Вдруг я увидел — впереди нас между деревьями мелькает бледный свет, то появляясь, то исчезая, словно болотный огонек. Он был совсем крохотным и беспомощным по сравнению с гигантскими звездами, нависшими, казалось, над самыми нашими головами.
— Боб! — позвал я. — Неужели это джип?
— Вот это да! — патетически воскликнул Боб. — Если бы кто только знал, как мне осточертело сидеть в седле!
Огни все приближались, и вот мы уже слышим гул мотора. Джип обогнул деревья и подкатил, облив нас холодным светом фар. Лошади взъерепенились, как и прежде; мы думали, они встанут на дыбы, но они были настолько измотаны, что у них на это просто не осталось сил. Мы спешились и заковыляли к машине.
— Ну, как дела? — раздался из темноты голос Мак-Турка.
— Поймали крупного самца, — ответил я, не в силах скрыть тщеславной радости.
— Ну уж был денек, — добавил Боб.
В ответ Мак-Турк многозначительно хмыкнул. Мы уселись, закурили, и вскоре в свете фар показался доисторический монстр. Сняв с его спины драгоценную ношу, мы погрузили ее в джип на подстилку из мешков, а сами устроились рядом; лошадей же отпустили в саванну, чтобы они сами добрались до фермы. Но и тут муравьед не оставил борьбы: как только машина тронулась, он вдруг проснулся и заметался. Хорошо, я вовремя схватил мертвой хваткой его за длинный нос — я знал, что стоило ему долбануться им по железному борту машины, тут ему и конец, как от выстрела в упор.
— Так где же вы намерены его держать? — спросил Мак-Турк.
А вот об этом я как-то не подумал. Только тут я вспомнил, что у нас нет ни клеток, ни подходящего дерева, из которого их можно было бы соорудить. Да и достать было негде. Ну и что? Разве могли такие пустяки омрачить нам радость от поимки муравьеда?
— Как-нибудь привяжем, — легкомысленно сказал я.
Мак-Турк хмыкнул.
Доехав до дома, мы выгрузили зверюгу из машины и освободили от мешков и многих ярдов веревок. Затем с помощью Мак-Турка мы соорудили из веревок нечто вроде сбруи и напялили на плечи муравьеду. Затем привязали животное на длинной веревке к большому тенистому дереву, растущему в саду. Я дал муравьеду воды, но кормить пока не стал: я хотел сразу же приохотить его к новой пище, а на пустой желудок это пойдет куда легче.
Перевод пойманного животного на новую диету — одна из самых трудных и хлопотных задач, с которыми сталкивается зверолов, особенно когда имеешь дело с животным, которого на воле весьма ограниченный рацион: какой-нибудь определенный сорт листьев, плодов, особенный вид рыбы или что-нибудь столь же замысловатое. Когда животное попадает в Англию, ею далеко не во всех случаях Удается обеспечить привычным видом пищи. А потому обязанность зверолова — приохотить зверя к той пище, к рой его будет в состоянии кормить зоопарк, куда он и падет. В общем, напрягай фантазию и изобретай такое блюдо, от которого он не только не отвернет нос, но еще и добавки попросит. Но все равно остается риск, что новое питание не подойдет зверю, а то и навредит его здоровью. В подобных случаях легко и вовсе потерять животное! Иные ведут себя упрямо и отказываются от непривычном еды — тогда зверолов вынужден, скрипя сердце, отпускать их на волю. А бывает и так, что животное набрасывается на новую еду с первого раза и лопает так, что за ушами трещит. Иногда эти два столь противоположных отношений наблюдаются у представителей одного и того же вида.
Новый стол муравьеда включал три пинты молока, пару сырых яиц и фунт мелко накрошенного сырого мяса; ко всему этому добавлялось еще три капли рыбьего жира! Приготовив на следующее утро этот винегрет, я все же подумал: ну как не побаловать моего питомца привычным лакомством! К счастью, близ нашего дома было несколько термитников, так я вскрыл один из них, как консервную банку, и густым слоем высыпал его обитателей в миску с молоком и тут же понес муравьеду.
Зверюга лежал на боку под деревом, свернувшись калачиком и укрывшись хвостом, словно огромным страусовым пером. Хвост укрывал его тело, включая и длинный нос, так что на расстоянии он выглядел как куча серой травы. Когда видишь этих животных в зоопарке, тебе и в голову не приходит, сколь велика польза этих хвостов. На открытых просторах саванны роскошные хвосты служат зонтиком. Свернется зверь клубочком между двумя травянистыми кочками, укроется хвостом — и не страшна ему любая непогода, кроме разве что уж самой злой! Заслышав мое приближение, муравьед тревожно зафырчал, откинул хвост и встал на дыбы, изготовившись к сражению. Я же поставил у его ног миску, произнес краткую молитву, чтобы с ним не пришлось слишком уж трудно, и отошел в сторону для наблюдения. Неуклюже волоча лапы, мой новый питомец приковылял к миске и, громко шмыгая носом, обнюхал ее по краям. Затем он сунул в молоко кончик носа — и заработал длинным серым змееподобным языком, то окуная его в жидкость, то втягивая назад. В один присест он вылакал всю миску, а я стоял и наблюдал, не смея верить своей удаче.
Муравьеды принадлежат к группе животных, не имеющих зубов. Зато природа снабдила их длинным языком и клейкой слюной, с помощью которых они захватывают пищу — язык действует по принципу липучки для мух. Всякий раз, втягивая в себя язык, муравьед отправлял в рот некоторое количество смеси яйца, молока и крошеного мяса. Со стороны кажется — сизифов труд, а, однако же, в два счета слопал все подчистую, да еще в течение некоторого времени обнюхивал миску: нет ли еще? Убедившись, что больше ничего нет, он снова улегся, свернулся калачиком, накрылся хвостом, словно покрывалом, и безмятежно уснул. А надо сказать, не зря я тогда помолился — с ним было на удивление просто, ни особых хлопот, ни забот.
Несколько недель спустя, уже вернувшись в Джорджтаун, мы приобрели подругу для Эймоса — так мы назвали муравьеда. Однажды утром к нам на шикарной новой машине подкатили два стройных, с иголочки одетых индуса и спросили, не нужен ли нам барим (так на местном наречии называется большой муравьед), и, получив наш утвердительный ответ, запросто открыли багажник. Там находилась опутанная массой веревок взрослая муравьедица. Вот это был сюрприз — почище чем извлечение кролика из шляпы фокусника! К сожалению, муравьедица выглядела крайне измученной, на ее теле и лапах имелось множество опасных порезов, так что кое-кто из нас даже сомневался, выживет ли она вообще. Разумеется, первое, что мы сделали — перевязали муравьедице раны и дали ей воды. Пила она долго и жадно, и, представьте, это взбодрило ее — причем до такой степени, что она готова была затеять драку со всеми нами вместе взятыми и с каждым в отдельности. В общем, мы нашли ее состояние достаточно хорошим Для знакомства с Эймосом.
Эймос жил в просторном отгороженном загоне под сенью деревьев. Когда мы открыли дверцу и его будущая невеста просунула туда кончик своего длинного носа, он встретил ее отнюдь не по-джентльменски: начал так шипеть, фыркать и угрожать когтями, что мы сочли за наилучшее убрать ее подальше. Попробовали поступить так: Разгородили загон заборчиком, одну половину оставили за Эймосом, а в другую поселили муравьедицу. Они имели возможность видеть и принюхиваться друг к другу через загородку, и мы не теряли надежды, что постоянное обнюхивание пробудит у Эймоса более нежные чувства.
Впрочем, и самка в первый день изрядно потрепала на всем нервы, отказавшись есть. Она даже не понюхала еду, которую мы ей предложили. На другой день мне пришла в голову идея — во время завтрака поставить миску Эймоса у самого заборчика. Как только муравьедица увидела, с какой жадностью (и с каким чавканьем!) он набросился на еду, она отправилась на разведку. Эймос лопал с таким наслаждением, что она просунула свой длинный язык в его миску. Завтрак прошел в теплой, дружеской обстановке — за десять минут от лакомства не осталось и следа. И теперь мы каждый день были свидетелями трогательного зрелища, как Эймос и его дражайшая половина, разделенные заборчиком, уписывали еду из одной миски. И хотя впоследствии муравьедица научилась есть и из собственной миски, все же она предпочитала есть из одной миски с Эймосом.
…Доставив Эймоса и его благоверную в Ливерпуль и глядя, как их увозят в зоопарк, для которого они предназначались, я испытывал несказанную гордость от того, что привез в Англию целыми и невредимыми этих животных — далеко не из самых легких для содержания в неволе.
Глава шестая
Соло капибары, или Отчего крокодилы не летают
Две недели, отведенные нами для экспедиции на Рупунуни, стремительно приближались к концу. В один прекрасный вечер, растянувшись в своих гамаках и подсчитывая на пальцах, мы с изумлением обнаружили, что до конца намеченного срока остается всего четыре дня.
Благодаря усилиям Мак-Турка и здешних аборигенов наша коллекция существенно пополнилась. Через несколько дней после эпопеи с поимкой муравьеда к нам прискакал все тот же Фрэнсис и вручил мешок, в котором что-то пищало и копошилось так, будто он был набит морскими свинками. Развязав мешок, мы увидели, что животных в нем было всего три, но каких! Это были молодые, здоровые, хотя и насмерть перепуганные капибары. Когда я писал о пираньях, то уже упоминал заодно об этих созданиях, но забыл выделить самое главное: капибары снискали себе славу самых крупных из ныне живущих грызунов. Чтобы не быть голословным, позволю себе сравнить их с каким-нибудь из сородичей поменьше — получится блестящее наглядное представление об их размере. Взрослая капибара достигает четырех футов в длину, ее рост — две фута, а вес может превышать и сотню фунтов[6]. Сравните-ка такую громадину, скажем, с английской полевой мышью, которая вместе с хвостом достигает в длину каких-нибудь четырех дюймов, а весит едва одну шесту часть унции[7]!
