— Совсем крупный мужик стал, — удовлетворенно проговорила Авдо, и лицо ее посветлело.
— А ты ничуть не изменилась. Сколько же тебе лет, Авдо?
Авдо помедлила с ответом.
— Родилась я шибко давно, — заговорила она. — Когда на Междуречье падала звезда,[5] я уже большая была. Помню, земля, как вода, качалась. У деревьев вершины ломались. А гром был, борони бог, — звери глохли. А лет мне, однако, совсем мало. Когда в тайгу иду — сорок, пожалуй, будет. Из старика какой охотник.
Я был немало поражен логикой мышления Авдо. Не беда, что ты давно родился, раз сила есть, охотиться можешь, значит, еще молод.
— Я тебя сегодня еще не ждал.
— Одной в лесу никак нельзя. Вчера старый след видела. Однако, амака[6] ходил. Добрый или худой, понять не могла. Если добрый, в берлогу спать заляжет, худой — бродить будет, в палатку придет, что одна сделаю? Задавит.
— А ружье у тебя на что?
— Ружье-то есть. Но и доброе ружье не всегда стреляет.
— Постой, Авдо. Когда-то ты мне рассказывала, что медведи не трогают женщин. Если встретят женщину, в берлогу уводят, хозяйкой делают.
Авдо хитровато глянула на меня. Исчезла угрюмость с ее лица.
— Я думала, забыл, бойё. Однако, тогда маленький был, все перепутал. Я же охотник. Не дружит амака со мной.
— Откуда же он знает, что ты охотница? На лбу же не написано.
— Совсем понятия не имеешь. Худо учила тебя. Амака же человек, только говорить не умеет.
— Что-то темнишь, Авдо.
— Пошто не веришь?
— Да что-то концы с концами не сходятся. Зачем же человеку в такую шкуру наряжаться?
— Однако, совсем просто. Давно это было. Тогда боги еще на земле жили. По всей тайге их чумы стояли. Когда боги на небо поднялись, чумы в горы превратились. А до этого земля ровная была. Вот тогда-то жил шаман Ама. Он лечил людей, прогонял злых духов. Охотники приносили шаману шкуры, мясо, рыбу. Много-много раз прилетали птицы вить гнезда и улетали.
Приходили зимы и уходили. Состарился шаман, оброс волосами. Страшный стал. Злой. Ушли от него жены. Долго плакал Ама, звал жен, но они других мужей нашли. Рассердился тогда шаман на людей и решил отомстить им. Ночью, когда из-за леса покажется луна и уснут все люди, выйдет он из чума, перевернется через голову, превратится в медведя, да такой сильный становится, одним ударом может спину сохатому сломать.
Идет Ама по стойбищу, собаки на него не лают: человеком пахнет. Проберется он в чум, украдет девушку, унесет ее в лес, досмерти замучает.
Долго так продолжалось, много девушек погубил злой шаман. Охотники подкараулили его, убить хотели. Пустили стрелы, а они вспыхнули и сгорели как спички. Шаман колдовское слово от стрел знал. Испугались охотники: погубит всех девушек Ама, кто род человеческий продолжать будет. Без людей опустеет земля. Пошли тогда охотники к самому главному богу Тангаре. Рассказали ему про свое горе. Тангара созвал всех богов, стал совещаться, как проучить злодея.
И вот, когда шаман превратился в зверя, боги отняли у него память и лишили языка. Пошел Ама в лес и забыл зачем. Так вот он и бродит до сих пор. Приходит зима, холодно, в чум бы вернуться, да дорогу забыл. Тогда он делает берлогу, залезает в нее на всю зиму. Потому весной встает злой, на всех зверей кидается. А повстречает охотника, вспомнит, что он тоже человек, на задние лапы встает. Бросается на охотника. И зовут эвенки его амака, или амикан, это значит на языке нашего народа «старик», «дедушка».
Авдо закончила рассказ и поглядела на меня.
— Совсем город испортил тебя. Авдо в гости пришла. Сказки потом говорить буду. На охоту собираться надо. Соболя много, белка есть. Хорошо промышлять будем.
— Я могу хоть сейчас выходить.
— Зачем сейчас? Утро будет, тогда пойдем.
Вошла мать и пригласила нас к столу.
Полный стол закуски: красная тайменья икра, пирог из налима, сохатиный язык, зажаренные в русской печи рябчики, брусника в сметане, соленые грузди.
— Да тут всякой снеди на целую свадьбу, — говорю я.
— Поешь, сынок. Все из тайги. А ты, чай, для нее не чужой.
— Однако, Евдокия Ивановна, неправду говоришь. Совсем Николай для тайги чужой стал, — вмешивается в разговор Авдо. — Ружье-то не забыл как держать?
— Давно в руки не брал, — признался я.
— Как так жить можно? — удивилась Авдо. — Мужик без ружья, как орел без крыльев. Совсем люди портятся.
— Тайга, тайга, — вмешалась в разговор Надя. — Жизнь там на меду что ли? Кому охота дрожать месяцами у костра? Поди, кусок хлеба можно заработать и не в лесу. И все лишний год прожить.
— Что ты говоришь, — прервала Надю мама. — Я вот старуха, а упадет первый снег, и такая тоска берет. Так бы и ушла на зимовье. Мы с отцом твоим, царство ему небесное, сколько осеней вместе белочили.
Надя налила в рюмки вина, подняла свою.
— С приездом тебя, братец. И удач на охоте.
Авдо только пригубила рюмку, поставила на стол.
— Да ты что, Евдокия Степановна, не выкушаешь? — проговорила мама.
Авдо при рождении дали имя Евдокия, но звали все Авдотьей. Имя длинное, для эвенков в произношении трудное. Тогда взяли да и отрубили половину. Вот и получилось Авдо.
— Однако, немного поем, — ответила Авдо. — Весь день голодная ходила. В полдень собралась чай варить, гул самолета услыхала, в деревню скорей пошла.
— Ах ты грех-то какой, — проговорила мама. — Пирога поешь. Налим свежий да жирный.
В деревне собаки подняли лай. Все насторожились.
— Что, ладно ли? — всполошилась мать. — Не шатуна ли нелегкая принесла?
— А Федя-то где? — встревожилась Надя.
— У дружков своих.
— Я сбегаю.
Надя вышла. Лай собак усилился, а затем стал удаляться за деревню.
Вернулась Надя.
— На сохатого лают, — сообщила она. — Из-за реки прибежал. Угнали его собаки за озера.
Я вспомнил, как мы однажды с Авдо встретили сохатого, которого она вырастила и отпустила на волю. Вот как это было.
…Мы с Авдо шли вдоль небольшой таежной речушки. Через несколько километров речка кончилась, начались ерники и островки березняка. На каждом шагу встречались следы сохатых, но Авдо не обращала на них внимания. Вдруг остановилась.
— Вчера ходил, — сказала она, показав мне на след. Глаза ее заблестели.
Собаки заволновались, натянули поводки. Авдо отпустила их. Сделав круг возле нас, собаки прыжками бросились вперед.
Мы прошли еще немного и остановились передохнуть на краю небольшой поляны. Солнце уже коснулось верхушек леса, листья молодого березняка просвечивали, и от этого казалось, что все вокруг залито зеленоватой дымкой. Совсем рядом залаяли собаки. Авдо отодвинулась от березки и четким движением послала в ствол ружья патрон. Я тоже приготовил ружье.
