После завтрака к нам приехало несколько человек из местного городского комитета. Мы познакомились, поговорили с ними и поехали осматривать город. Нашим проводником и гидом оказался заведующий Домом культуры, местный житель, уйгур лет тридцати, по имени Исмаил.
Мы проехали через весь Турфан по немощеным улицам, которые часто поливают водой, чтобы не поднималась пыль.
Узкие городские улицы тесны от скопления людей, грузовых автомашин, большеколесных арб с впряженными в них мулами. Одни арбы везут груз, другие — людей. Те, что возят людей, турфанцы называют «наше такси». Десятиместная арба-такси на автомобильных колесах не отличается скоростью, но не лишена комфорта. Она застелена ковром. Сверху затянута цветным тентом, защищающим от солнца. Пассажиры сидят на ковре, по-восточному поджав под себя ноги.
Много на улицах города разномастных ишаков. Неприхотливый, с крепкой спиной, выносливый ишак продолжает еще оставаться здесь одним из главных транспортных средств.
В Западной части города улицы — почти сплошь торговые ряды и кустарные мастерские. Торгуют всем: горячими пшеничными лепешками, которые выпекаются на виду у покупателей, аппетитным шашлыком из баранины, горячим чаем, светло-зеленым виноградом, яблоками, грушами, гранатами.
Очень много продается овощей: китайской капусты, редьки, лука, чеснока, зеленого и красного перца, помидоров, арбузов и знаменитых турфанских дынь. Все это яркое, красочное большим восточным ковром лежит на прилавках, лотках и стеллажах. Здесь же на виду у всех работают кустари-ремесленники. Одни стегают ватные цветастые одеяла, другие шьют костюмы, халаты, шапки, кепи, расшивают узорами тюбетейки. Сапожники тачают сапоги и другую обувь. Жестянщики лудят, паяют, чинят нехитрую домашнюю утварь. Шорники шьют сбрую для мулов и ишаков, украшая ее цветной шерстью и медными бляшками, надраенными до блеска. Куют на звонких наковальнях раскаленный металл кузнецы, прокопченные до черноты у своих полыхающих пламенем горнов.
Издали мы увидели висящий на шесте большой ярко-синий графин с алой шелковой косынкой, прикрепленной ко дну. Подумали, что ресторан. Подъехали… Заглянули… Оказалась парикмахерская. На шесте висел не графин, а выкрашенная тыква-горлянка особого сорта, из которой турфанцы делают кувшины и черпаки.
К полудню затянутое облаками небо быстро очистилось, поголубело, солнце стало сильно припекать. Наши автомашины медленно пробирались сквозь пеструю разноязыкую и шумную городскую толпу. Иногда мы останавливались, пропуская бредущих с поклажей ишаков, и тогда вмиг оказывались в окружении любопытных уйгуров, узбеков, казахов, китайцев. Узнав, что мы из Москвы, все они старались пожать нам руки, угощали сигаретами, фруктами.
…Мы видели несколько мусульманских мечетей с традиционными посеребренными полумесяцами. К мечетям стекались верхом на ишаках степенные седобородые старцы в белых чалмах и длинных черных халатах, перетянутых широкими кушаками. Характерно, что среди них не было не только молодых, но даже мужчин среднего возраста. Новое берет свое. Аллах, мечеть, мулла теряют вековую силу и власть в Турфане.
На нашем пути встретилась обветшалая, заброшенная пагода из резного почерневшего от времени дерева с побитой глазурной черепицей, поломанными фигурками причудливых животных на загнутых скатах крыши. Постоянными обитателями пагоды стали лишь голуби-сизари, и божественный Шакья-Муни прозябает в одиночестве… Не идут сюда люди с курильными ароматическими палочками просить для себя счастливой жизни. Они ее строят сами и предпочитают мечетям и пагодам Дом культуры.
По сохранившимся афишам узнали, что в Турфане недавно демонстрировались советские художественные кинофильмы: «Овод», «Двенадцатая ночь», а в день нашего приезда шла кинокартина «Солдат Иван Бровкин».
В Доме культуры можно отдохнуть, поиграть в шашки, шахматы, бильярд, почитать газеты, журналы, взять интересные книги. Они изданы на двух языках: уйгурском и китайском.
Работник Дома культуры молодая черноглазая девушка уйгурка Алишен Алимова любезно показала нам библиотеку.
По художественным иллюстрациям, имеющим для всех один язык, я узнал пушкинских «Цыган», «Полтаву», «Бахчисарайский фонтан», «Петербургские повести» Н. В. Гоголя, рассказы Л. Н. Толстого, «Буревестника» и «Мать» А. М. Горького, «Разгром» А. Фадеева, «Бронепоезд 14-09» В. Иванова и даже нашел книгу своего товарища по литературному институту — молодого писателя Андрея Дугинца («Золотая чаша Байтемира»).
Работники Дома культуры старательно оформляли художественные стенды в честь нашего всенародного праздника — годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В этом отразилась большая и искренняя любовь турфанских жителей к нашей Родине, достигшей всемирно-исторических успехов.
Покинув город, мы выехали на северо-восток по извилистой дороге, огражденной глинобитными дувалами… За дувалами начинались поля созревшего хлопка и гаоляна.
За полями на возвышенности, уходя в небо, стоит, словно кружевная башня, редчайший памятник народного зодчества — минарет Сулеймана.
Он стоит вблизи лежащего в руинах дворца. Сорокапятиметровой башне, выложенной узорной кладкой из необожженного кирпича, около двухсот лет, выстроили ее местные жители-умельцы в 1762 году, в период царствования династии Цин, в честь умершего наместника Турфана Сулеймана.
С разрешения муллы мы начали осмотр мечети, в которой по пятницам собираются немногочисленные седобородые «правоверные» воздать славу аллаху.
Сводчатый вход ведет в небольшой коридор с куполообразным потолком, опирающимся на очень толстые стены. За коридором прямоугольный зал с квадратным проемом в потолке, через который проглядывает кусок голубого неба и льется широким потоком дневной свет.
Потолок из тростниковых циновок. Они положены поперек бревенчатых балок, подпертых деревянными столбами.
В зале пусто. Слева у стены прилепилось глиняное кресло. На полу из каменных плит тростниковые циновки. На них по-восточному сидят молящиеся.
В мечети царила тишина, и только легкий свист крыльев летающих под потолком голубей нарушал ее, да наши шаги гулким эхом наполняли храм.
Перед входом в башню-минарет стоит каменная плита с выбитыми на ней иероглифами. Наши переводчики с трудом разобрали лишь начальные истертые иероглифы. Они говорили о династии Цин и императоре Чен-Ло.
Поднимаясь на башню-минарет по крутой спиральной каменной лестнице и отсчитав 72 очень высокие ступени, мы не позавидовали муэдзину, которому по «долгу службы» нужно ежедневно подниматься по ним, чтобы призывать на моление «правоверных».
