— Разве на такой веревке надо было держать жеребчика? А мужики сбрехали, — мол, перегрызли веревку волки. Гнилье, а не веревка! Пороть тебя надо за такую сбрую!
— Трехлапая сама отгрызла веревку, — оправдывался лесник.
Дед возмутился.
— Трехлапая, трехлапая! При тебе она, что ли, грызла? Пропьянствовал с гостями — теперь вали все на волчицу.
Дед отказался от чая, который примирительно предложил ему лесник. Долго прилаживал лыжи и, не прощаясь, шустро заскользил по тропе вниз.
Солнце уже краем цеплялось за дальние холмы, когда дед медленно выкатился из-за камышовой колки. И застыл: на льду, против него, лежа, волки глодали остатки лошадиной туши. Трошка, не веря удаче, тщательно выцелил ближнего к себе зверя. Он от волнения даже не почувствовал отдачи, видел только, что ближний волк дернулся и засучил лапами, второй вскочил было, но тут же упал и завертелся на скользком льду. Это произошло мгновенно. Трошка выстрелил второй раз по уходившим зверям. Бежавший последним матерый ткнулся в лед, с визгом вскочил и, добравшись до берега, упал и больше не поднимался.
А два уцелевших зверя уходили берегом. Пока охотник перезаряжал ружье, они скрылись за редкими кустами. Подраненный переярок все еще пытался ползти, но задние лапы его были безжизненны, а передние скользили по гладкому льду. Трошка выстрелил в подранка, чтобы прекратить его мучения.
Радость, охватившая его, померкла, когда он осмотрел распластанных на льду зверей и не нашел среди них трехлапой. «Эхма! — огорченно подумал охотник. — А ведь, кажись, в нее целил. В спешке стрелял, поди разберись, у кого сколько лап».
И все же Трошка был доволен. Он уложил волков на связанные лыжи и потащил зверей в село. Тяжело было, но своя ноша не тянет, да и удача придавала силы.
-
Февральские метели будоражили степь, забивали снегом бурьяны. Трехлапая дрожала. В степи нет надежного укрытия от пронизывающего до костей ветра, а в лес после гибели стаи волчица идти боялась. Жила тихо у стожка необмолоченного гороха, ловила полевок. Во сне ей часто мерещились осторожные шаги крадущегося человека. Она вздрагивала и просыпалась. Долго нюхала, но, кроме запаха стылой степи, ничего не ощущала.
Молодой волк, который увязался следом, непонимающе смотрел на нее, когда трехлапая, тревожась, переходила с места на место. Иногда он не выдерживал, бродил по степи, забирался в овраги. Случалось, ловил зайцев. С ношей тащился к волчице, отдавал дичь. Трехлапая от подношений не отказывалась, но близко не подпускала. Сердилась, когда взматеревший зверь пытался приласкаться. Кусалась. Молодой волк отходил в сторону, зевал и валился спать. Страх сделал трехлапую нервной, нерешительной и подозрительной. Даже свадьба прошла для нее незаметно. Однажды молодой волк после долгих скитаний притащил ей кусок мерзлого мяса. Волчица на этот раз не отогнала его, приняла ухаживания. Дня три они не расставались. Спали рядом, но голосами не изливали своей радости. Таились.
Ласковое мартовское солнце пригревало. Снег оседал. На буграх чернели проталины. Балки наполнялись талой водой.
Трехлапая несколько раз пыталась уйти в лес. Манили дали и заросшие буераки песков, но как только добиралась до торных дорог, где неторопливо брели упряжки быков, ветром доносило запах людей, — робела и возвращалась назад. Забивалась в бурьян, где было сыро и неудобно, ложилась и тяжело вздыхала. Взматеревший переярок топтался рядом, повизгивал, лизал морду волчицы, как будто успокаивая. Он никак не мог понять: что же случилось с храброй предводительницей стаи?
В ночь пошел дождь. Трехлапая поняла: если сейчас не уйти в лес, то половодье на лето оставит их в степи, как в капкане.
К рассвету волки добрались до небольшой полянки, где снегу уже не было, нашли место посуше и примостились отдохнуть. Уснули крепко.
Северный ветер вдруг засвежел, заря, было заалевшая, поблекла, туча, незаметно подкравшаяся, запылила снегом. В сумерках уже металась свирепая вьюга. Трехлапая намеревалась уйти за реку. Она знала, что ручей иссякнет и в жаркое лето на водопой ходить придется далеко — лишний след. Но хоть и опытна была трехлапая, а ночью, в метель, идти через реку не решалась.
Рассвет их встретил тишиной. Бесновавшийся ночью ветер утих. Голубело небо, да ровно лежал мягкий снег. Трехлапая опять направилась к берегу. Река чернела, на середине горбился толстый лед. За ночь вода прибыла. Начинался ледоход. Огромные крыги выворачивались, падали, поднимая брызги. Волчица стояла у кромки воды, втягивала носом воздух, фыркала. Ей чудился какой-то подозрительный запах, но какой — трехлапая не могла определить. Уж очень много запахов издавал весенний лес.
А деда Трошку ночь застала на разливе, где он стрелял селезней. Подсадная работала с усердием, и дед не заметил, как потемнело. Спохватился и спешно сунул подсадную утку в корзину, собрал дичь и заторопился к лодке. Он еще не прошел и половины пути, как все смешалось в белесой круговерти. Старик понял, что домой ему при такой погоде не добраться. Свернул к недалекой круче у реки, где стояла старая, с огромным дуплом, верба, забрался внутрь, закутался в полушубок и под вой ошалелого ветра и скрип дерева уснул.
Проснулся от барабанной дроби дятла, примостившегося на сухой ветке.
«Значит, тихо», — отметил про себя он. Поднялся, выглянул наружу. Солнце уже встало. Река переливалась яркими бликами, искрился снег, а на круче, в десятке шагов, стоял волк, сосредоточенно глядевший на ту сторону реки. Трошка нащупал ружье, осторожно взвел курки, прицелился в затылок зверю. Выстрел грянул. Дятел резко вскрикнул и камнем упал вниз, ворона ахнула и с раскрытым клювом заметалась по-над берегом, волк, сбитый зарядом, закувыркался под кручу. Трошка проворно выскочил из дупла и подбежал к крутому берегу. Внизу метался зверь.
«Эх, дробь утиная!» — вскидывая снова ружье, досадовал про себя старик. Он уже приладился и вдруг как обмер: перед ним была трехлапая. Она увидела его, узнала и понимала, что пришел ей конец. Выскочить на крутой берег она не успеет, на нее смотрели черные дырки стволов. Трехлапая кинулась в воду. Здоровенная льдина с заснеженной спиной встала над ней, грозя опрокинуться…
— Да куда ж ты, дура! — заорал перепуганный за волчицу Трошка. — Затрет!
Но трехлапая уже плыла в ледяных проранах. Только у самого берега, под той стороной, ее все же накрыло глыбой.
— Пропала! — с тоской проговорил старый охотник. Но увидев, что волчица выбралась на косу, обрадованно закричал — Ах молодчина! Гляди, еще поживем!
Старик смеялся и на прощанье махал скрывшейся в кустах трехлапой, совсем забыв, что только что хотел ее убить.
