувшись в его сторону и выхватывая мышку, разбивая сразу же об стену. — Задолбал уже. Ты, дармоед, только и делаешь, что целыми днями сидишь и всё тыкаешь, тыкаешь — а толку от тебя не больше, чем от годовалого ребёнка, которому всучили книгу по анатомии! И если даже в этом случае он будет хотя бы разглядывать картинки, не понимая их смысла, то в твоём — ты, ничтожество, ни на что не способное! Зачем только тебя родители создали?! Ты и сготовить ничего не умеешь (хотя продуктов навалом, интернет включён, уроков много — мог бы за все эти недели и месяцы хотя бы суп научиться готовить!). Но нет, ты ж нежный цветок, — схватив за запястье, с силой сжимая, на что Фёдор морщится, вскрикивая, — не любящий экспериментировать!.. Да бог с этой едой, ты парень, это дело бабское, но когда ты не можешь найти даже себе работу, сидя на моей шее — что прикажешь думать? С каких это вообще пор япрописал тебя в своей квартире, квартире покойных моих родителей?! Ты… — грозная тирада была прервана внезапным звонком, по мелодии которой Балановский вычислил звонившего ему — это немного смягчило его нрав; отпустив парня, вышел из комнаты и хлопнул показательно дверью, указывая на то, что лишние уши ему не нужны.
Новый поток мерзких слов из прекрасных уст, что Фёдор так любил, в шутку ради проводя ласково по ним подушечками пальцев. Куда же делись те светлые и живые моменты, переплетающиеся между ними: смущение, эта боязнь как-то навредить друг другу и желание, чтобы представляемый ракурс был только положительного вида. Всё притерпелось и изменилось до неузнаваемых форм, когда вроде бы пора и смириться, но ещё что-то такое дерзко-маленькое, на самой глубине, среди плотной тьмы, даёт о себе знать, не угасая. Вот поэтому Фёдор и не сдавался, а терпел, потому что действительно любил и понимал: подобные моменты встречаются у всех. Нужно время, чтобы преодолеть кризис — и он продолжит страдать и ждать, пока осознание собственной неправоты и чувство вины не возьмут верх над Адрианом.
Однако истины, что рисуют люди себе, в большинстве своём отличны друг от друга, и если один ещё считает, что не всё потеряно, то другой готов начать жизнь с чистого листа, искоренив все ненужные пятна.
