— Да, но щипковые-то останутся!
— А если еще и завесить решетку?
Итак, мы убрали жестянку и завесили решетку мешками, чтобы лунный свет не служил для капибары источником музыкального вдохновения. Какое там! Думали, хоть на этот раз уснем, так она опять завела свою шарманку!
— Ну что нам с этим делать! — в отчаянии спросил Смит.
— Давайте ляжем и сделаем вид, будто ничего не слышим, — предложил я.
Мы улеглись. «Музыка» не смолкала. Где-то в доме хлопнула дверь, в коридоре послышался шорох шагов. К нам постучали.
— Я вас слушаю, — отозвался я.
— Ми-истер Даррелл, — пропищал голос из коридора. — Похоже, кто-то из ваших зверушек пытается удрать! Шум в саду невозможный!
— Правда? — удивленным тоном спросил я, стараясь перекрыть шум. — Премного благодарен за вашу любезность, что предупредили. Сейчас спустимся и поглядим, в чем дело.
— Ради Бога! Наведите порядок, а то от грохота невозможно спать!
— Да, вот теперь слышу. Прошу извинения за беспокойство, — вежливо ответил я.
Шаги удалились, и мы со Смитом молча переглянулись. Я вылез из постели и подошел к окну.
— Тс-с-с! — прошипел я.
Капибара продолжала исполнять свою сольную партию.
— Знаешь что, — вдруг сказал Смит, — отнесем-ка ее в музей! Ночной сторож там присмотрит за ней до утра.
Ничего лучшего просто не могло прийти в голову. Кстати, мы были явно не одиноки в своем желании отдохнуть от общества не в меру шумного соседа: пока мы одевались, к нам пришли еще двое постояльцев и осторожненько намекнули, что, мол, кто-то из наших питомцев готовится дать деру. Спустившись в сад, мы накрыли ящик еще несколькими мешками и понесли по дороге. Недовольная тем, что ее потревожили, капибара принялась бегать взад-вперед по клетке, отчего та раскачивалась, словно качели. До ворот музея было всего каких-нибудь полмили, но ноша была столь тяжела, что мы трижды останавливались передохнуть, и трижды капибара угощала нас концертом, наигрывая успокаивающие мелодии. Наконец мы завернули за последний поворот и уже увидели ворота музея, как перед нами словно из-под земли вырос полисмен.
Мы остановились, и он остановился. Мы с подозрением уставились на него, и он — на нас. С чего бы это двум джентльменам шляться по улицам, когда все доброе ложится и все недоброе встает? Ему, вероятно, показался занятным наш вид: растрепанные волосы, затравленный взгляд, торчащие из-под верхней одежды пижамы… Постойте, да вы, я вижу, несете гроб! Ну, я, кажется, подоспел вовремя!.. В это время из «гроба» донесся жуткий храп, словно последний вздох жертвы… У стража порядка глаза вылезли из орбит: не иначе как это выходцы с того света тащат к себе в склеп какого-то несчастного!.. Как бы самому не пропасть… Набравшись мужества, блюститель закона прокашлялся и неуверенно произнес:
— Д-добрый вечер. Ч-чем могу быть полезен?
Теперь в мои задачи входило: внятно и доходчиво растолковать полисмену, кто такая капибара, почему она в робу и зачем ее в час ночи нести в музей. Задача оказалась не из легких. Я бросил безнадежный взгляд на Смита, он в ответ бросил столь же безнадежный взгляд на меня. Собрав волю в кулак, я чарующе улыбнулся стражу порядка.
— Добрый вечер, констебль. Мы несем капибару в музей, — сказал я и тут же сообразил, сколь неубедительно звучит такое объяснение. Полисмен был того же мнения:
— Простите, что вы несете, сэр?
— Капибару.
— А что это такое?
— Вид грызунов, — сказал Смит, почему-то считавший, что все должны хоть что-нибудь смыслить в зоологии.
— Это такое животное, — поспешно объяснил я.
— Ах, животное! — сказал полисмен с деланным интересом. — Так, значит, говорите, животное! Позвольте-ка взглянуть на него, сэр!
Мы поставили клетку на землю и развернули многочисленные мешки. Полисмен посветил внутрь карманным фонариком.
— Вот это да! — вскрикнул он с удивлением, на сей раз искренним. — Так это водяная крыса?
— Точно так, — с облегчением подтвердил я. — Мы несем ее в музей. Понимаете, мы держали ее во дворике гостиницы, но она так шумит, что невозможно спать.
Как бы в подтверждение этих слов капибара сыграла веселенькую мелодию — мол, начинаем представление, всем на удивление, выйдет мертвец из гроба, пожалуйста, смотрите в оба! Полисмен был настолько очарован, что даже помог нам нести клетку последние оставшиеся ярды до ворот музея, а там уже все вместе стали звать ночного сторожа. Но наши призывы остались гласом вопиющего в пустыне, и вскоре стало ясно, что никто музей не сторожит. Между тем сольный концерт капибары пошел по нарастающей, и мы, собравшись вокруг клетки и силясь перекричать музыку, принялись дискутировать, как нам быть. Выход подсказал полисмен.
— А не оттащить ли вам ее на бойню? — предложил он. — Да нет, я не в том смысле! Там есть ночной сторож, я знаю точно.
Сказано — сделано. Он показал нам дорогу, и мы, подхватив жутко раскачивающийся ящик, тронулись в путь. Но самое интересное, что дорога от музея к бойне пролегала мимо нашего пансиона. Что ж, раз такое дело, можно остановиться отдохнуть.
— А может, оставим ее здесь, а сами прозондируем почву? — сказал я. — К чему таскать ее в такую даль, вдруг ее там не примут?
Оставив капибару в саду пансиона, мы отправились по пустынным улицам. Раз или два сбившись с пути, мы нашли-таки бойню. К нашей радости, в одном из верхних окон горел свет.
— Ау-у! — крикнул я. — Сто-орож! А-у!
Ответа нет.
Я попробовал снова.
Ни звука.
— Дрыхнет, что ли? — сказал Смит, скорчив кислую: мину.
Подобрав крохотный камушек, я кинул его в окно и снова позвал сторожа. После длительной паузы окно все же растворилось. Оттуда высунулась голова негра преклонных годов.
— Эй, сторож! — жизнерадостным голосом начал я. — Простите, что потревожил вас! Не могли бы вы присмотреть за нашей капибарой? Только одну ночь!
Негр тупо уставился на нас.
— Не могли бы вы присмотреть за нашей… как ее…
— Так, стало быть, за вашей водяной крысой? — в который раз повторил негр, со страхом всматриваясь, нет ли у нас пены на губах. — Если я правильно понял, за вашей водяной крысой?
— В том-то и дело! — проворчал в ответ Смит. — Не могли бы вы приютить ее на ночь?
Пытаясь сдержать приступ истерического смеха, я подтверждающе кивнул. Негр еще долго взирал на нас, повторяя как молитву: «Водяная крыса, водяная крыса», и наконец перегнулся через подоконник.
— Сейчас спущусь, — сказал он и исчез. Вскоре массивная передняя дверь отворилась, и в проеме показалась его голова.
— Так где же ваша водяная крыса? — спросил он.
— Знаете, такая досада, мы ее дома забыли, — выдавил я понимая, каким идиотом выгляжу в глазах убеленного сединами негра. — Но мы сейчас ее принесем, если вы согласны присмотреть за ней. Ладно?
— За водяной крысой-то? — сказал негр, явно зачарованный этим названием. — А что это за зверь?
— Такой грызун, — выпалил Смит, прежде чем я смог его остановить.
— Стало быть, такой грызун? — переспросил старик.
— Так вам не трудно будет приютить его на ночь?
— Приютить? Грызу на-то? — сказал сторож. — Так ведь здесь вам не приют, здесь бойня! Это для коров. Грызунам здесь не положено!
Титаническим усилием воли побеждая в себе смех, я объяснил, что хоть капибара и грызун, но не перегрызет же она всех коров — они как бы сами ее не съели! После долгих препирательств старик негр нехотя согласился приютить крысу на ночь, и мы снова пустились в долгий путь к пансиону. Меня всю дорогу разбирал дикий хохот, зато мой и без того вечно угрюмый спутник, которому эта история окончательно расстроила нервы, не желал видеть в ней ничего хорошего. Наконец, едва волоча ноги, мы доковыляли до пансиона.
Залитый лучами сад дышал покоем. Капибара лежала в углу клетки и почивала сном праведника. Так она и продрыхла всю ночь в своем гробу как убитая, а выспавшись всласть, поутру проснулась свеженькая словно огурчик; мы же, зевая и с мешками под глазами, принялись за наши повседневные заботы.
Теперь понятно, почему я с таким предубеждением отнесся к трем капибарам-детенышам, которых привез Фрэнсис? Впрочем, перебесившись, они на следующий же день свыклись с обстановкой и принялись в огромных количествах уписывать овощи и фрукты, попискивая друг на Друга.
В другой раз Фрэнсис явился к нам с еще более роскошным уловом: четырьмя броненосцами и пятью крупными бразильскими черепахами. Броненосцы были еще детенышами, каждый примерно в фут длиной, с тупыми рыльцами, похожими на поросячьи пятачки, и большими розовыми, как аронниковые лилии, ушами. Ну, уж с эти ми-то лапочками мы и горюшка не знали. Кормили мы их тем же винегретом, что и муравьеда, и они трескали, как поросята, громко чавкая и хрюкая. А какими очаровательными были наши черепахи! Красивые удлиненные панцири, головы и ноги в красных пятнышках, словно капельках сургуча! Черепашье семейство продолжало пополняться — вскоре после визита Фрэнсиса другой индеец принес нам семерых речных черепах, тех самых, яйца которых нам так понравились. Самую большую из них кто из нас в одиночку поднять не смог. А вдвоем — в самый раз. Правда, эти черепахи отнюдь не оказались кроткими созданиями — эти злюки каждую секунду норовил цапнуть тебя зубами, а самой крупной ничего не стойле откусить тебе палец. Слава Богу, осторожности нам не занимать.
