Как торопливой струей побеждает течение Майна
С высей гельветских Альп к нам истекающий Рейн, —
Он через озера два [445] струится, что именем громким
В честь Констанция люд здешний нарек в старину.
Разве что имя твое [446] не вяжется с обликом дивным,
Ибо красой неземной ты превосходишь богинь.
Имя подобное след сарматским присваивать девам,
10 Коим Медведицы свет с северных льется небес,
Той, в которую встарь Громовержец аркадский влюбился,
После чего и вознес деву светилом в эфир.
Мне сдается: когда родилась ты, на небе светили
Звезды, что светят со Львом, вставшим Авроре вослед,
Звезды, с которыми жар нарастает идущего Феба,
И поселянин серпом чаемый жнет урожай.
Лик ослепительный твой блистает стараньем Дионы,
Белые щеки тенят рдяность чарующих уст.
Урсула, все у тебя изяществом так и сияет:
20 Волосы, голос, глаза, шея и грудь, и персты.
Но не сыскать на земле ничего, что было б жесточе,
Женщины, что не дает стиснуть в объятьях себя.
Шаг свой останови, о моих печалях послушай,
Может быть, пени мои волю твою повернут.
Взгляд моим взглядам даруй, чтоб сильнее лучи опалили,
Щечку к моим щекам, милая, крепко прижми!
Как извергается огнь в Абнобских горах из расщелин,
Там, где владеет землей Фридрих, Саксонии князь,
Чьим попеченьем венчал чело мое листьями Дафны
30 Цезарь, уста освятив мне аонийской водой; [447]
Как, перегрета, вскипает влага в источниках серных,
Что в изобилии бьют в Баценском щедром лесу
И увлекают к себе темной осенью толпы болезных,
Мнящих увядшую плоть в водах горячих согреть, —
Так меня пламя крушит, так огонь все нутро мое лижет:
Жжешь ты тело мое все, не щадя, до костей.
Если болезному мне не придет на подмогу целящий,
И, подобрев, от хвороб средства Венера не даст,
Ты заронишь в меня семена мучительной смерти,
40 И лиходейкой моей люди тебя нарекут.
Пусть такие стихи на моей обозначатся урне,
Что по кончине моей легкий мой прах сохранит:
«Урсула мучила так германского страстью поэта,
Что от удара меча к Стиксу отправился он».
Как от крепкой стены, отлетают, ударившись, стрелы
И поражают того, кто их направил в полет,
Как собирает лучи зеркальная вогнутость кругом
И отсветом своим все поджигает тотчас,
Так, свернувшись во мне, огонь отвергнутой страсти
50 Хищный, сжигает меня на погребальном костре.
О, если б мне целовать твои млечные, сладкие губы,
В тесном объятье тебя если бы мне согревать!
Губы пускай съединят союзом скрепленные души
В час, когда ты прижмешь в страстном объятье меня!
Вечно, пока в небесах свой ход совершают светила
И цепенеет во льду остьев обоих земля,
Вечно, пока моря разделяют противные страны
И без препон в Океан внешний уносится Рейн,
Буду тебе я всегда слугою, по-рабьему верным,
60 И не устану склонять шею к ярму твоему.
Это кольцо я дарю, облеченное вечной любовью,
Чтоб, на него поглядев, ты вспоминала меня.
Прочие, умерев, по кругам отправляются разным
(В родственный сердцу дом каждый стремится попасть), —
Урсула, мы с тобой попадем в Венерину сферу,
Вместе с Юпитером яств много небесных вкусим.
4. К Урсуле с напоминанием о бессоннице и любовном бессилии сочинителя
Урсула, пламя любви сожигало меня беспощадно,
Не был судьбою мне дан в Могонтиаке [448] покой.
Как подгоняют толчком юлу, развлечение детства,
Так и бича твоего гонят удары меня.
Всюду — молюсь ли богам, корабли наблюдаю ль у брега,
На монументы ль гляжу некогда славным князьям,
Что в изобилье стоят меж жилищами Могонтиака, —
Всюду пред взором моим ты лишь одна предстаешь.
Есть в этом граде холм с останками Друза Нерона [449] —
10 Первым славу стяжал он средь германских племен.
Как головою вертит Аполлонов сопутник подсолнух,
Следуя ночью и днем за колесом огневым,
Так неотступный мой взор туда безустанно стремится,
Где, о любовь моя, ты ходишь и взад и вперед.
Столько не сыщешь глазков на перьях Юнониной птицы, [450]
Сколько взоров шальных буйная мечет любовь.
Ночью, когда предаю во мраке я отдыху тело,
И посторонних чувств власть надо мною слаба,
Урсула, сладкой игрой мы нежимся слитно с тобою,
20 И повинуешься ты пылким желаньям моим.
Нежные руки твои моих мышц принимают прижатье,
И языки наши всласть радостный труд свой творят.
Вот я прижал тебя к распаленной груди своей жадно,
Вот уже дело любви к мигу свершенья спешит —
Но убегает сон к берегам Летейским, рассеясь,
И ненасытная страсть тело по-прежнему ест.
Прочь улетают со сном удовольствия мнимого пыла,
И остается в душе ноющей боли укор.
В миги, когда я тебя ищу на пустеющем ложе,
30 И ускользает из рук образ обманчивый твой,
Сколько печальных забот оживает в душе моей снова,
Коих ничем не унять, если б я даже хотел.
Сила столь велика заблужденья в несчастных влюбленных,
Что горемыка больной ведать не хочет лекарств.
Сон, ты отраду несешь в часы расслабляющей ночи, —
Может быть, грезы твои подлинность ласк подарят?
Разные лики творя, привидения с нами играют,
Ночь в зените своем смутно нам смертью грозит,
Душу уносит она к Летейским мертвенным водам —
40 Разве жизни моей облик бесплотный таков?
Как бы то ни было, груз мы отринем забот бесполезных,
Рады тому, что в сердцах наших взаимная страсть.
Деньги есть у меня, и любви научить я умею,
Не обделен я ничуть знатностью и красотой.
Перед свирепым лицом разбойника нищий последний,
Если влюблен, себя может богатым назвать.
Этот боится, а тот на спасенье надеется смутно,
Этот у страха в когтях, тот от
