превосходная пищеварительная система позволяет панде усваивать это лакомство.
— Представьте-ка себе, — сказал я, — панда съедает в день тринадцать килограммов этих твердых, неудобоваримых побегов! — И, чтобы не быть голословным, решил наглядно продемонстрировать, как это происходит. Я взял в рот твердую бамбуковую палку, р-раз — и резкая боль пронзает мне челюсть: половины резца как не бывало!
Домямлив свой рассказ полузакрытыми губами, я перешел к сценам забавных игр. Мы направились в загон Чу-Лина, где мягкая трава, много коряг, деревьев, снарядов для лазания и бочка с водой — в общем, есть где порезвиться в пятнашки.
— Итак, мы с Чу-Лином играем в нашу любимую игру — в пятнашки! — объявил я в накатившую на меня камеру, пытаясь улыбаться, не открывая рта, но не в силах скрыть дрожания верхней челюсти. — Он будет гоняться за мной и салить меня одной из своих передних лап, оснащенных великолепными большими пальцами для хватания за бамбуковые ветки! Затем настанет мой черед гоняться за ним.
«Пусть у детишек сложится впечатление, что мне весело», — думал я, а сам, наверное, все отдал бы за укол новокаина…
Но тут игра плохая вышла! Мне надо было прежде спросить у зверя, настроен ли он сегодня играть в пятнашки. И он не замедлил бы дать мне понять, что пятнашки не входят в его сегодняшние планы. Он предпочел иную, более грубую игру, а именно единоборство, включающее все возможные приемы. Правила здесь очень простые, и он был уверен, что я усвою их с первого раза. Он схватил меня своими сильными передними лапами, бросил на землю, а затем стиснул мне руку своими могучими челюстями, которые только и могут быть у животного, которое перекусывает бамбук, как соломку. Я взревел не своим голосом, и он воспринял это как мое поражение. Ничего серьезного, ничего дурного — просто новая игра, которая, должно быть, однажды приснилась ему на зеленой лужайке…
Камера, снимавшая забавы Чу-Лина, находилась за пределами загона, по другую сторону не заполненного водою рва, так что директор, кинооператор и звукорежиссеры могли не опасаться, что шалун в своем желании поиграть доберется и до них. С точки зрения телевизионщиков, все сошло удачно, борьба, включающая всевозможные приемы, была событием куда более зрелищным, нежели детские пятнашки.
Только не думайте, что, когда расшалившийся зверь атаковал меня с энтузиазмом Майка Тайсона, я оставался пассивен, как статист. Нет, вовсе нет! Я делал, точно Юлий Цезарь, три вещи одновременно: старался объяснить на ясном, интересном и четком английском языке, какие очаровательные существа эти панды, — только имейте в виду, детишки, вещаю я с некоторым подъемом в голосе, что они вовсе не такие уж уютные, как кажутся на первый взгляд! Во-вторых, я смотрел одним глазом в камеру, а другим — на коряги, деревья и, главное, на пустой ров, к которому меня теснил противник. Ну а в-третьих, я сочинял ответный ход. Я придумал так: в тот момент, когда он обхватит мне колени своими могучими лапами, я ткну ему рукой в затылок. Он отпустит меня, свернется мячиком, кувыркнется вперед и возобновит атаку.
Первоначально задумка сработала неплохо; телегруппа увидела в этом первоклассное развлечение для детворы. Но ваш покорный слуга быстро выдыхался. Представьте себе, что вы боретесь с противником, в котором сто килограммов одних только стальных мускулов. Он во что бы то ни стало хотел моего поражения, а потому в ходе очередного раунда не выпустит моих коленей, одновременно держа меня зубами за руку. Подобно ребенку или щенку, который, заигравшись, несколько утрачивает контроль над собой, Чу-Лин действовал все активнее и активнее, меня же силы оставляли, и я тяжело дышал. Зубы панды порвали кожу куртки, которая была на мне; он неуклонно вел к тому, чтобы положить меня на обе лопатки. Теперь уже мне было не до шуток. Я судорожно хватал воздух и, к своему ужасу, чувствовал свой близкий конец. Между тем «Бордер Телевижн» продолжала съемку, оставаясь в неведении относительно моего состояния. Может, я и в самом деле давал слабину, думали они, но это так, в порядке вещей.
Все же где-то в глубине моих кишок нашлось достаточно воздуха для истошного крика: «Марио!» Смотритель, который наблюдал за происходящим, стоя по другую сторон ворот загона, мгновенно все понял. Он кинулся и оторвал от меня Чу-Лина. Никогда я не чувствовал себя столь близко к коллапсу, как в этот момент. Мой друг Чу-Лин нагнал на меня больше страху, чем любое другое животное, — до такого не доходило, даже когда слон в зоопарке Белль-Вю нарочно хотел размазать меня по стене, прижав к ней лбом, или когда зебры гонялись за мною в Виндзорском сафари-парке, или когда леопард впился когтем мне в ахиллесово сухожилие. Но зато теперь я с гордостью показываю порезы на рукаве своей куртки, оставшиеся с той памятной игры с Чу-Лином!
По завершении съемок мы с телегруппой отправились на восхитительную вечернюю прогулку по старой части Мадрида, прилегающей к Пласа-Майор, — разумеется, заглядывая подряд во все кабачки, встречающиеся на нашем пути. Там закусим ветчиною, здесь осьминожком под фирменное красное винцо. И вот когда в девятом или десятом баре я зашел в туалет, то обратил внимание на необычный окрас мочи, делавший ее похожей на розовое вино. Но в кабинете задумчивости (который в мадридских кабачках представляет собою, как правило, дыру в полу, фланкированную двумя фарфоровыми подставками под ноги) было так темно, что я не мог сказать с уверенностью, не обман ли это зрения. Когда я поделился открытием со своими друзьями, тут же услышал предположение, что мы просто перепили красного вина. Известно, что у многих моча бывает красного цвета после того, как они поедят свеклы; но чтобы от вина? Нет, тут явно что-то не так. Может быть, вино в кабачках на Пласа-Майор подкрашивают каким-то химическим способом? То-то я заметил, что по вкусу оно далековато от «Вега Сицилия»…
Вернувшись в гостиницу, я тут же отправился в ванную комнату и помочился в раковину. Сомнений не было. Моча цвета «Розе д’Анжу». Но при этом ни боли, ни учащения мочеиспускания. На следующее утро цвет остался прежним. Но, если не считать зубной боли и онемения, остававшегося после игрища с пандой, я чувствовал себя превосходно. Может быть, Чу-Лин каким-то образом повредил одну из моих почек? Но во второй половине дня розовый окрас мочи исчез, и я, отнеся его на счет выпитого мною «Мускадета», позабыл и думать о том.
Но две недели спустя, когда я находился в Милане с регулярным осмотром зоопарков и
