На охоту из Петрограда ездили по старой привычке в Лебяжье. Приезжали на дачу, построенную отцом, оттуда отправлялись дальше. Ходоки мы были сильные, пробежать два десятка километров — дело привычное. Заветным местом было Лубанское озеро, лежащее за рекой Коваш среди обширного болота. Лубаново на этот раз нас обмануло. Надеялись на утиный пролет. И действительно, утка была, но добраться до нее с берега без лодки невозможно. Мы обошли все озеро и отправились в обратный путь. Внезапно оказались свидетелями зрелища необычайного: огромная стая тетеревов — штук сто, не меньше, гремя крыльями, опустилась неподалеку от нас на открытом болоте. Многие косачи сразу же расфуфырились и запели. На красно-желтом в эту пору мху особенно контрастно вырисовывались иссиня-черные птицы, мелькали белые подхвостья. Наши собачки воззрились, ринулись и моментально согнали птиц.
Чуть подальше мы заметили нечто странное: посреди открытого болота стоял легковой автомобиль. В те годы их было вообще мало, а этот — среди болота. Через минуту мы сообразили, что машина стоит на шоссе: болото пересекала так называемая Елисеевская дорога, насыпанная по мху для владельца известных магазинов от деревни Усть-Рудица до охотничьего домика на Лубанском озере.
В Лебяжьем у дома отца перед выходом на Лубановское озеро. (Осень 1926 г.).
Двое у машины махали нам руками. Мы подошли. Заднее колесо легковушки глубоко осело в лужу. В одном из путников мы узнали Сергея Мироновича Кирова — фотографии его видели в газетах. Он поздоровался, улыбнулся приветливо и огорченно показал рукой на колесо. Не сговариваясь, мы втроем уперлись в заднюю стенку кузова, шофер сел за руль, дал газ, и машина, как пробка, вылетела на сухое, обдав нас всех брызгами болотной жижи. Смеясь, мы утирали лица. Киров спросил: «Вас подвезти? Какие красавцы!» — последние слова относились к нашим собакам. Мы отказались: не хотелось еще кончать охоту — и пошли через болото в сторону Шишкина.
Образовалась компания из таких же, как мы, фанатиков охоты, — это были студенты первых и старших курсов, молодые инженеры. В те годы охотиться можно было где угодно, никаких ограничений, приписных и закрытых хозяйств не было. Выбрав по карте подходящее место, выезжали из города, прихватив к выходному дню денек, два, а уж на Майские праздники или Октябрьские уезжали и на недельку, а то и больше.
Юрий начал ездить по экспедициям и после первой же купил давно облюбованную бескурковку системы Ивашенцева, тяжелую, но с прекрасным боем. Я продолжал охотиться с одноствольным «Бельмонтом», а затем продал добытых белок и купил красивую, тоже хорошо бьющую бескурковку «Веблей и Скотт». В эти же годы мы оба увлекались пулевой стрельбой из малокалиберной винтовки — Юрий у себя в Академии наук, я в Лесном институте, — а затем много стреляли на стенде.
Окончив аспирантуру, Юрий продолжал ездить в экспедиции. Где он только не был: Кавказ, Дальний Восток, Печора, Урал, даже Китай, конечно Байкал. Он любил кочевую жизнь и новые места, и если наш друг Женя Фрейберг предпочитал Север, то Юрий по характеру своему любил все: просторы пустынь, снежность гор, прозрачность таежных рек — все ему любо, и обо всем он писал не только научные отчеты, но и стихи.
Крутыми кругами уходит орел в облака,
Он видит в ущельях ручьев переливчатый бег.
И в синее-синее озеро Сары-Челек
Широким разливом спокойно втекает река.
Огромные скалы поднялись отвесной стеной,
Колючие ели взбегают на горные кручи,
Взойди на джейляу и насладись тишиной,
Полуденным ветром, несущим прозрачные тучи.
До старой кибитки по снежным мостам поднимись,
Где блещут боками в лугах кобылицы,
И в чаше большой
родниковой прохлады кумыс
Кызынка тебе поднесет, опуская ресницы.
На горы взгляни, на нетающий дымчатый снег.
И беркутов клекот свободный послушай —
И синее-синее озеро Сары-Челек
Покоем и счастьем вольется в тревожную душу.
Юрий был классным охотником, я сначала шел за ним. Потом я настолько увлекся охотой, что она стала моим наваждением, и уже не я сопровождал Юрия, а он участвовал в охотах, которые я организовывал, учился у меня. Переехав в Москву, он там никогда не охотился — только в экспедициях. Приезжал в Ленинград специально, чтобы поохотиться со мною и моими друзьями.
Брат был прекрасным, но несколько необычным компаньоном. Он никогда не вступал в споры, куда идти, как вести охоту. Похоже, что это для него не имело значения. Всегда веселый, ровно настроенный, Юрка шел и о чем-нибудь оживленно рассказывал, шел напрямик, не выбирая дороги, через кусты и поваленные деревья. Он будто не замечал дождя, снега — поднять воротник ему не приходило в голову. Мог отдать кому-то нести свой рюкзак, не спросив, не тяжело ли; мог и взвалить на себя тяжелый и, не жалуясь, нести всю дорогу. Для него как бы не существовало внешних обстоятельств. У костра он всегда был в центре разговора, наслаждался общением с друзьями, читал стихи, такие нам всем понятные, близкие. Как они душевно звучали у глухариного костра!
Будет поезд рельсы пересчитывать,
Загремит металлом на мостах —
Мы весну поедем перечитывать
В хвойные озерные места.
Где поля недавно сбросили
Все, что наметелила пурга,
Но лежат горбом на просеках
Голубые, влажные снега.
Мы пройдем лесами неодетыми
В черный остров, как в знакомый дом,
Глухариными рассветами
Надышаться холодком.
Посмотреть, как утром лужицы
Покрывает ломким льдом
И в ручей глядит калужница
На лягушечий содом…
Весна! Весна! (Братья Ливеровские у реки Керести. 1965 г.).
Иногда мне казалось, что компания для него — главное на охоте. Но нет! Даже разговаривая, он был «включен» в охоту, чувствовал приближение птицы или зверя и невероятно быстро успевал выстрелить. Конечно, он знал и любил многие виды охоты.
Все, кто знал Юру, говорят прежде всего о его легком, общительном, прямо-таки солнечном характере. Со стороны жизнь его представлялась безоблачной. А между тем в ней бывали весьма суровые моменты.
В Ленинграде Юра с женой жил отдельно. Вскоре после убийства Кирова Юрий прибежал к отцу и сказал, что его вызывали в «Большой дом» и предложили немедленно выехать в ссылку в Иргиз. На вопрос: «За что?» — уполномоченный ответил: «Вы сын царского министра». Юрий пытался объяснить, что на самом деле все не так: он племянник, а не сын Александра Васильевича Ливеровского, что брат отца действительно был министром, но не при царе, а во Временном правительстве Керенского, и хоть он и был арестован при взятии Зимнего и чуть не расстрелян, но вскоре освобожден, заслужил доверие и давно работает в ЛИИЖТе, декан факультета, заведует кафедрой. Юра предложил уполномоченному самому проверить, дал телефон дяди Саши. Возражения не помогли: 24 часа на сборы — и всё.
