Василий Терентьевич встретил гостей у сарая. Пожав каждому руку, кивнул на луга:
— Спускает снег-то! Зря, пожалуй, я оторвал вас от дела.
— Это неплохо, что снег спускает, — отозвался Семен Николаевич. — Ну, а раз пришли — принимайте. Далековато же до вас!
Возле дома геологи отвязали от седел вьюки, сняли и седла. Лошадей привязали к вкопанным в землю ножкам стола, рыжий парень дал лошадям в брезентовых ведрах овса.
«Живут коняги! — не без зависти отметил Витя Пенкин, придирчиво оценивая сытых, поблескивающих шерстью лошадей. — Нашим бы овса-то. Буланке бы…»
Семен Николаевич снял плащ, бросил его на стол, расстегнул бушлат и грузно прошелся, поглядывая на ребят.
— Так вот вы какие, оказывается! — произнес задумчиво. Остановился около Пети, посмотрел на его бродни. Петя рядом с ним, здоровенным и сильным, выглядел совсем щупленьким. Просторный ватник с обгорелыми полами покато обвис на плечах…
Мальчик стеснительно потупил глаза и приступил одной ногой другую — прятал развалившийся правый бродень.
— Это как же ты в них ходишь по снегу? — с горьким удивлением спросил Семен Николаевич.
— А ничего, я их починяю! — бодро ответил Петя.
— Подожди-ка, подожди, сейчас мы что-нибудь придумаем. — И Семен Николаевич заторопился, схватил со стола мешок, бросил, схватил другой, быстро прощупал его, разорвал тесемки.
— Идем со мной! Идем, братец!
В избе геолог вытряхнул из мешка несколько пар новеньких резиновых сапог.
— А ну — выбирай по ноге!
— Да они у меня еще ничего, — заупрямился было Петя.
— То-то и оно, что ничего. Примеривай!
Петя поднял с пола сапог поменьше, деловито осмотрел его, понюхал. Пахнет лаком, что ли? Нашел пару. Закатал голенище, нагнетая воздух — не шипит.
— Ну, как? — подмигнул Семен Николаевич.
— Добрые, не промокают.
— Сначала поноси, потом скажешь.
— Воздух-то не проходит, значит, без дыр.
— Смотри-ка, знаток! — удивился Семен Николаевич.
Бородач под шутки ребят помог Пете стянуть словно присосавшиеся бродни, бросил в угол.
— Портянки есть?
— Одни у меня, — сказал Петя и опять застеснялся, подгибая на ноге голые растертые пальцы. — Худые больно…
Семен Николаевич повернулся к рыжему поджарому парню с большими руками.
— Малышок, достань-ка из моего рюкзака носки.
Ребята переглянулись, и у Вити Пенкина скользнула по губам улыбка: «Ничего себе Малышок! Уж лучше бы «Дядя, достань воробушка!»
Семен Николаевич заметил веселое оживление.
— Не подходяще, скажете, имя? Ну-ка, Малышок, растолкуй, почему мы так тебя зовем?
— А кто вас знает! — засмущался парень. — Придумали — вот и все…
— Подожди, подожди… — Семен Николаевич ласково выпроводил парня за дверь.
Потом заговорщически, плохо получающимся шепотом начал рассказывать:
— Тут история целая, братцы. В полевую партию его не брали. Говорят в управлении: малыш еще. Ну, несовершеннолетний. Вот хоть тресни — не берут! Даже удостоверение радиста не помогает. Тогда он разузнал, что мы отправляемся на Приполярный Урал — и к нам. Чуть не со слезами просится, в грудь себя кулаками бьет, руки показывает, дескать, вот какие они у меня здоровенные, все могу делать! «Так почему, спрашиваю, тебя все-таки не берут?» — «Малыш, отвечает, я, семнадцати лет нету…» Тут он всех и рассмешил, тут и прилепилось к нему это… В Малышка-то его уже здесь, в партии переиначили. Вот так. А настоящее имя у него — Володя…
Малышок-Володя принес длинные, как гетры, шерстяные носки.
— Вот-вот, они самые! — обрадовался Семен Николаевич. — В этих теплее будет.
Петя не спеша обулся, прошелся по избе, притопнул пружинистым каблуком:
— Порядок!
Новые сапоги достались и Вите Пенкину. Правда, у него подюжили бы еще и свои, хоть и много раз клеенные, но совсем пали сапоги у Миши Калача. А так как Миша мог без труда всунуть в любой из сапог геологов сразу обе ноги, то новые надел рослый Витя, а свои отдал донашивать другу…
Ребята с помощниками пошли на луг, а Василий Терентьевич и Семен Николаевич задержались около Вали.
— Ну что, Снегурочка, пригорюнилась? Солнышко пугает? — шутил Семен Николаевич, присаживаясь на нары. — Ничего, не растаешь! Дай-ка руку.
Он взял руку девочки, сосчитал пульс.
— Температурка у тебя, конечно, есть. Что болит-то?
— Ничего не болит, голова только кружится.
— Ну и хорошо! Недолго осталось здесь лежать. Не сегодня-завтра прилетит вертолет — и будешь дома. А дома и голова перестанет кружиться…
Семен Николаевич сказал учителю:
— Плохой из меня лекарь, боюсь что-либо советовать. Но мы привезли аптечку, пока располагайте ею, как умеете.
Василий Терентьевич положил руку на широкое плечо бородача:
— Спасибо за все. Главное, что пришли. Вон как ребята приободрились! А девочку теперь убережем.
Сегодня на лугу вовсе на лад шло дело. То ли тому причиной было теплое, обещающее устойчивую погоду утро, то ли приезд геологов. Над поляной не умолкали веселые восклицания, смех. Когда накатывали большой, чуть не в рост снежный ком, звали на помощь Семена Николаевича.
— Лечу! — немедленно откликался Семен Николаевич. Но совсем не «летел», а вразвалку, неторопливо подходил к ожидавшим ребятам, просил всех разойтись, подбирался ручищами под тяжелый, облепленный травой «снежок» и резким толчком сворачивал его с места.
От Семена Николаевича ни на шаг не отходил Малышок. Точно так же, как от Вити Пенкина — Миша Калач. Без шапки, в расстегнутой куртке, которая от воды жестко коробилась на длинной спине. Малышок, где только мог, старался помочь своему начальнику. И подражал ему во всем. Так же, как и Семен Николаевич, кричал ребятам «разойдись!», обхватывал снежный ком и… падал, сопровождаемый взрывом смеха.
А погода уверенно шла на «поправку». Дул и дул над лугами теплый, как пар, ветерок. Он подтачивал толстые залежи снега на косогорах, быстро и начисто собирал его на раскатанных дорожках. Да и так уже на лугах все больше появлялось проталин. Тучи редели, поднимались выше и, клочковатые, вытянутые, похожие на больших сизых птиц, разбродно парили над ширью Кваркуша. Иногда меж ними прорывалось горячее ослепительное солнце. Тогда от лучей яркими бликами вспыхивали и сверкали ручьи.
Василий Терентьевич взбежал на бугорок, выпрямился, долго смотрел на луга. Телогрейка и брюки на нем — в лохмотьях, заросшие до неузнаваемости щеки запали. А глаза блестят радостно.
